Она взглянула на него:
— Тебя что-то смущает? Разве ты не профессиональный убийца?
— Да, но я не убиваю всех подряд. Я считаю, что ты допустила ошибку.
— Я отвечаю за твой отъезд из Копенгагена, поэтому, будь так добр, позволь мне самой разрабатывать тактику наших действий. Я прекрасно знаю Стефана, мы из него все равно бы ничего не вытянули. Кроме того, мне нужно его тело.
Она встала.
— У Кристофера было очень молодое лицо, не правда ли? — спросила она. — Это так подходит к его характеру. А теперь я пойду в номер «один-десять» и сниму там постельное белье. Ты перетащишь туда этих двоих. Мне понадобятся также и матрацы. И пожалуйста, Майкл, когда понесешь Стефана, заверни его очень аккуратно. Я не хочу, чтобы на ковре остались пятна.
Она закрыла за собой дверь.
Уайлд нашел в холодильнике еще одну бутылку пива. Ему было интересно, как Мокка и Ингер относятся друг к другу. Потом он спросил себя, а как он относится к ней сам. Пожалуй, они с ней были очень похожи — за исключением одной важной детали. Он убивал потому, что ему приказывало руководство, но все равно нуждался в том, чтобы себя чем-нибудь подстегнуть. А она… Очевидно, ее слова о том, что ей просто нужно тело Стефана, были более или менее правдивыми. Уже не в первый раз за последние месяцы ему пришло в голову, что он слишком устарел для своей работы, тем более если приходится конкурировать с такими людьми, как Ингер Морган-Браун. Может быть, его рефлексы были так же хороши, как раньше, но в вопросах этики он явно отстал от времени. Он завернул Кристофера в простыню и понес его в коридор. Ингер уже сняла постельное белье с обеих кроватей, проявив при этом ловкость профессиональной горничной.
— Клади его сюда, — сказала она. — И неси другого.
Через пять минут оба трупа лежали на соседних кроватях.
Ингер стояла между ними, задумчиво склонив голову, словно бы решая запутанную головоломку.
— Майкл, пожалуйста, развяжи Стефана и забери у него свой галстук. Мне кажется, с него надо снять пальто. О, на нем кровь. Придется оставить как есть. Ты не мог бы принести из нашей комнаты пепельницу и бутылки из-под пива?
Уайлд собрал указанные предметы, и Ингер осторожно расставила их в комнате. Потом она вложила в руку Стефана автоматический пистолет и сомкнула его пальцы на рукоятке.
— Правда, они милашки? Поссорившиеся любовники. Знаешь, как все было? Кристофер сказал, что уйдет от него после этой последней ночи, и Стефан его застрелил, а потом себя. Видишь, как ухо обожгло порохом? Трагическая история, но такое иногда случается. Правда, Стефан довольно безобразен. Я никогда не смогла бы иметь дело с женщиной, если бы она была некрасивее меня. Я что-нибудь упустила?
— Две вещи. Любой судебный эксперт сможет определить, что один из них был недавно связан.
Она пожала плечами:
— Они просто резвились. А вторая?
— Непонятно, почему для своей встречи они решили использовать пустующий номер гостиницы и почему ни у одного из них нет документов.
— Несомненно, это загадочный случай, и он вызовет большой скандал. Кое-кому из работников гостиницы придется искать себе новую работу. Но к нам это не имеет никакого отношения. Кристофер не калека и совсем не похож на моего мужа. Кроме того, завтра утром я вместе со своими супругом уеду из гостиницы, как это делают все приличные постояльцы. Возможно, позднее полиция решит, что было бы неплохо задать нам несколько вопросов, но к тому времени мы уже будем в Англии. После того, как ты уничтожил Скандинавский отдел, мистер и миссис Морган-Браун во всяком случае не могут рассчитывать здесь ни на какую работу. Кстати, постарайся избавиться от крови на своем пальто. Это не так уж важно, потому что завтра ты будешь в одежде Кристофера, а твою я положу на дно нашего чемодана. Но может быть, ты снимешь его прямо сейчас? Мы же не хотим оставить пятна на чистых простынях. Ты сможешь перенести все эти матрацы и постельное белье?
Уайлд взвалил их на плечо. Ингер выключила свет и прислушалась к тому, как защелкнулся замочек двери.
— Это еще не все. И все же мы неплохо поработали.
Они вошли в номер 113.
— Мне надо будет тебя загримировать, но лучше сделать это утром перед завтраком. — Она провела по его подбородку тыльной стороной ладони. — Да. Щетина довольно жесткая, и, когда завтра днем у тебя начнут расти волосы, грим может пострадать. Если ты положишь на кровати эти матрацы, мы отдохнем пару часов.
Уайлд сделал, как она сказала.
