Левицкая заметно обрадовалась:
— Послезавтра «Кармен»? Отлично, Степан Фаддеевич! Нет, Заруба сам поедет. Мне в главке делать нечего.
Морев явно старался продлить этот разговор.
— Разные бывают начальники. Другой в случае вызова, скажем в министерство, объявляет всеобщий аврал, всех помощников своих в дорогу прихватывает, стенографистку, секретаря. Вдруг ему вздумается в дороге речь свою зафиксировать, гениальные мысли записать...
— Вы начинаете зло иронизировать, Степан Фаддеевич, — строже заметила Зина. — Наш старик никогда помощников не берет. Им и здесь работы хватает.
— Если я немножечко иронизирую, Зина, так потому, что сам начальников знаю. Возил некоторых из них. Бывало, наберут с собой целую гору папок, каких-то свертков, диаграмм. И личного секретаря, чтобы с этим бумажным ворохом управляться. Может быть, ваш начальник и не таков.
— Конечно, нет! У нашего Зарубы одна-единственная папка. Он никогда ее не оставляет ни на минуту. Словом, послезавтра обязательно дойдем в театр — это же моя любимая опера. Я обожаю Бизе...
Они заговорили о театре, потом Зина перевела разговор на Лену Вакуленко, женщину очень веселую и остроумную. Словно о чем-то вспомнив, Зина спросила:
— Скажите, вы знаете Лену Вакуленко? Только говорите правду.
— Впервые слышу, — в недоумении ответил он.
— Да ведь это же она уступила вам билет в театр, и мы оказались рядом...
— Какая она из себя — блондинка? Да, кажется, я у блондинки билет купил. А почему вы решили, что я с нею знаком?
— Очень просто: Лена сказала, что в театре у меня будет интересный сосед... А вы даже покраснели!
— О себе я скромного мнения. Спасибо этой блондиночке! — смеясь, сказал Морев. — Если бы я знал, кто будет соседкой, то уплатил бы за билет десятикратную цену!
* * *
В большом заводском доме «Металлист» в тот вечер погас свет. Почти тотчас на электростанции поднялся телефонный трезвон. Дежурный отвечал разгневанным абонентам, что где-то, очевидно, оборвался провод и что монтеры уже обследуют линию.
Вскоре жильцы «Металлиста» увидели на верхушках столбов электропередачи двух монтеров. Свет зажегся... Но один из монтеров еще долго работал на высоте, по-видимому меняя изолятор.
Верхушка этого столба находилась на уровне окон квартиры Вакуленко. Плотные белые занавески занимали только нижнюю половину окон, поэтому монтеру, если бы он этим интересовался, можно было видеть, что происходит в квартире.
Монтер, однако, был занят своим делом и почти все время держался на кошках спиной к дому. Закончив работу, он спустился на землю, подхватил на плечо старый изолятор, взял свою сумку и ушел.
Через несколько минут полковнику Павленко было известно, что в квартире Вакуленко находятся трое: она сама, какой-то молодой смугловатый человек и высокий старик с коротко подстриженными седыми волосами. А еще через полчаса на столе перед полковником лежало несколько увеличенных фотоснимков, на которых лица трех собеседников, благодаря яркому свету в квартире, проявились достаточно отчетливо.
Полковник тут же передал «монтеру» самую четкую фотографию тройки, а также отдельные фото Морева и Вакуленко.
— Возьмите мою машину, — сказал он, — и немедленно направляйтесь на Крутую, в дом номер 17, к монашке Евфросинии. Уточните, кого она знает из этих троих. Я думаю, что мы получили, наконец, фотографию «святого отца», хотя он снял бороду и укоротил прическу. Машину остановите, не доезжая Крутой, чтобы не привлекать внимания посторонних...
Не менее важным показалось полковнику и сообщение «почтальона» — лейтенанта Цымбалюка. Мореву удалось выпытать у Зины Левицкой необходимые сведения о поездке Зарубы в главк. Наивная девушка и не подозревала, что раскрывает секрет.
Павленко приказал Цымбалюку взять еще один пистолет и в ближайшие дни тщательно и незаметно охранять конструктора Зарубу.
Затем он позвонил самому Зарубе:
— Тимофей Павлович? Привет старому шахматисту... Итак, собираемся в поездку?
— Я давно уже готов, — ответил Заруба. — Но вызвали только на послезавтра, на четверг...
— У меня есть соображения чисто делового порядка, — сказал Павленко. — Твою машину поведет мой шофер... Впрочем, еще сегодня я пришлю к тебе этого человека, и он объяснит, в чем дело.
Заруба понял, что задавать вопросы не следует, и спросил, почему Алексей Петрович не заглянет к нему сам. Павленко сослался на неважное самочувствие и спросил о Лизе. Оказывается, Лиза еще гостила у тетки, должна была приехать на следующий день.
