— Их связывают невидимые нити, а комедия была только маской, под которой скрывалось лицо отнюдь не шута, — тихо сказал Брона, глядя прямо перед собой.
Хемпель снова бросил на него быстрый взгляд.
— У меня такое впечатление, что вы знаете больше, чем говорите!
По лицу Броны пробежала характерная для него усмешка, однако он ничего не сказал.
Журналист не настаивал. Он все еще не мог избавиться от какого-то неясного чувства недоверия. Это чувство исчезало на некоторое время, а потом из-за какого-нибудь жеста, взгляда или небрежно брошенных слов собеседника снова начинало беспокоить его.
Поэтому Хемпель перешел к другому вопросу, который его волновал.
— Надо как можно скорее сообщить в милицию о событиях этой ночи.
Брона медленно повернулся к нему. Его лицо, заслоненное широкими полями шляпы, оставалось в тени, и Хемпель не мог видеть его выражения.
— А зачем?
— Прежде всего для того, чтобы проинформировать следственные органы о дальнейшем ходе дела. А потом не забывайте, что Болеша арестован по обвинению в убийстве. Последние события делают его вину очень проблематичной.
— Почему?
— Как это почему?! — возмутился журналист. — Трудно сидеть под арестом и одновременно бегать ночью по подземелью! Я не могу себе представить, что здесь действует шайка. Я убежден, что убийца Процы и наш противник одно и то же лицо.
— Откуда такое убеждение? — спросил Брона.
Хемпель замолк, удивленный. В душе он должен был признать, что Брона прав: никаких конкретных доводов в подтверждение своего тезиса он не имел. Но уже просто из упрямства стоял на своем.
— Откуда? Оттуда, что существование шайки в таком узком кругу лиц, как у нас, быстро было бы раскрыто.
— Я не утверждаю, что вы неправы. Даже наоборот, я тоже думаю, что здесь действует один человек. Но надо понимать, что это только субъективное убеждение. А ваш последний аргумент слаб, и я могу тотчас же его опровергнуть.
— Прошу! — вызывающе бросил Хемпель.
— Шутки с Шароткой были организованы группой людей. А разве существование этой «шайки» так легко было раскрыто?
— Вы правы, — признал журналист.
— Не исключено, что и в данном случае действует, если не шайка, то преступник, сообщник Болеши, который после его ареста продолжает начатую совместно акцию. Я не вижу поводов, по которым надо было бы так поспешно обнародовать события минувшей ночи.
— Как же так?! А вы не опасаетесь, что таинственная личность просто может сбежать? Тогда не будет никаких шансов его схватить! Главной цели он уже достиг — добыча у него в руках. Кто знает, может, он уже теперь далеко от нас!
— Ну он не дурак, чтобы сделать такую глупость.
— Глупость? Почему?
— Очень просто: убегая, он сразу себя выдаст. Я уверен, что наш противник настолько сообразителен, что понимает это. Да и зачем ему спешить? Если он досрочно покинет пансионат, описание его внешности дойдет до всех железнодорожных станций, до всех постов милиции. В таких условиях, вопреки вашему мнению, у него было бы мало шансов избежать ареста. А пока мы не знаем, кто это, противник имеет над нами перевес. Не беспокойтесь, наш таинственный «товарищ по отдыху» будет сидеть тихо до конца смены и выедет вместе со всеми, если только...
— Если только?..
— Если только нам не удастся разоблачить его за оставшиеся несколько дней.
— Гм... — буркнул Хемпель. — Я вижу, что вы садовник, здорово знающий свою специальность.
— Профессия садовника не лишает человека способности мыслить логически, — сухо парировал Брона.
— Значит, по-вашему, человек, который будет отсутствовать в ближайшее время, явится разыскиваемым нами преступником?
— Если только его отсутствие не будет объясняться другими причинами.
Хемпель пожал плечами, после чего сказал с иронической усмешкой:
— Преступником... или новой жертвой.
Брона промолчал. Минуту спустя поднялся и потянулся за кошелкой. Хемпель остался на месте.
— Мне кажется, — сказал он, подняв голову, — что надо бы сказать пару теплых слов этим шутникам.
— Да. Им следует надрать уши и объяснить Шаротке смысл его приключений. Обе эти беседы вам надо провести как можно скорее.
Хемпель хотел спросить, почему именно он должен выполнить эту миссию, но Брона перекинул корзинку через плечо и ушел.
Так закончился последний разговор Хемпеля и Броны. Дальнейшие события наступили настолько стремительно, что не было времени на их обсуждение. И начались они с совершенно незначительного факта, который оказался пресловутым камешком, увлекшим за собой всю лавину.
