Функ. Сколько же раз объяснять: удар в хвост я принял за взрыв двигателя, ну и…
Атташе. Что?
Функ. Ну и… у меня вовсе не было желания отправляться на тот свет.
Атташе. Почему же вы не воспользовались катапультой?
Функ. Ребенок я, что ли? Будто я не знал, за каким чертом возле катапульты ковырялись механики этого типа Шредера. Потяни я ручку катапульты – фьють!..
Атташе. Но вы же все-таки включили подрывной механизм, который у вас был на случай вынужденной посадки.
Функ. Это совсем другое дело. Там был часовой механизм. Я знал: заряд сработает, когда меня уже не будет в самолете.
Атташе. А ваш спутник, Бодо Патце?
Функ. А разве вам было бы приятней, если бы и он сидел тут вместе со мной?
Атташе. Нам было бы приятно, если бы здесь не сидел никто.
Функ. Это я знаю.
Атташе. За это вы и получали деньги.
Функ. Деньги, деньги!.. Едва ли теперь удастся ими воспользоваться… Деньги!
Атташе. Да, теперь ваше дело плохо: русские вас не пощадят.
Функ. Как знать, как знать!
Атташе. Уж не думаете ли вы наболтать тут черт знает чего?
Функ. Зависит от того, что они мне предложат.
Атташе. Ну и тип же вы, Функ!
Функ. Как раз такой, какой был вам нужен для этого грязного дела, генерал.
Атташе. Имейте в виду: наболтаете лишнего – дорога домой будет вам закрыта. А ведь… там ваша семья.
Функ. О, я знаю, с кем имею дело! Но вы не посмеете тронуть пальцем детей. Ну, а жена…
Атташе. У вас есть еще и ваши старики.
Функ. Ах, мои старики!..
***
Андрей с отвращением передернул плечами.
– Гадость!
– Да, типы соответственные.
– Значит, он сознательно взорвал свой экипаж.
– Чтобы не оставить свидетеля, кроме себя.
– Он не уцелел бы и так…
– Мало ли какая случайность. – Генерал пожал плечами. – Такие случаи бывали и раньше.
Видя, что Андрей хочет отложить папку:
– Нет, нет, прочитай немного дальше, там некоторые технические детали.
Андрей дочитал:
***
Атташе…Оставим это. Нам интересней, как вас атаковал этот русский.
Функ. Откуда я знаю! Локатор у меня отказал: инженер Патце был занят черт знает чем – может быть, строчил очередное письмишко своей мамаше… Так или иначе, я не имел представления о преследовавшем меня русском высотнике.
Атташе. Вы не можете нам сказать о том, что это был за самолет? Хоть что-нибудь о нем, а?!
Функ. Знаете ли, генерал, когда получаешь такой удар под зад, какой он мне дал, и не знаешь, летишь ли ты к апостолу Петру или прямо в объятия дьявола, уже не до того, чтобы рассматривать, кто дал тебе этот пинок… Могу только сказать: другой на моем мосте не оказал бы вам и той услуги, какую оказал я: он не стал бы думать о том, чтобы взорвать экипаж. Вы имели бы здесь еще этого слюнтяя Бодо Патце. Уж тот наверняка наплел бы тут такого, что вы почесали бы затылок… Все, что могу вам сказать наверняка: скорость, вертикальная и горизонтальная, у русского превосходит то и другое у "Пе-икса" – он свалился на меня, как ястреб на ворону.
Атташе. А как вы расцениваете то, что он по вас не стрелял, а таранил вас?
Функ. Это уж вам легче узнать, чем мне.
Атташе. Не так-то легко узнавать что-нибудь в этой стране. Странный народ, Функ. Наверно, вам еще предстоит это познать.
Функ. Ну знаете, я не так любопытен. Мне бы только спасти свою шкуру.
Атташе. Хорошо, Функ, напоследок докажите русским, что в вашей аварии повинен вовсе не их самолет, а вы сами.
Функ. Что, что?!
Атташе. Вся пресса свободного мира подхватит такую версию: русский самолет, якобы способный летать на такой же высоте, как наш "Пе-икс", – миф. Вас сбил вовсе не их самолет. Это вы сами спустились до высоты двадцать или, скажем, тринадцать тысяч, а там уж пусть хоть ракета.
Функ. И вы думаете, найдутся идиоты, которые поверят такой чепухе?! Нет, я тоже не хочу выглядеть идиотом.
Атташе. Тогда по крайней мере хоть держите язык на замке.
Функ. Ровно в той мере, в какой это будет нужно, чтобы меня не повесили.
Атташе. Увы, у них не вешают… Даже таких, как вы. Вы неисправимы.
Функ. Ваша школа, генерал…
***
Андрей отбросил папку.
– Скоты какие-то, а не люди.
Алексей Александрович рассмеялся.
– И как ты думаешь, чем кончилось дело с этим самым Функом?
