Были у Господина Ши моменты растерянности и импульсивности. Это когда горел парламент. То есть еще когда не горел, а когда дело шло к тому. Тут он обозначил некоторую суету и колебания. Он тогда на волоске висел и даже бежать был готов. Все обошлось, но пришлось ему все же уйти в тень изрядную, так как фигурой он стал одиозной. Власть тогда напряженно работала над выражением своего лица, и Парамонович ей не совсем подходил. Видимо, обиды от этого возникли, а амбиций ему было не занимать. А может быть, это тончайшие перестановки. Система координат и кадровый корпус оставались все годы прежними. Ушел человек, пришел человек, шаг влево, шаг вправо, и все как бы по-другому, но если очень хорошо посмотреть, то все остается близко к основной системе координат.
И Господин Ши — опять на трудном и опасном участке работы. Курирует крупномасштабную операцию со стороны «друзей» на территории Кенигсберга и области. То есть отсекает возможное противодействие наших спецслужб, тормозит, в меру сил и возможностей, реакцию подправительственных структур и готовит пути и запасные плацдармы на случай неудачи. Антикризисные штабы возглавлял, — значит, штаб по созданию кризиса потянет. То есть речь идет о прямой государственной измене. Что это такое сегодня, вам легко объяснит прокурор, но как это соотносится с тем, что у нас происходит, он уже вам не объяснит. Посоветует обратиться в комиссию при комитете каком-нибудь или газетку достанет. Желтую и старую.
Мы не знаем подробностей, действующих лиц и примерных механизмов того, что должно случиться. Утечка с их стороны произошла в Польше. В Белостоке работал наш коллега. Есть там такое ведомство охраны государства. ВОГ — по-русски. Он успел передать дату начала операции, место (Кенигсберг) и то, что это будет бактериологическое оружие и применяться оно будет широкомасштабно. Потом вспышка эпидемии, скандал, дезинформация о складах бактериологического оружия в области, попытка международного вмешательства, контроль над областью. Такой вот шизофантазм. Все это, учитывая расположение города, непосредственную близость государственных границ, транзиты и порты, палка о двух концах, но, видимо, те, кто задумывал комбинацию жестокую и безжалостную, были в технологии уверены. Суть оружия этого такова, что распространения эпидемии никакого нет.
Эффект одноразовый. Вирус, свалив человека, самоуничтожается. Это азы. Но в нашей ситуации еще и «эпидемия» — это уже сильно. И Господин Ши за спиной.
Человек наш в Польше был законсервирован на многие годы. Он вообще мог быть не востребован никогда, и в этом было бы его счастье. Но обстоятельства оказались таковы, что ситуация не терпела промедления, информация ушла, и канал закрылся навсегда. Старая школа. Он покончил с собой.
Но наиболее труднопредставимым казалось то, каким образом Бухтояров получил информацию. Значит, люди его были у нас. Не просто в нашей конторе, но в нашей структуре. А это уже серьезно, учитывая то, что стояло за Бухтояровым.
Заброшенных поместий и имений в области немерено. Одно время в них стали селиться бомжи. Даже офицеры-отставники жили в этих домах. Война основательно прошлась по прибежищу и плацдарму прусского милитаризма. Но уцелело все же многое. И после, когда жили мы во времена неопознанного коммунизма, многие хутора поднялись. Потом опять зачахли, потом снова потянулись нитки электрических проводов, «беларуськи» потащили прицепчики с сеном и кормами. Только к некоторым хозяйствам и кабель не «бросить». В замысловатых они местах.
Из аналитической записки (конфиденциально)
«Немецкий капитал активно заработал на рынке недвижимости региона. Граждане ФРГ через подставных лиц приобретают заброшенные хутора, особняки, квартиры, покрывают расходы прибывающим из стран СНГ немцам на покупку и содержание больших участков земли. Яркий пример, прошедший мимо внимания прессы, что еще раз говорит о ее прямой зависимости от определенных сил в стране и на Западе, скандал с подписанием в 1994 году соглашения о передаче немецкой компании „Филл Трейцдинг ГМБХ“ в бессрочное пользование участка Балтийской косы с расположенным там военным аэродромом „для создания курортной зоны“.
Тогда же, в 1994 году, огромные стратегические капиталовложения в развитие связи и телекоммуникаций сделала французская фирма „Франс Телеком“.
(Пометка — очень важно). На калининградском ОКБ „Факел“ было создано российско-американское СП, в результате чего в США практически за символическую стоимость ушли штатные образцы двигателей малой тяги для космических аппаратов. Американцы могли получить аналогичные, по оценкам специалистов, только через 7–10 лет.
За бесценок были проданы иностранцам ряд предприятий по производству ЭВМ, ракетных двигателей, военных кораблей. Единственный в России завод по добыче и переработке янтаря практически банкрот».