* * *
Хемпель после разговора с Броней безуспешно искал Кушара или кого-нибудь из его «шайки». Он увидел их только за обедом. Идя в столовую, он вспомнил слова Броны и раздумывал, все ли будут на месте.
Все были на месте, кроме Броны.
Когда обед уже начался, а его место продолжало оставаться пустым, журналист забеспокоился всерьез и обратился к Колярской:
— Вы не знаете, почему Брона не явился к столу?
Взгляды всех устремились на пустое место садовника. Колярская смутилась и с беспокойством взглянула на Хемпеля.
— Не знаю. Я только сейчас заметила, что его нет.
Журналист подумал, что мнение Броны об отсутствующих кидает подозрение именно на него. При мысли, что он вместе с Броной ждал в подвале таинственного пришельца, журналист почувствовал, как холодный страх сжимает ему горло.
А может, Брону постигло несчастье? Он был очень смел, но и осторожен, рассудителен...
Тишину прервал голос Шаротки:
— Не следует поддаваться психозу. Не обязательно любое отсутствие имеет одинаковое значение.
— Браво, пан Анзельм, — отозвался Сосин. По его тону было трудно понять, шутит он или говорит серьезно.
Однако у Иоланты не было сомнений в отношении намерений своего товарища, так как она бросила вызывающе:
— Я совершенно согласна с паном Анзельмом! Никто не хочет признаться, но все мы трусим и в самом незначительном факте усматриваем неизвестно что!
— Говоришь так для того, чтобы в первую очередь успокоить себя, — спокойно ответил ей Сосин.
Хемпель последним поднялся из-за стола. Он уже хотел уходить из столовой, когда заметил Колярскую, которая жестом просила его приблизиться.
— Пан Оскар, — шепнула она ему, — телефон не работает...
— Что вы говорите! Испортился?
— Не знаю. Это все больше действует мне на нервы.
— Пока ничего никому не говорите. Я думаю, что Брона скоро появится.
Когда журналист выходил из гостиной, то услышал голоса, доносившиеся с террасы. Пошел туда и застал почти всю «шайку», разместившуюся в шезлонгах. Темой разговора было отсутствие Броны. Хемпель прислонился к двери и ждал. Когда разговор оборвался, он взял слово.
— Для полного комплекта нам не хватает Сосина, но, несмотря на это, я хотел бы провести с вашим актерским ансамблем маленькую беседу. Вы наверняка уже знаете от Кушара, что ваше представление под названием «Духи в замке» раскрыто. В связи с этим несколько слов.
Нельзя отрицать, что режиссура всей комедии была неплохой. Инсценировка, грим и так далее. Но есть два аспекта, которые портят вкус этого паштета, и о них я решил с вами поговорить.
Итак, пункт первый. Ваш спектакль не вызвал бы никаких замечаний, если бы он был направлен против кого-нибудь из вас. Однако мишенью своих шуток вы избрали человека значительно старше вас, что уже само по себе портит игру, кроме того, человека мягкого, добродушного, прямолинейного в своих поступках и мыслях. Шутить над таким человеком, конечно, легче всего. Но при таких обстоятельствах любая, даже самая остроумная, шутка становится безвкусной. Кроме того, вы проявили большое легкомыслие: вам не пришло в голову, что старый человек мог поплатиться здоровьем? Ведь никто из вас не знал, позволяет ли состояние его сердца переносить такие переживания.
Хемпель сделал паузу, уселся на балюстраду и продолжал:
— Теперь второй пункт. В организованный вами фарс вплелась драма. И вы настолько замутили фон этой драмы, дезориентировали поиски настоящих следов, что таким образом облегчили действия преступнику. И это может еще принести всем нам много неприятностей. Вот все, что я хотел сказать. Жалко, что здесь не было Сосина, но я надеюсь, вы передадите ему, о чем мы говорили.
Журналист поднялся с балюстрады и направился к двери. Иоланта сорвалась с места и преградила ему дорогу. Хемпель увидел в ее глазах слезы.
— Я хочу вам сказать и не только от своего имени, потому что ребята наверняка чувствуют то же самое, что мне очень неприятно из-за пана Анзельма. Я его очень полюбила — он действительно такой, как вы сказали, и потому... Но сначала я представляла его совсем другим. Мы извинимся перед ним, и я надеюсь, он нас простит. А что касается трагической смерти Процы, то мы ведь не могли предположить, что такое случится...