– Вот уж кого бы я действительно…
– Он нам заявил: "Оставшись в живых, я нарушил договор. Благодаря этому я предстал перед вами и даю вам полезные сведения. Вы обязаны возместить мне то, чего я недополучу по договору".
Андрей расхохотался.
– Ну и логика – сталь! – И вдруг, насупив брови: – Как хочешь, а я бы таких…
– Тебе этого не понять. А мне вот по долгу службы пришлось на таких насмотреться. Я научился их понимать. Логика простая: хочешь получить – стань подлецом, соверши преступление, и тогда у тебя все будет – твой вожделенный домик, и садик, и все такое. Это декларировалось еще Гитлером. Так воспитали Функа и тех, кто идет ему на смену. С этим мы должны считаться. Вот почему мы, прежде чем сбивать таких ракетным выстрелом, высылаем навстречу истребитель: "Подумай и садись, так будет лучше для нас и для тебя. Ну, а если уж тебе охота погибать за прибыли твоих хозяев, тогда не взыщи".
– А я бы и не пробовал сажать… – Андрей с досадой ударил ладонью по столу. – И подумать, что за такую падаль я…
– Не чуди, – сказал генерал. – И вообще тебе пока еще не велено волноваться. Давай-ка отложим эти разговоры.
– Куда же откладывать? Ведь не сегодня-завтра ты уезжаешь свидетелем. Вы сделаете свое дело – будете судить Хойхлера. А ведь народы могут осуществить правосудие только благодаря тем четырем…
– Тут уж твои "четверо" ни при чем! – возразил генерал. – Если бы миллионы глаз не заглядывали во все щели, куда Хойхлер пытался забиться, он никогда и не предстал бы перед трибуналом.
– Найти, выследить, показать, выдать суду – это все-таки детали, а ведь главное – показать преступника.
– Может быть, конечно, Галич и… – было согласился уже генерал, но Андрей перебил его:
– И Галич, и Барнс, и Грили… их тени ведут вас за стол трибунала. Это они, мертвые, будут главными свидетелями на процессе. А Хойхлера надо повесить. На той же веревке, которая служила Кейтелю и Риббентропу.
– Откуда такая кровожадность? – удивился генерал.
– Западные немцы должны быть наказаны.
– При чем тут немцы в целом?
– При том, что не умеют держать в узде таких, как Хойхлер. Уж за то одно – в угол, носом! И это вы сделаете благодаря тем четырем, – Андрей показал на сложенные вместе кусочки картинки. – Весь мир, все честные люди на свете встанут, когда эти четыре тени войдут в зал трибунала.
Желая перевести разговор, генерал с наигранным оживлением сказал:
– Сегодня мать собрала народ отпраздновать событие… Женщин хлебом не корми – дай устроить сватовство: женит Вадима.
– Вадима?
– Сегодня он расписывается с этой вашей… Серафимой.
Андрей отцовским движением быстро потер висок.
– Действительно, событие. Вадим и… Серафима! Только я не выйду.
– Андрюша!
– Не к чему, папа… Да мне еще и трудно – сразу гости…
– Никого же не будет – свои все.
– Знаю я это мамино "свои" – сто человек. Один другого неинтересней.
– Будет твой бывший комдив…
– Ивашин! – обрадовался Андрей. – Это другое дело!
– По-моему, он уже и пришел: я слышу, Вера там кого-то усиленно занимает.
В кабинете Андрей увидел Веру, беседующую с Ивашиным. В сторонке сидели два офицера. Один из них был Семенов; другой – стройный молодой брюнет кавказского типа – был Андрею незнаком. Ивашин бросился навстречу Андрею, обнял и трижды поцеловал; отодвинулся на вытянутую руку, оглядел с ног до головы и снова поцеловал.
– Порядок! – авторитетно заключил он. – Впрочем, я ведь знал: иначе и быть не может. Хлюпики вообразили, будто так просто сломать нашего парня из гиперзвуковой. Вопреки всем и вся…
– Разумеется, вопреки всем и вся! – воскликнул Андрей. – Не знаю уж, кто из нас больше и рад.
– Думаю все-таки – я, – заявил Ивашин. – Ты-то один, а нас радуется трое. Во-первых, подполковник Семенов. Это, брат, уж не тот Семенов, которого ты собирался списать за борт. А вот этот молодой – капитан Рашидов. Амир, представляйся! – Но, и не подумав дать слово вытянувшемуся Рашидову, Ивашин продолжал: – Уже знаю: нынче у вас двойное, не то тройное торжество. Чтобы не портить его деловыми разговорами, давай сразу: мы к тебе. Все трое. Я с предложением, они с просьбой. – Заметив, как удивленно Андрей посмотрел при этом на Семенова, Ивашин рассмеялся: – Не гляди волком. Он тоже хочет просить именно тебя.
