Сержант Вихров знал, что на теплоход Таллин – Хельсинки должны привезти продукты, знал в лицо экспедиторов и шоферов, которые этим занимались. Никаких особых предупреждений насчет теплохода сегодня не было. И он спокойно ждал. Хотя спокойно ждал, это только если глядеть со стороны. В такую жару, какая выдалась в этом году в июле, выстоять у судна шесть часов было нелегко. Место было открытым, солнце тут пекло особенно нещадно. Уйти в прохладный глубокий полумрак аппарели нельзя, да и делать там, собственно, нечего. Почти вся команда, работники Интуриста уже на борту. Часа через два, незадолго до того, как начнется посадка пассажиров, вспыхнет свет, аппарель закроется, и все внимание будет переключено на трап. Участок причала, прилегающий к пассажирскому теплоходу, был хорош тем, что здесь в отличие от грузового района порта не стояло ни одного портального крана, не мельтешили перед глазами автопогрузчики и электрокары, а железнодорожная ветка и вовсе отсутствовала. Было тихо и спокойно. Оставалось ждать машину с продуктами. А вот и она, неспешно катящая со стороны проходной по совсем новой площадке, заасфальтированной к Олимпиаде-80.
Приблизившись к теплоходу, шофер остановил продуктовый фургон. Вышел из кабины вслед за экспедиторшей Лили Мююр и, так же как и она, протянул пограничнику постоянный служебный пропуск, дающий право въезда на судно.
Несмотря на то, что сержант Вихров знал Лили в лицо и даже считал ее красивой, только малость длинноватой, он внимательно изучил и ее фотографию и круглую печать управления порта. То же самое проделал пограничник и с пропуском шофера. Оба пропуска на время оставил у себя.
Шофер, зная, что так и надо, спокойно сел за руль, и скоро фургон стоял точно против входа, или, вернее, въезда, на судно. Собственно, французское слово «аппарель» и означает въезд.
Опустили задний борт. Вихров легко запрыгнул в кузов. Окинул взглядом все, что в нем находилось, а потом начал тщательно осматривать предмет за предметом, продвигаясь между мешками и ящиками, в которых поблескивали жестяные банки. Заглянул под бычью тушу. Вернее, это была четверть туши. Внушительных размеров, с довеском, уложенная на белую простыню. Он приподнял и простыню. Покачнул туго набитый целлофановый мешок. Тот был необычно длинен, а все необычное нуждалось в особой проверке. Но сквозь прозрачные стенки было видно, что в мешке лежит всякая всячина: кофе, расфасованный в пакетики на одну чашку, пачки перца, лаврового листа, соли и даже мелкая алюминиевая посуда.
Снабженцы не блистали богатой фантазией – ассортимент пищепродуктов был сержанту знакомым, виденным не раз. И вообще все было привычным. Но для пограничника-контролера в часы службы нет ничего опаснее, чем ощущение привычного. И, подавляя в себе это ощущение, Сергей Вихров опять и опять ощупывал придирчивым взглядом все, что видел перед собой. Вот вдоль правого борта лежат четыре ящика с консервами. Ящики длинные, в их общей длине вполне мог уместиться человек. Но на самом дальнем ящике стоял еще один, пятый, с тяжеленными банками березового сока – по три литра каждая, – и, кроме того, ближний ящик был приткнут не прямо, а на четверть сдвинут в сторону. Для того, чтобы спрятаться, нужно быть ужом.
Сержант выпрыгнул из машины, отошел, давая дорогу. Водитель медленно загнал фургон в темноватую глубину судна, впрочем, недалеко, перед дверью грузового лифта. Лили побежала по ближайшему внутреннему трапу наверх, к пассажирскому помощнику капитана, оформлять накладные.
А сержанта Вихрова, который вернулся на свой пост у судна, продолжала точить мысль о консервных ящиках. В его молодой памяти, как в хорошей ЭВМ, было заложено немало полезных сведений. В том числе данные о габаритах стандартных ящиков для хранения и перевозки консервов. Длина – шестьдесят пять сантиметров, высота – от двадцати до сорока, ширина – сорок пять. В такую ширину может втиснуться лишь человек с плечами подростка. Но, странно, Сергей отчетливо помнил, что ящики, которые он только что видел, по ширине вполне годились для взрослого!
И он решил опять взглянуть на них, чтобы покончить с сомнениями. Приготовил ручной фонарь «фас», надежный источник освещения, и пошел.
Шофер дремал в кабине. Лили Мююр еще не вернулась.
Фонарь ощупал внутренность кузова. Все стояло и лежало в прежнем порядке.
Нет, не все!
