в мире можно пересчитать по пальцам, но которые отнюдь не рекламируют свои способности, а наоборот — всячески их скрывают, по экспертным оценкам обошелся в полтора миллиона долларов. И все, сострадая усопшему, со скорбным уважением приняли эту штучную, виртуозную и дорогую работу, которая подтверждала масштабность и величие бедняги Дэвис-Вилсона… Но «Корсиканец» был плевком в лицо высшего общества!
Несомненно, жизнь Ахмеда бен Касима имела право быть оборванной и клинком, но обязательно соответствующим статусу одного из финансовых столпов планеты! У Афолаби, которого тоже достаточно неожиданно повесили на расклевывание орлам, имелась джамбия из старинного булата, украшенная сапфирами и изумрудами, купленная на аукционе «Кристис» за полтора миллиона долларов… В каирском музее хранится кинжал Тутанхамона из метеоритного железа в золотом окладе, который не только не продается, но вообще не имеет цены… И если бы один из подобных драгоценных артефактов торчал из груди шейха Ахмеда бен Касима, то все стало бы на свои места: чаши весов уравновесились и ситуация была бы воспринята с горестным пониманием. Но не склепанное же на скорую руку дешевое «перо» марсельской босоты имело наглость перечеркнуть высшие ценности мира избранных!
«Ориент» со средней скоростью двенадцать узлов уверенно шел среди островов Полинезийского архипелага. Дул легкий прохладный ветерок, кипящий золотом солнечный круг поднялся над горизонтом, яркие блики весело плясали на зеркальной бирюзовой поверхности Тасманова моря. Его обитатели начинали новый день: неподалеку резвились киты — взмахнув огромными хвостами, ныряли, а вынырнув, с шумом выдыхали, освобождая легкие и выбрасывая фонтаны воды и водяного пара; где-то внизу, в темных глубинах, незримо закручивали свои смертельные петли самые большие в мировом океане белые акулы, среди которых Ахмед бен Касим рассчитывал найти и загарпунить чудом сохранившегося с доисторических времен мегалодона, украсив свою биографию очередным рекордным трофеем; энергично вылетали на свет затомившиеся в океанской толще летучие рыбы, но быстро убеждались, что полет — не их призвание, и если не разбивались о рубку «Ориента», со всплесками возвращались в родную стихию… Над яхтой кружились чайки, то ли ленящиеся ловить летающую рыбешку, то ли предпочитающие ей человеческую еду, остатки которой обычно достаются после завтрака, но сейчас почему-то никто не торопился их кормить… Наверное, птицы тоже видели в этом досадную странность…
Шейх бен Касим, не щурясь, смотрел открытыми глазами на солнце, но эта аномальность уже не казалась более странной, чем все остальные. В его каюте и в кармане джалабии разрывались телефоны: доверенные менеджеры со всего мира спешили сообщить деловые новости. Но на них никто не обращал внимания, тем более что вокруг никого и не было.
Среагировала на многочисленные странности только интеллектуальная система автопилота: не получив в течение определенного времени никаких команд, она расценила это как чрезвычайное происшествие и, изменив курс, направила «Ориент» в ближайший достаточно крупный порт — Ауэрто ла Пейро. Одновременно мощный передатчик начал передавать в эфир сигнал бедствия и свои координаты.
* * *
Порт Ауэрто ла Пейро был хотя и не столицей Новой Зеландии, но, несомненно, жемчужиной Северного острова, [2] особенно в старой части, возле рыбацкой бухты. Домики старинной постройки — одноэтажные кубы и узкие, вытянутые вверх двух-трехэтажные прямоугольники, беленые фасады желтого и белого цветов, кое-где облупившиеся до самого темно-красного кирпича, узкие окна-бойницы, красные черепичные крыши… Дома первой линии стоят плотно, буквально наваливаясь или, как говорят, «сидя на головах» один у другого, словно фанаты рока на концерте «Бешеных Псов», за ними возвышается собор, который на их фоне кажется огромным, возможно, не только из-за размеров, но и из-за высокой белой башни-колокольни, контрастно выделяющейся на фоне покрытых зеленью гор и перечеркивающей их своим величием…
Может, правда, собор воспринимается так благодаря своей значимости, а размеры и башня здесь ни при чем, хотя он действительно высокий и широкий. Круглое окно под углом сходящейся двускатной крыши напоминает всевидящее око, как будто храм свысока рассматривает площадь внизу, на которой располагались почта, банк, полицейский участок и бар «Веселый попугай», полукруглую бухточку с прозрачной бирюзовой водой, в которой отражаются белые фасады окружающих строений, морщащиеся из-за легкой ряби. Отражению домов немного мешают стоящие на якорях шверботы да широкие рыбацкие баркасы — это гавань маломерных судов, почти у центральной площади и вдали от грузового и пассажирского портов. Тут же небольшой пляж, который на самом деле и не пляж вовсе — сюда вытаскивают лодки для осмотра и мелкого ремонта: заделывают щели паклей и битумом, смолят днища, подгоняют и меняют уключины…
Но когда площадка свободна, никто не гонит расположившихся на ней загорающих и купающихся: это гости, приехавшие на пару дней и не знающие местных порядков. Сейчас, правда, не купальный сезон, и здесь сидел на вынесенной из ближайшего дома низенькой табуретке старейший житель городка по прозвищу Старый Педро, который все обычаи и традиции знал и поддерживал, стараясь сохранять в них испанские корни.
Живописный морской городок стоял на берегу Андалузского мыса, похожего на выступающий из воды хребет огромного дракона, спящего, по легендам маори, в глубине одноименной бухты. Их названия напоминали о тех далеких временах, когда сюда, для исправления и перевоспитания, ссылали с материка особо опасных каторжников, и этот мыс с бухтой облюбовали для себя темпераментные, а потому осужденные, в основном, за насильственные преступления испанцы, которые в коротких, но жестоких стычках отбили понравившуюся территорию у английских и французских товарищей по несчастью.
За минувшие века ссыльные если и не перевоспитались, то исправились и сейчас были известны мирными и законными занятиями: добычей угля и серебра, рыболовством и животноводством, виноделием, производством оливкового масла и засолом рыбы. Превосходные анчоусы и плотные красные вина из Ауэрто ла Пейро, которые хорошо пить под оливки с пармезаном, стали известны всему миру.
Многочисленные национальности перемешались, большинство населения составляли англичане, а испанцы давно утратили верховенство, с чем Старый Педро никак не хотел мириться, а потому считал, что ничего такого и не произошло. Но факт есть факт. О прошлом напоминали только знаменитые испанские навахи с широкими, вырезанными хищной «щучкой», клинками, которые теперь носили все подряд. Когда-то большие навахи лишь немногим уступали по длине тем мечам, которые, если верить арии Дон Жуана, наряду с серенадами постоянно звенели от Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей… Носили их, как и век назад, за широким кушаком, словно отдавая дань национальной привычке, хотя надо сказать, что двойниками мечей уже давно не увлекались — навахи стали обычными карманными ножами и использовались преимущественно в хозяйственных целях: выпотрошить рыбу, зарезать и разделать овцу, починить упряжь,
