Ознакомительная версия.
– Возможно, – кивнул Дронго, – во всяком случае, подобная стабильность говорит в вашу пользу.
– Ни о чем она не говорит, – махнул рукой Золотарев.
Он посмотрел на бутылку, но не протянул руку. Вместо этого поправил волосы и продолжал:
– У нас родилась дочь. Ей сейчас двадцать один. Сначала было сложно. Вы помните конец восьмидесятых и начало девяностых? Всем тогда было сложно. Я работал обычным инженером в НИИ, можете себе представить, какую зарплату я получал и как мы на нее существовали. Уже тогда было понятно, что так долго продолжаться не может. И я ушел на «вольные хлеба». Решил создать кооператив.
Он невесело усмехнулся.
– Каким наивным я тогда был. Мы, конечно, сразу прогорели. И еще осталась куча долгов. Пришлось за гроши продать нашу квартиру и переехать к родителям, чтобы расплатиться с долгами. В общем, тяжелое время было. И, конечно, у нас вспыхивали ссоры. Не без этого. Немногие смогли бы выдержать в подобных условиях. В девяносто первом Алиса взяла Лизу и переехала к своей маме. Алиса – это моя супруга, а Лиза моя дочь. Примерно год мы жили раздельно и не очень часто общались. Но на развод не подавали, не до того было, чтобы еще по судам бегать. Потом постепенно все стало налаживаться. Я вернулся в свой институт и сразу стал заместителем директора. Тогда все бежали из институтов, предпочитая работать в кооперативах. Откуда нам было знать, что настоящая «золотая жила» была как раз в этих научно-исследовательских институтах, у которых была масса пустующих помещений, не стоящих тогда ни копейки.
Меня поэтому и сделали заместителем директора по хозяйственной части, учитывая мой опыт работы в кооперативе. Хотя опыт был скорее печальным. Алиса все время насмехалась, называя меня научным завхозом. В общем, она была права. Я действительно был обычным завхозом, просто моя должность именовалась – заместитель директора по хозяйственной части. И пошел я туда только потому, что окончательно погорел со всеми своими дурацкими проектами. Чем только мы не пытались заниматься. И продукты поставляли, и компьютеры собирали, и даже туристическое агентство организовали. Но ничего не смогли сделать. Продукты нам поставляли просроченные, а таможня нарочно держала их на границе, вымогая огромные деньги. Компьютеры оказались такими некачественными, что на них сразу махнули рукой и ни один магазин не хотел их принимать. А туристическое агентство занималось в основном отправкой спекулянтов и челночников, которые экономили на каждом рубле. Да еще и наши чешские партнеры оказались жуликами. Группы принимали в каких-то студенческих общежитиях, а кормили бутербродами и постными супами. Как обычно кормят бомжей.
Он тяжело вздохнул. Протянул руку и снова налил себе водки. Выпил.
– По-моему, много, – заметил Дронго, – вы не успеете рассказать свою историю.
– Ничего. Я свою норму знаю, – нахмурился Золотарев. – У нас в институте, – продолжал он, – внезапно умер заместитель директора по науке. Он был относительно молодым. Только сорок четыре года. Тогда решили не брать нового заместителя, не было никаких средств. Бюджетное финансирование нам отрезали, а на собственные средства мы с трудом сводили концы с концами, сдавая излишки площадей каким-то доморощенным кооперативам за гроши.
В девяносто втором стало немного лучше. Алиса к этому времени вернулась ко мне. Мы оба получили печальный опыт общения с другими партнерами. Ее новый друг оказался просто подлецом, он был женат, а ее обманывал, уверяя, что он холостой и скоро на ней женится. Вообще-то это настоящая подлость – обманывать так несчастную женщину с ребенком. Через несколько лет я с ним встретился и постарался втолковать ему эту истину….
– Убедили? – иронично спросил Дронго.
– Не думаю, – признался Золотарев, – но он все равно запомнит меня на всю оставшуюся жизнь. В общем, он был далеко не подарок. Хотя и мне тоже тогда не очень повезло. Моя новая пассия была настоящей стервой. Я потом узнал, что она меня все время обманывала. Даже не хочу вспоминать об этой дряни. В общем, мы оба обожглись и поняли, что от добра добра не ищут. Так, кажется, говорят умные люди. В девяносто третьем у нашего института появился солидный спонсор. Они арендовали у нас большую часть помещений и начали нормально платить. Через два года серьезно заболел наш директор института. К этому времени стало ясно, что наш институт обречен. Академию мы вообще не интересовали, а два промышленных предприятия, на которые мы работали, были закрыты. Третье просто перепрофилировали. Я замещал нашего директора, когда ко мне пришли очень влиятельные люди из московской мэрии. Предложение было просто ошеломляющим. Я получаю пять миллионов долларов наличными и закрываю наш институт. Можете себе представить? Я всю ночь не спал, не зная, что им сказать. Потом поехал к нашему директору. Бедный старик, он тяжело болел. У него был рак кишечника. Я приехал и почти честно сказал, что они предлагают нам миллион долларов. И я готов половину денег отдать нашему директору. Он возмутился, стал кричать, потребовал, чтобы я ушел. Старик был идеалистом. Добрым наивным идеалистом старой школы. В коридоре меня перехватили его жена и сын. Они отвели меня на кухню, и мы долго разговаривали. Ему нужны были дорогие лекарства, которые просто разоряли их семью. Супруга и сын директора меня уговаривали. И уговорили. Я вернулся в институт и объявил «покупателям», что я согласен.
