Африкан Шебалов - Тайна стонущей пещеры

На Рязанова, вытянув тонкую шею, завороженно смотрел Митька-трубач. Он машинально раздувал щеки и пальцами перебирал на животе невидимые клавиши. Вдруг Митька охнул и перегнулся пополам, схватившись за живот руками. Проклятый чирей!

Проезжавший на телеге по улице пожилой колхозник остановил лошадь и удивленно сдвинул на затылок фуражку. Две женщины-соседки у водоразборной колонки перестали судачить и заулыбались.

— Ну и Чижик! Огонь-девка! Старика Пахома и бухгалтера Рязанова в оркестр запрягла, — покачала головой одна из них.

Из школьного двора, где уже стоял в тени турбазовский автобус, вышел шофер дядя Гриша. Со всех сторон к оркестру сбегалась деревенская детвора.

Даже нелюдимый, всегда мрачный счетовод Аполлон Никитич и тот высунулся в открытое окно правления. Посмотрел через свое старомодное пенсне и опять склонился над столом.

Путешественники переглядывались с недоумением.

— Так это же нас встречают! Это Зинка, сестра моя двоюродная! — громко сказал Сбитнев.

И уставшие от двухдневного похода, разморенные жарой, пионеры заулыбались, расправили плечи, подтянулись, выравнивая шаг. Даже Тузик, трусивший все время сзади, вдруг вырвался в голову отряда, где шли рядом Николай Арсентьевич и Вера Алексеевна.

Всей гурьбой, хозяева и гости, направились в обширный школьный сад. Здесь, под ветвями высоких акаций, возле ограды решено было установить палатки.

— Вы разбивайте лагерь, а я схожу к председателю колхоза, — сказал Николай Арсентьевич учительнице, снимая свой рюкзак.

В правлении колхоза по-прежнему восседал неприветливый счетовод Аполлон Никитич, напевал что-то над разложенными на столе бумагами Рязанов.

— Кто здесь будет председатель колхоза? — спросил Шарый, закрыв за собой дверь.

Аполлон Никитич исподлобья поглядел на Шарого и промолчал.

— Елизавета Петровна у себя, — указал Рязанов на кабинет председателя и снова замурлыкал.

Николай Арсентьевич постучался и вошел в кабинет, оставив дверь полуоткрытой.

— Крымская детская туристская станция организует в вашем селе пункт сбора юных туристов. Меня назначили заведовать пунктом, — услышали Аполлон Никитич и Рязанов объяснения Шарого.

— Очень приятно. Садитесь, — раздался голос Елизаветы Петровны. — Чем могу быть полезна?

— Вот отношение и смета. Я хотел бы договориться с вами… — снова заговорил Николай Арсентьевич, но счетовод встал и плотно прикрыл дверь. Голоса не стало слышно.

— Видал, какой бугай, а работать не хочет. С ребятишками забавляется. По такой комплекции ярмо бы ему на шею, да в поле! — недовольно проворчал счетовод.

Рязанов коротко рассмеялся:

— И скажет же! Другой и с похмелья такого не придумает. — Он взглянул на часы. — Не пора ли нам, Аполлон Никитич, закруглять свой рабочий день? Я сегодня как именинник хожу: наконец-то приобрел аккордеон. Давно о нем мечтал.

— Так с тебя причитается! — сразу оживились глазки счетовода.

— Само собой. Как водится. Не обмытый он и играть не будет.

В комнату шумно ввалилось четверо колхозников.

— Где голова? — с порога крикнул один из них.

— В кабинете. Занята! У нее важная персона, — ответил насмешливо счетовод.

А в кабинете председателя разговор принял совсем неожиданный оборот. Николай Арсентьевич подал председателю свое удостоверение и тихо проговорил:

— Вам привет от полковника Коркина.

Лицо Елизаветы Петровны осветилось радостной улыбкой.

— Сергея Илларионовича? Давно не виделись. Мы ведь с ним побратимы. В войну он был прикомандирован к нашему партизанскому отряду. На одном деле вместе чуть животы не положили, — начала было она, но туг же перебила себя, бросила взгляд на закрытое окно и заговорила серьезно и озабоченно:

— Очень вовремя пришли, товарищ Шарый! Я только что хотела звонить полковнику Коркину. Сегодня… — она не договорила, дверь кабинета открылась, вошел счетовод и положил на стол председателя исписанный листок бумаги. Бросив неприязненный взгляд на Шарого, он так же молча вышел.

Николай Арсентьевич вопросительно посмотрел на Елизавету Петровну.

— Счетовод наш. Раньше в городе работал бухгалтером. Через слабость к вину был в заключении. О нем как раз и речь…

«Куда же она запропастилась?» — вертел во все стороны головой Сбитнев, но Зинки нигде не было. «И правда — как чижик. То крутилась, трещала тут, а когда стала нужна, так фьють — и нет ее», — с раздражением подумал Витя.