— Расскажи мне, что будет завтра утром.
Ингер принялась застилать постели:
— Все очень просто. Ночью у тебя произойдет обострение артрита, и нам придется вернуться домой. Мне уже приходилось несколько раз использовать эту тактику.
— А если тела найдут раньше, чем мы уедем?
— Это исключено. Завтра воскресенье, и горничные начнут уборку позже, чем обычно. Кроме того, никаких новых постояльцев на нашем этаже больше не появится, по крайней мере утром. Я специально узнавала у портье. Думаю, у нас все шансы за то, что этот номер откроют не раньше понедельника.
Она провела рукой по лбу, сбросила шлепанцы и легла на кровать.
— Я совсем без сил. Ты можешь раздеться, если хочешь. — Она взглянула на него. — Только веди себя прилично. — Она закурила сигарету и выпустила дым в потолок. — Англичане в этом отношении ведут себя очень странно. На людях они сама чопорность и сдержанность, но стоит им оказаться с женщиной в постели, как они начинают вытворять всякие мерзости.
Уайлд лег рядом:
— Это потому, что они не видели тебя в работе.
Он протянул руку и выключил свет. Кончик ее сигареты рдел в темноте.
— Типично английское замечание. Ты профессиональный убийца, но считаешь, что если убиваю я, то в этом есть что-то неженственное. Просто смешно. В природе чаще всего убивают именно самки.
— Да, наверно, в этом есть какая-то логика.
Уайлд закрыл глаза. Ни одна постель в мире не казалась ему такой мягкой и уютной. В его теле ныл каждый мускул. Он почувствовал, что если не будет очень осторожен, то скоро заснет. При мысли, что он будет спать рядом с бодрствующей Ингер Морган-Браун, волосы у него встали дыбом.
— Может быть, расскажешь, как ты занялась этой профессией?
Ингер погасила сигарету, села и распустила волосы. Они блестели даже в темноте.
— Это длинная, к тому же не очень интересная история. Я родилась в семье, принадлежавшей к среднему классу. Мои родители не питали в отношении меня никаких иллюзий, но к четырем годам я уже прославилась своей необыкновенной памятью. Разумеется, в те годы я была не более чем… как вы это называете? Диковинкой. Я была отличным материалом для нацистской пропаганды. Однажды я сидела на коленях у Геринга, во время публичного приема, и он спросил меня, кто был фараоном в Египте в 1940 году до нашей эры. Я ему ответила, и все зааплодировали. — Она рассмеялась. — Конечно, все было подстроено. Меня предупредили, что он спросит о фараонах, и я выучила всю египетскую историю.
— А кто был фараоном в 1940 году до нашей эры?
— Сезострис Первый. Его имя произносят по-разному.
— И ты не сделала ни одной ошибки?
— Ошибок я не сделала, но были вопросы, на которые я не смогла ответить. — Она вытащила подушку из-под головы и положила ее себе на живот. — В тот же раз он спросил у меня, кто был императором Китая в 1940 году до нашей эры.
— И ты не смогла его вспомнить?
— Конечно, я смогла бы его вспомнить. Но никто точно не знает, кто тогда был императором в Китае. Я ему это объяснила. Китайская история вообще плохо документирована, а двадцатый век до Рождества Христова — один из самых темных периодов. Он приходится как раз между правлениями Хсия и Шанг.
— Я примерно так себе и представлял. А что было после господина Геринга?
— Благодаря мне родители неплохо жили всю войну. К сожалению, она быстро закончилась. Когда в Дрезден вошли русские, мне пришлось пережить очень необычный опыт. Одним из побочных свойств, сопутствующих гениальности, является то, что человек кажется на несколько лет старше, чем он есть на самом деле. Когда мне было восемь, я выглядела не меньше чем на двенадцать. В течение недели я делила дом с тридцатью казаками. — Она вздохнула. — Может быть, поэтому я теперь страдаю некоторым эмоциональным параличом. Я пыталась увлечься разными вещами — вечеринками, путешествиями, совокуплениями, — но без особого успеха. Мне нравится музыка, но она не расслабляет меня по-настоящему. Сейчас ты видишь меня в моей лучшей форме, Майкл. Я счастлива только те дни, когда путешествую по заданию отдела. А дома я или сплю, или работаю над книгой.
— Значит, теперь ты всеми фибрами своей души ненавидишь русских?
— Я никого не ненавижу, Майкл. На ненависть тратится слишком много энергии. Кроме того, изнасилование — одна из самых маловажных вещей, которая может случиться с женщиной. Иногда мне кажется, что я даже благодарна этим людям. За одну неделю я повзрослела с восьми лет… скажем так, до восемнадцати. Это сэкономило мне много времени. Вообще, юность — это очень неприятный опыт, как ты думаешь?