Золотарев тяжело вздохнул.
– Потом был трудный разговор с коллективом института. У нас работало на тот момент сто тридцать восемь человек, и все должны были оказаться на улице. Было стыдно и неловко. В какой-то момент я просто не выдержал. Я ведь знал многих из них, понимал, как они нуждаются и как они сложно живут. У многих были дети, родители. Когда они начали меня упрекать, я просто сорвался. Встал и объявил всем, что каждый уволенный получит три тысячи долларов. Каждый. Тогда это были очень большие деньги. Примерная зарплата за пять-шесть лет вперед. Настроение сразу поменялось. Мне даже аплодировали.
И вы знаете, я никого не обманул. Подписал все документы и передал здание этим ловким ребятам. Потом я узнал, что они перепродали его уже за сорок миллионов долларов. Такие ловкачи. Но я получил свои пять миллионов. Для меня это были даже не огромные деньги, а целое состояние. Я честно выплатил почти полмиллиона долларов всем уволенным. И еще полмиллиона перевел на имя сына нашего директора. А остальные деньги оставил себе… Сейчас даже смешно вспомнить, как глупо мы себя вели. Сразу купили огромную квартиру за полмиллиона на Сретенке. Сейчас она стоит уже семь или восемь миллионов долларов. Приобрели два «Мерседеса». Наняли водителя. Накупили кучу ненужных вещей, приобрели земельный участок и начали строительство дачи. Когда осталось только два миллиона, я словно опомнился. Что дальше? Потрачу все деньги и снова стану нищим? Буду сдавать свою московскую квартиру? К хорошему быстро привыкаешь.
Мои друзья занимались инвестициями в строительный бизнес. И я решил рискнуть. Вложил оставшиеся деньги в эту компанию. Вы помните, какой строительный бум был в Москве? Он до сих пор продолжается, вот уже больше десяти лет. И на каждый вложенный рубль можно было заработать два. Или три. В середине девяносто восьмого у меня снова было около пяти миллионов. И вот здесь мне повезло. Просто невероятно повезло. Такое бывает только один раз в жизни. Мне предложили вложить деньги в другую компанию, где я мог стать одним из учредителей. Я снял все свои деньги, перевел их в доллары и начал ждать, когда будут готовы документы новой компании. С регистрацией все время тянули, вымогали большие взятки. И это меня спасло. В августе грянул дефолт. Вы помните, каким оглушительным по своим последствиям он был. Многие разорились, некоторые стрелялись, некоторые бросали все и убегали из страны. А у меня за одну ночь состояние увеличилось сразу в четыре раза. Ведь доллар вырос в четыре раза. С шести рублей до двадцати четырех. И почти ни у кого не было свободных денег. Это был мой шанс. Я купил тогда сразу восемь квартир в центре города. Восемь. Почти все, кто продавал мне квартиры, были разорившиеся бизнесмены средней руки, которые брали квартиры в кредит и не могли выплачивать деньги после дефолта. Ведь нужно было платить в четыре раза больше. Восемь квартир. И меня уже не мучила совесть, что я пользуюсь моментом. К этому времени я точно знал, что в бизнесе нет такого понятия, как совесть. А есть только прибыль и убыток, которыми и оцениваются все твои достижения.
Восемь квартир, купленных за пять миллионов долларов, принесли мне через полтора года двенадцать миллионов. Теперь я был по-настоящему богат. Я стал учредителем большой инвестиционной компании, которая начала вкладывать деньги в строительство и в московскую недвижимость. У нашей компании «Лик» уже большие обороты. Мы о таких и не мечтали. Вы наверняка знаете, как выросли цены в Москве за последние десять лет. Взлетели до космических высот. И очень многие получают свои дивиденды на этом «космосе». Я вам скажу даже более откровенно. Половина всей суммы идет от накрутки. Это взятки чиновникам, откаты, завышение цен в строительных работах, в общем, полный букет. Но цена объективная, как бы странно вам это ни казалось. Ведь цена обычно складывается из двух составляющих. Спроса и предложения. А если в городе есть состоятельные люди, готовые платить уже по пять с лишним тысяч долларов за квадратный метр, то будут строиться новые жилые комплексы, еще более дорогие и навороченные, будут появляться спекулянты, греющие на этом руки, будут сноситься старые кварталы и строиться новые дома. И в конце концов город поглотит область. Иначе невозможно. Спрос всегда рождает предложение, – закончил Золотарев. – Знаете, сколько я сейчас «стою»? Больше двадцати миллионов. Удивлены?
Ознакомительная версия.
