– Как дела? – дружелюбно спросил Штейн, которого на самом деле совершенно не интересовали чьи-либо дела, кроме своих собственных.
– Oh, fine, – воскликнул Макс, оттопыривая большой палец. – Everything is alright.
– Говори, пожалуйста, по-русски, – попросил американец, поморщившись. – Я знаю твой язык гораздо лучше, чем ты мой. Итак, как поживаешь, парень?
– Хорошо поживаю, – неуверенно сказал Макс. – Можно сказать, отлично.
– А как чувствует себя твой папа… Лазарь Зиновьевич, кажется?
– Зиновий Лазаревич. Это мой дед. Папаша умер.
Лицо Штейна омрачилось:
– О, прими мои соболезнования, парень.
– Да какие там соболезнования, – осклабился Макс. – Давно это было, я уж и забыл совсем. О будущем надо думать, а не о прошлом.
– Резонно, – согласился Штейн. – Но на твоем месте я бы в первую очередь позаботился о зубах. У тебя неважные зубы, парень.
– Ничего, исправим. Американские дантисты лучшие в мире.
Штейн притворился удивленным:
– Одесские стоматологи тебе не могут помочь?
Изумление Макса было совершенно искренним:
– Зачем мне одесские стоматологи, когда существуют нью-йоркские?
– Так ты намерен лечиться в Нью-Йорк-сити?
– Почему бы и нет, Сид? Ты ведь обещал, что после того, как я справлюсь с делом, меня отправят в Штаты. – Ладонь Макса изобразила летящий в воздухе самолет. Он рассмеялся, хлопнув себя по ляжкам. – Вообрази себе, моему деду втемяшилось в голову, что я заберу его с собой. Я его не разубеждаю. О’кей, говорю, дедуля, ты у меня еще хоть куда. – Макс фыркнул. – Откроем, говорю, собственный ювелирный магазин на Пятой авеню. Знаешь, что он мне ответил?
– Нет, – сухо признался Штейн. – Понятия не имею.
– Он сказал: давай магазин будешь открывать ты, а я лучше постою на шухере.
– Schuher?
– Ну, на стрёме.
– Strioma?
– На страже, проще говоря, – пояснил Макс. – On guard.
– Смешно, – согласился, наконец, Штейн. – Забавный старик.
– Не то слово. Так как насчет визы?
– Сколько же ему лет, этому старику? – полюбопытствовал Штейн.
– Под восемьдесят, – ответил Макс, не осознавая, что его собственный вопрос насчет визы завис в воздухе. Предвкушение долгожданного события заставило его утратить бдительность. Возбужденно похохатывая, он сообщил: – Дед до глубокой старости проработал окулистом в заштатной поликлинике. Выпроваживая его на пенсию, сотрудники решили сделать ему приятное. Намалевали на листе ватмана громадный глаз, а в зрачке поместили дедулин портрет. Приволок он рисунок домой, смотрел на него, смотрел, а потом говорит: «Какое счастье, что я не гинеколог». Смешно?
– Очень, – сказал Штейн, растягивая губы в дежурной улыбке.
– А я вот терпеть не могу одесский юмор, – неожиданно признался Макс. – Меня воротит от бесконечных россказней дедули. Потому-то я и хочу вырваться отсюда.
– Скоро вырвешься. – Это было произнесено торжественно, может быть, даже чересчур торжественно.
– Когда? – Макса подбросило над стулом.
– Slow down, – осадил его Штейн, манипулируя компьютерной «мышкой». – Не так быстро, парень. – Проделав несколько нехитрых комбинаций, он развернул включенный монитор к Максу и предложил: – Садись поближе и читай внимательно. Думаю, трех раз будет достаточно. Потом, если что-то будет непонятно, спросишь.
А мне уже непонятно, подумал Макс, подчиняясь американцу.
* * *
Экран высветил первую страницу текстового документа. Это была не иммиграционная карта, не анкета и не бланк заявления. Что же тогда?
– Так-так… – Перебравшийся поближе к монитору Макс зашевелил губами. – Для минирования объектов обычно применяют управляемые по радио либо по проводам мины и фугасы замедленного действия, а также мины-ловушки, которые… Ничего не понимаю, – честно признался Макс. – Какие фугасы? Какие мины? Меня с ними и на пушечный выстрел к Америке не подпустят.
– Тебя и без них к Америке не подпустят, парень, – заверил его Штейн, остановившийся за напряженной спиной Макса.
Тот обернулся:
– Но вы обещали…
– Я обещал посодействовать, верно. И вопрос о вручении тебе грин-кард почти решен. Но ты фактически провалил последнее задание. И теперь тебе предстоит выдержать еще один экзамен.
– Ничего я не провалил, – занервничал Макс. – Все сделал, как вы сказали. Какие ко мне могут быть претензии?