Ящик с трехлитровыми банками березового сока, стоявший на другом таком же ящике, был снят и отставлен в сторону. Оставшиеся, вытянутые в прямую линию, теперь представляли собой идеальный тайник. Сержант поднялся в кузов. Подошел к дальнему ящику.
Тот был без дощечек, обычно прибиваемых сверху. Наполнен банками со сгущенным молоком.
Сержант вытащил одну банку. Вторую, третью... пятую... Под банками обнажилась гофрированная картонная прокладка.
Сергей повыбрасывал все банки верхнего ряда и вынул гофрированный картон. В последний момент перед этим он поднял фонарь, и, как только прокладка была удалена, в ящик ударил слепящий луч «фаса».
Сержант увидел мужское бритое лицо с зажмуренными от яркого света глазами.
– Встать! – скомандовал пограничник.
В ту же секунду началось что-то невообразимое. Полетели в воздух банки со сгущенкой, под ноги Сергею повалился тяжелый целлофановый мешок. Чья-то тень перемахнула через борт машины и метнулась в темноту длинного судового коридора. Вихров подбежал к выключателю. Вспыхнул свет.
При свете сержант успел разглядеть беглеца – в желтой трикотажной рубашке, потертых джинсах. Они пробегали помещение за помещением, неслись мимо стеклянных запертых дверей баров и кафе, над которыми мелькали названия «Мистер Икс», «Корчма», «Отдых», оставили позади зал электронных игральных автоматов, промчались мимо бюро справок Интуриста – освещенной ниши в стене, где мелькнуло испуганное женское лицо.
Человек в желтой рубашке вдруг резко свернул вправо и выбежал на прогулочную палубу. Появившись там чуть позже, Сергей потерял беглеца, но сразу же услышал голоса с причала:
– Наверху, наверху! Он над тобой!
Это спешили на помощь пограничники.
Не зная устройства судна, на нем легко заблудиться. Почти добежав до начала кормы, человек снова скрылся из виду. На больших морских судах, кроме многочисленных внутренних и наружных переходов, имеются два служебных трапа – кратчайший путь на все палубы. Беглец, видимо, воспользовался одним из них. Вскоре он показался внизу, на баке. Известно, что эта судовая площадка освобождена от всего, что не связано с работой брашпиля. Чувствуя себя на открытом месте, беглец оглянулся по сторонам. Назад бежать нельзя: преследующий его сержант вот-вот будет здесь. И человек двинулся было к другому, береговому борту. Он успел сделать несколько шагов – из-за надстройки вышли два пограничника.
Тогда он метнулся назад и прыгнул в воду.
28
Свиданию майора Савина с «утопленником» предшествовала примерно трехчасовая подготовка. Сначала Серфика привели в чувство. Заставили переодеться в сухое. И тут обнаружилось, что к телу у него, слева под мышкой, широкой липкой лентой приклеен конверт, а в конверте тысяча долларов сотенными купюрами.
На складе, в секторе экспедитора Лили Мююр, был сделан обыск. Он тоже дал некоторые «штрихи к портрету».
В комнату, где находился майор Савин, Серфик вошел нагло-равнодушно, опустился на стул, удобно уселся.
– Ну, рассказывайте, как вы попали на теплоход. Только не врать! – спокойно-внушительно сказал Савин.
Выражение лица Серфика как по волшебству стало покаянно-смиренным.
– Это все из-за проклятой тысячи долларов, которую вчера позабыл на столике в ресторане какой-то иностранец. Мы сидели с ним рядом – я и Лили. Тайком от нее я взял красивый конверт. Пошел в уборную проверить, а в конверте доллары. И я решил прокатиться в Хельсинки, истратить эти деньги, потом пойти в советское посольство и покаяться. Лильку я обманул. Поехал с ней на склад, посидел немного, сказал, что ухожу, а сам спрятался в ящики...
– Я же просил вас говорить правду, – изображая легкую досаду, упрекнул майор Савин. Он именно изобразил досаду, потому что, в сущности, был совершенно спокоен и вовсе не ожидал, что Серфик сразу начнет говорить правду. Серфик, со своей стороны, тоже не ждал, что ему поверят с первого слова. Поэтому обиду он тоже изобразил: опустил глаза и выпятил нижнюю губу.
– У вас... простите, я не знаю, как к вам обращаться?
– Меня зовут Александр Степанович.
– ...у вас, Александр Степанович, есть хороший способ проверить мои слова. Ресторан «Сыпрус», большой зал, третий, нет, четвертый столик слева. Иностранец наверняка уже прибегал туда. Если только не уехал.
Но Александр Степанович «не внял совету».
– Слушайте, Серфик, а зачем вы сбрили бороду, она вам так шла. Помните, как славно пролетело время на пляже в Янтарном? А вишневые «Жигули»? Кстати, вы нашли тогда Розенберга?