— Кстати, ты просил у нее роман Вальтера Скотта? — вспомнил Заруба. — Да, приходил от тебя товарищ, но этого романа в своей библиотеке я не нашел. Право, не знаю, куда Лиза могла его спрятать? Ничего, успеешь, Как только дочь вернется, я пришлю тебе книгу.
* * *
«Электромонтера» — капитана Алексеева — майор Бутенко встретил, когда возвращался от монашки Евфросинии. Они узнали друг друга и пошли рядом.
— На Крутую? — тихо спросил Бутенко.
— Да, сверить фотографии...
— Значит, Алексей Петрович не дождался меня... — В тоне майора послышались досадливые нотки.
— Я знал, что вы работаете здесь, — сказал капитан. — Но не думал, что задержитесь так долго...
— Были причины... Но вам повезло: ведь я уже хорошо знаком с хозяйкой дома.
Они прошли темной улицей и поднялись на веранду. Майор постучал в дверь. Хозяйка действительно уже хорошо знала его голос. Она открыла тотчас, едва он назвал ее по имени.
Занятый в течение всего дня розысками Гали Спасовой, поглощенный всевозможными предположениями, Бутенко не замечал той разительной перемены, которая произошла во всем облике хозяйки за эти последние часы. Когда из заброшенного колодца на краю оврага Бутенко и его помощники вытащили на веревках застывшее, скрюченное тело девушки, положили его на . смятую, пожухлую траву и пригласили для опознания хозяйку дома, Евфросиния словно онемела. Она смотрела на труп Гали, вытянув шею и что-то бормоча, совершенно не слыша вопросов, с которыми к ней обращались.
Майор еще раз спустился в колодец и стал шарить в липком иле. На поверхность он поднялся, держа в руке черный от ила топор.
Евфросиния заметила топор и нерешительно, рывками, словно толкаемая кем-то в спину, приблизилась к майору, по-прежнему что-то бормоча, и, протянув дрожащие руки, ощупала лезвие, обух, топорище.
— Мой!.. — закричала она, шатаясь. — Мой топор... Мой!
В те первые минуты Бутенко не смог больше добиться от нее ни единого слова. Только через два часа, видя, что люди, находившиеся в ее доме, сочувственно и мягко относятся к ней, Евфросиния немного успокоилась и смогла отвечать на вопросы.
— Да, это Галя Спасова, — сказала она, зябко вздрагивая и кутаясь в старый шерстяной платок. — Топор свой я тоже среди десятка других узнаю. У него две большие зазубрины посредине и отломан уголок. Топорище на конце пополам треснуло. — Вскинув руки, она заметалась по комнате, протяжно заголосила: — Неужели... Неужели этот антихрист выдавал себя за посланца Христова?
Она упала на колени и, торопливо крестясь, принялась читать какую-то молитву.
Бутенко испытал в эту минуту чувство неловкости, стыда и жалости и не нашел слов, чтобы снова успокоить несчастную фанатичку. Но теперь, едва лишь взглянув ей в лицо, он заметил, что безжизненно-смиренное выражение сменилось отчетливо строгим, между бровей залегла глубокая складка и какая-то мысль засветилась в глазах.
— Еще одно дело, хозяйка, мы позабыли, — сказал он, переступая порог. — Это и понятно: столько переживаний да суеты. Посмотрите фотокарточки и скажите: бывали у вас эти люди или нет?
Капитан Алексеев развернул газету и достал фотографии, а Бутенко прибавил в лампе огня.
Евфросиния пошарила рукой по подоконнику, нащупала очки, надела их и взяла фотографии. Наблюдая за ее лицом, на котором было сдержанно строгое, решительное выражение, майор не сомневался, что она готова помочь.
— Да ведь это же Елена! — воскликнула Евфросиния, поднося фотографию Вакуленко к самому стеклу лампы. — Та самая дамочка... я вам говорила. Она была здесь в тот день. А потом, когда я ходила за свечами, она ушла... — Тут хозяйка замялась и выговорила с усилием: — Да, ушла с проповедником.
— Вы не ошибаетесь? — спросил Бутенко. — Присмотритесь лучше...
Евфросиния взглянула на фотокарточку еще раз.
— Перед образом богородицы могу присягнуть. Елена это... Она и раньше приходила.
Бутенко указал ей на фотографию Морева, но Евфросиния покачала головой:
— Нет, этого не знаю.
— А разве он не приходил с Еленой? — спросил майор. — Может, провожал ее?
— Елена приходила одна, — уверенно сказала хозяйка. — В последний раз она пришла еще днем, закрывшись с проповедником, долго о чем-то говорили. А вскоре, тоже еще засветло, пришла Галя. Отец Даниил очень обрадовался ей, тут же, на кухне, благословил, но я приметила, что Галя усмехнулась... И что-то сказала. Мне послышалось, будто она сказала: «Не дурачьтесь»... Может, я и ослышалась. Даниил, значит, за руки ее взял и почти силком в комнату, где Елена была, потащил. Потом он вышел, дал мне двадцать пять рублей, перекрестил и послал за свечами.