– Во-первых, ты выбрасывал ампулы на местах проведения акций, – жестко произнес Штейн. – Ты наследил, как скунс, забравшийся в цыплятник… я хотел сказать, в курятник. Кроме того, никто не поручал тебе выполнять оба дела в один день.
– Но я спешил!
– Спешил? У тебя было трое суток. Первые два дня ты тупо пропивал выданный тебе аванс. На третий протрезвел и взялся за работу. Но протрезвел недостаточно, судя по конечному результату. Тебя вычислили, парень. И теперь по твою душу прилетел специалист из Москвы.
Застывший в неудобной позе Макс едва не свалился со стула.
– Какой специалист?
– По отлавливанию скунсов вроде тебя, – с удовольствием пояснил Штейн. – Можешь считать его русским Джеймсом Бондом с лицензией на убийство.
– С какой-какой лицензией?
– С лицензией на отстрел Максима Кривченко.
Максу показалось, что его окатили ледяной водой.
– Как же мне быть? – спросил он.
– Внимательнейшим образом изучить эту инструкцию. – Палец Штейна щелкнул по плоскому стеклу монитора. – Потом проделать все в точности, как здесь написано.
– А потом?
– Сделал дело – гуляй во всю ивановскую, так ведь у вас говорят?
– Нет, – промямлил Макс. – Никто у нас так не говорит.
Лицо Штейна сделалось высокомерным.
– Ты, наверное, думаешь, что я пригласил тебя учить меня русским поговоркам?
– Ничего я не думаю.
Макс отвернулся.
– Вот это правильно, это то, что от тебя требуется, – прозвучало за его спиной. – Думать не надо. Надо действовать. Читай, парень. Я и так потратил на тебя слишком много времени.
Глаза Макса неохотно побежали по строчкам инструкции.
Вернувшийся на место Штейн бросил в рот освежающую таблетку, закинул руки за голову и стал наблюдать за своим одесским агентом, изучающим инструкцию. Испытывая к нему презрение, американец не мог не отдать должное той решимости, с которой Максим Кривченко убивал своих соотечественников. Что касается Сида Штейна, то его нервная система приходила в сильнейшее расстройство всякий раз, когда ему приходилось действовать лично, вместо того чтобы поручать проведение акций исполнителям.
Несмотря на волевой подбородок и ковбойский прищур, американец испытывал постоянную неуверенность в себе и очень страдал от невозможности посещать психиатра, как это было заведено дома. Под жизнерадостной личиной Штейна скрывались демоны паранойи и шизофрении. Он панически боялся потерять работу, боялся погибнуть, боялся провалиться, боялся неожиданного ареста и боялся узнать о готовящемся аресте заранее.
В этом он ничем не отличался от остальных соотечественников, которым вечно мерещится, что их ограбят, уволят, отдадут под суд, лишат кредитов и пустят по миру. Правда, оторванный от родины Штейн находился в совсем уж критической ситуации. Предоставленный самому себе, изолированный от родных и близких, он подозревал, что к концу пребывания в Одессе у него разовьется сильнейшая депрессия. Хуже этого может быть только смертельный диагноз, потому что людей, страдающих депрессией, в Америке избегают, как прокаженных. Вот и приходится уверять себя и окружающих в том, что у тебя все отлично, лучше не бывает.
Или утешаться мыслью о том, что кому-то значительно хуже, чем тебе самому.
Кому? Да вот хотя бы Максиму Кривченко.
* * *
Взглянув на бледного сообщника, Штейн улыбнулся:
– Ну, что скажешь? По-моему, дело проще выеденной репы.
– Пареной, – машинально поправил Макс. – Выеденным бывает яйцо.
– Пусть яйцо, – снисходительно согласился Штейн. – Пусть даже два. Но если ты предпочитаешь греть свои яйца где-нибудь во Флориде, вместо того чтобы париться в застенках Кэй-Джи-Би, то тебе лучше проявлять не эрудицию, а исполнительность.
Наступила тишина, длившаяся около трех секунд – ровно столько времени потребовалось Максу для того, чтобы прикусить язык и заставить себя покорно склонить голову.
– Я готов, – произнес он, позаботившись о том, чтобы в его голосе не прозвучало ни малейшего намека на ту ненависть, которую он испытывал к американцу. – Где и когда я могу получить снаряжение?
– Оно находится в багажнике твоего автомобиля, – ответил Штейн с видом человека, сообщающего какую-то приятную новость. – Его положили туда, – последовал быстрый взгляд на циферблат часов, – двадцать минут назад.
– А если бы я отказался?
Такое нелепое предположение было отметено небрежным взмахом руки:
– Не смеши меня, парень. Ты когда-нибудь видел капризничающую подопытную крысу?