Свободная экономическая зона называется «Янтарь». А нет больше никакого янтаря. Лежат на складах горы красивой смолы. Ждут нового хозяина. Люди приходят и уходят. Комар в янтаре остается. Он смотрит недоуменными микроскопическими глазками на происходящее и ненавидит это свое новое место пребывания. Ему хочется туда, в покой и мрак, в потоки вечности, перетекающие, как волны хладного моря. Там нет измены, проданных государственных тайн, курса валют и фекалий, стекающих к морю. Там чисто и темно.
«Новый» хозяин старого хутора
Отто Генрихович Лемке вышел из «Икаруса». Высокий, плотный, где-то между сорока и пятидесятью. Комбинезон рыбацкий и рюкзачок. Удилище складное в левой руке. Полуденное солнце Пруссии, столь досаждавшее ему в автобусе калининградском (а открывать лючок сверху запретила скандальная дама, совершенно осатанелая), наконец перешло в новое качество — более не душило, не обволакивало, а просто обжигало. Это уже можно было вытерпеть. Тем более что до цели путешествия оставалось совсем немного. Часа так два.
Отто Генрихович поднял глаза на название населенного пункта. «Большаково» — значилось на здании автостанции. Отто Генрихович скривился, но все же вошел внутрь небольшого строения. Пустые скамейки, кассирша в окошке, расписание автобусов, пришпиленное кнопками. Но некоторая прохлада. Он посидел минут пять, огляделся, не обнаружив никого рядом, достал из рюкзачка папку, кожаную и дорогую, из нее планшетку, раскрыл и посмотрел на красную линию, которая от населенного пункта Большаково уходила в болота…
Затем он вновь вышел туда, где солнце и блистательный день, обнаружил неизбежный ларек, приобрел три большие банки пива «Хольстен» и одну выпил тут же, мгновенно. Пиво оказалось холодным. Господин Лемке уже в расположении духа, близком к благодушному, отправился в путь.
В планшетке, прижатая тонким оргстеклом, находилась карта местности, которой от роду было пятьдесят три года. С тех пор рельеф несколько изменился, некоторые лесопосадки и отдельно стоящие деревья перестали существовать. Изменилось и само болото. Оно стало меньше, суше, но при определенной сноровке можно было запросто угодить в трясину и не вернуться больше в славный поселок Большаково, который на карте Отто Генриховича назывался по-другому, да и сама карта эта на немецком языке, принадлежавшая когда-то дяде господина Лемке, пришла из других времен, страшных и судьбоносных. Но красная линия маршрута, по которому ему предстояло совершить короткое путешествие, всего-то несколько часов, была нанесена совсем недавно. Человек, который ходил в болота, проводил ее старательно и, более того, на листочке в клетку, вырванном из ученической тетради, составил пояснительную записку. Проблем в достижении конечной цели путешествия не предполагалось. А цель стоила любых трудов.
Вначале идти пришлось по сельской дороге. Щебень похрустывал под туристскими ботинками Отто Генриховича, кружились пауты, солнце перевалило «точку возврата», да и дорога скоро кончилась, растворилась, превратилась в мираж. Это была ненастоящая дорога. Ее строили не немцы. Потом он шел по чудесному лугу, над которым кружили стрекозы, а потом по предболотной земле, где уже не ощущалось твердости и прочности бытия. Наконец возле поваленной старой березы был сделан привал, выпита еще баночка пива, которая уже несколько нагрелась, и из рюкзака появились резиновые полусапожки, а ботинки, аккуратно положенные в полиэтиленовый пакет, заняли их место.
Теперь Лемке шел уже по болоту. Карта его оказалась крупномасштабной. Именно такие находились в планшетках командиров взводов когда-то. Ориентироваться по ней было легко, а то, что сожрало время и наскоро построило взамен, то, что выросло, исторглось из древней земли, из лесов и болот, согласно маршруту превратилось в тридцать строк на листке из тетради. Через сорок минут Лемке оказался вновь на твердой грунтовой дороге и полчаса шел по ней, пока она не привела его к поляне посреди болота, твердой и основательной. Пиво допивать он не стал, посидел на пеньке, снова провел по карте ногтем, прочитал шпаргалку и пошел себе далее, опять по болоту, где однажды провалился все же по колено, ругаясь при этом короткими злыми словами, и наконец вышел на тропу, а после нее — на настоящую дорогу, вымощенную плитами. Она была неширокой, плиты местами отсутствовали или казались поврежденными, отчего Лемке страдал. Он столько раз слышал об этой дороге, что представлял ее каким-то сказочным тротуаром в волшебном городе. Дорога свернула налево и привела к рощице. Лемке ускорил шаг, заволновался и наконец остановился возле озера. На другой стороне этого водоема, небольшого, но безумно красивого, различались хозяйственные постройки. Обойдя озеро по левому краю, он подошел к дому. Это был родовой хутор Лемке, недавно купленный им через подставное лицо.