Он вынул из рюкзака сверток, приготовленный матерью, положил его в карман и направился мимо палаток к калитке.

— Ты куда, Витька? — окликнул его Шумейкин.

— К родным пойду в гости. Вера Алексеевна разрешила.

Шумейкин без долгих разговоров присоединился к нему.

— Я тоже пойду, — нагнал их Коркин.

— Смотрите-ка на него! Охотник по чужим гостям ходить, — поддел Шумейкин Васю. — Отчаливай, Ягодка!

— Меня Зина сама пригласила, — поднял Коркин глаза на Сбитнева, — обещала показать раннеспелый персик.

Сбитнев только пожал плечами.

Втроем они вышли на улицу. Увидев магазин, Сбитнев свернул к нему.

В магазине он показал на дешевые карамельки в бумажках:

— Дайте двести граммов.

— Подожди, не таких, а вот этих, шоколадных. Мне мама много денег дала, — полез в карман Коркин, но Сбитнев не обратил на его слова внимания. Он подал измятую трехрублевку, получил сдачу и молча направился к выходу.

— Взвесьте и мне триста граммов, но только тех, — попросил Коркин.

Он схватил покупку и выскочил из магазина, думая, что ребята ушли уже далеко. Но Сбитнев и Шумейкин стояли посредине улицы.

— Надо кого-нибудь спросить, где их дом. Я у них никогда не был, а тут еще фамилию забыл, — сказал Сбитнев.

Они медленно пошли вдоль улицы, ожидая встречного. Наконец увидели женщину, которая несла от колонки на коромысле ведра с водой.

— Скажите, пожалуйста, как мне найти дядю? — злясь на себя и на Зинку, спросил Сбитнев.

— Дядей тут много живет. Какого тебе? — остановилась женщина.

— Дядю Петю.

— А как фамилия?

— Я забыл.

— Вот те раз. Свою фамилию забыл?

— Моя фамилия другая. Это же тетя Маруся, мамина сестра. Еще у них дочь Зинка и сын маленький Колька.

— Кто же это такие? — наморщила лоб женщина. — Кошкаревы, что ли? Да нет, не Кошкаревы, у тех все ребята, девок нет…

— Еще наша бабушка Василиса с ними живет, — совсем уже обозлясь, сказал Сбитнев.

— Это сказочница-то? Что сказки сочиняет? Так это Бубенцовы, — оживилась женщина. — Ну да, они; и девка у них есть Зинка-юла, Чижиком зовут. Вон их дом, — указала она.

Перед домом Бубенцовых в палисаднике ярким ковром пестрели цветы, к частоколу приткнулась виноградная беседка. Дверь дома была открыта.

На середине просторной чистой комнаты ходил по кругу мальчик лет трех, в бумажной треуголке, с игрушечным ружьем и кастрюльной крышкой в руках.

— А я вам не скажу, что Зинка в питомнике, — остановился он перед ребятами.

— В каком питомнике?

— А в своем, за сараем. Вы только бабушку не разбудите, а то она барабан отберет, — показал мальчик ребятам крышку.

Мимо окна что-то прошумело, и в комнату влетела Зинка.

— О, уже пришли? А я за вами собралась! Знаешь, я где-то секатор потеряла, никак не найду, протараторила она и круто повернулась к Коркину: — Ты чего такой красный? Стесняешься?

— Нет… Два дня на солнце. Обгорел. Вот даже нос щиплет, — потрогал Вася пальцами свой красный блестящий нос.

— Шкура обязательно слезет, как пить дать! Так чулком и сползет. Это уж я точно знаю. У меня этих шкур столько послезало… У-у-у — жуть! Давай я тебе сметаной помажу, — она рванулась в сени и через секунду вбежала обратно. Не спрашивая разрешения, вымазала нос Коркина в белое, отскочила на шаг в сторону, склонив голову набок.

— Красавец! — и без всякой связи опять затараторила:

— Ты знаешь, Витя, я, когда у вас гостила, потеряла «Справочник юнната», совсем почти новый. Только трех листов не хватало. Теперь, как без рук. Вот здорово, что вы к нам пришли! Я вам такие вещи покажу — ахнете! Колька, зачем бросил на пол крышку! — крикнула она братишке.

Ее руки, ноги, все тело были в беспрерывном движении. Обращалась она словно бы и к одному Сбитневу, но круглые голубые глаза ее ухитрялись посмотреть на всех троих сразу, причем она одного хватала за рукав, другого подталкивала локтем. А сама подпрыгивала, успевала поправлять льняные косички и звонко смеяться. Говорила она так быстро, что ребята стояли перед ней, не успевая ни вставить слова, ни ответить на ее вопросы. За две минуты она наговорила столько, что другому на полчаса хватило бы. Задала не менее десятка вопросов и, не дожидаясь ответов, тут же рассказала о себе, о маме, о каком-то питомнике и страшно ученом Мишке.