— С последним выводом пока согласиться трудно, — заметил Любавин, — они еще не в наших руках. Еще не доказано, участники ли они преступления. Мы можем и обязаны искать, подозревать, но проверка, проверка и еще раз проверка. Поэтому давайте поступим так. Товарищу Рустамову поручим установить негласное тщательное наблюдение за сыном профессора. Лейтенанту Денисову, я полагаю, нужно будет поручить узнать все, что можно, об этой, пока для нас неизвестной, блондинке.
— Разрешите, товарищ полковник! — возбужденно воскликнул Чингизов.
— Да.
— Я хотел бы, чтобы вы поручили блондинку мне.
— Рано, Октай, рано.
— Почему, Анатолий Константинович.
— Разве ты отказался от той странной, как ты сам ее назвал, ассоциации, о которой как-то мне рассказал?
— Честно говоря, нет. Ассоциация, действительно странная, но, не знаю почему, она меня не оставляет ни на минуту.
— Тем более, Октай, рано тебе вступать в дело в этом направлении. Где гарантия, что та, которую ты намерен искать сегодня, не видела тебя в лицо одиннадцать лет назад в Грюнвальде, когда ты ее искал там?
— Вы правы, Анатолий Константинович! — признал Чингизов.
— Итак — Денисов! — подвел итог Любавин. — А вас, товарищ Рустамов, прошу приступить к делу. Ждем ваших первых сообщений. На этом пока остановимся.
Чингизов и Рустамов встали.
— Останься, Октай, — остановил его полковник Любавин. — Нам с тобой еще нужно подумать, крепко подумать о самом главном.
— Ну, главное у нас есть, Анатолий Константинович. Мы идем по горячим следам.
— Лейтенант Денисов, кстати, еще не пошел по горячим следам. Пойди-ка переговори с ним, обдумайте план действий, чтобы на этот раз не получилось, как с Акопяном. Сейчас ошибки и просчеты должны быть исключены. А потом возвращайся ко мне.
Чингизов вышел из кабинета Любавина и вызвал к себе Денисова. Разработанный им план был таков: начать все с той же водной станции. Если встреча неизвестной блондинки с Василием Кокоревым близ водной станции не была случайностью, то, может быть, там о ней что-нибудь знают. Условившись, что при первой же необходимости Денисов даст знать и получит в помощь оперативников, Октай вернулся в кабинет Любавина.
— Так вот, — продолжал Любавин начатый разговор. — Допустим, что мы уже знаем или узнаем в ближайшее время, кто был у Азимова в квартире и кто, видимо, обладает фотокопией его работы. Я бы сказал, обладал, но пока не ручаюсь, что фотокопия уже пошла по ее преступному назначению. Известно, что самое трудное для диверсантов, действующих в нашей стране, переправлять свои шпионские сведения и материалы. Это подчас гораздо труднее, чем их добывать. Но, повторяю, не это главное. Главное — кто навел этих людей на Азимова, кто в институте следит за ходом его работы, а может быть, и не только его, кто может продолжать нам угрожать даже тогда, когда мы возьмем агентов. Они ведь могут и не выдать того, кто в институте. Больше того, они могут его и не знать. И так бывает, когда действуют не шпионы-одиночки, а группы. А судя по тем показаниям, которые мы получили из Ленинграда, здесь действует именно группа под условным названием «Октан». Так кто же окопался в институте?
— Анатолий Константинович, мы хотели предпринять проверку штата института, — заметил Чингизов.
— Не только хотели, но и предприняли, — сказал Любавин. — Надеюсь, ты не в обиде, что я начал это без тебя. Ты был достаточно занят, а у меня выкроилось время и я просмотрел сотню личных дел, разумеется, выборочно. Я сразу отбросил тех, кого мы с тобой отлично знаем еще с военных времен. Эти люди — золотой фонд нашей техники и науки. И знаешь, что я тебе скажу, Октай? Я иногда жалею, что я чекист, а не писатель. Нет, нет, — улыбнулся. Любавин, заметив недоуменный взгляд Чингизова. — Не думай, что я недооцениваю колоссальной важности нашей работы, не думай, что я могу отказаться от нее хоть на час, хоть на миг, пока я знаю, что у нашей страны есть враги. И все-таки…
Чингизов слушал с напряженным вниманием. Он догадался, что наступила та, редкая в жизни Любавина — этого молчаливого и сдержанного человека — минута, когда его вдруг «прорывало на философию», как Любавин сам иронически называл такие моменты. Чингизов испытывал огромное удовольствие, когда перед ним раскрывался этот благородный, волевой, умудренный богатейшим жизненным и профессиональным опытом человек, его учитель, на которого он стремился походить.
— И все-таки, — продолжал Любавин, — я жалею, что я не писатель. Я могу рассказать людям о том, как, таясь во тьме, крадутся к нам потерявшие человеческий облик преступники, чтобы убивать, жечь, взрывать, выкрадывать то, что добыто ценой невероятных усилий трудового народа, ценой мук и крови целых поколений борцов. Но не эти рассказы должен унести о собою в будущее наш человек. Он должен сохранить в своей памяти все лучшее, что есть на нашей земле, все, что дала ему наша партия, наш боевой союз коммунистов.
— Перелистал биографии сотрудников научно-исследовательского института. Вот Кямиль Шахмурадов, кандидат технических наук, сын пастуха из горного района. Он пришел в институт в сыромятных чувяках и домотканых штанах. За девять лет проделал путь, который его предки не смогли проделать за тысячелетие. Вот Заман Бахшиев, сын кузнеца и сам в прошлом молотобоец. Его изобретения избавили от тяжелого физического труда сотни людей. Вот Амина Кулиева — одиннадцатый ребенок в семье грузчика. О созданной ею системе охлаждения сегодня пишет вся зарубежная пресса. И вот среди таких людей ходит враг, разговаривает с ними, улыбается им, здоровается за руку, выполняет их поручения или дает их, посещает собрания, читает книги, дышит прохладным воздухом на Приморском бульваре. Враг в стране, где дружба — высочайший закон. И никто, кроме нас с тобой, Октай, не укажет на него пальцем и не скажет — «он враг». Мы должны это сделать… Вот так, товарищ майор, вы прослушали философские рассуждения полковника Любавина. А заниматься-то сейчас он должен с вами не рассуждениями, а вот этим.
Любавин выдвинул ящик стола вынул оттуда четыре папки, положил их перед собой и, хотя только что иронизировал над собой, продолжал рассуждать:
— Вот дело Светланы Лужко. Молодая чертежница, во время войны жила на оккупированной территории, а потом была эвакуирована вместе с интернатом с Украины в Советабад. Окончила индустриальный техникум. Прости, Светлана Лужко, что мы решили проверить, действительно ли ты воспитывалась в детском доме и в интернате, нет ли у тебя чего-нибудь другого за душой. Нет, за душой у тебя небольшая еще, но честно прожитая жизнь. Это я уже установил.
Вот второе дело. Есть в институте старик; ночной сторож Аждар Кязимов. Пьет, щедр на угощения, а живет один и получает всего четыреста целковых в месяц. На какие средства пьет и гостей поит? Оказывается, сын ему каждый месяц переводит пятьсот рублей. А пьет старик от обиды. Сын его учился в Ленинграде, окончил стал доцентом, женился, звал старика к себе. Старик поехал, да с невесткой не поладил. Не понравилась она ему. Вернулся в Советабад. Но старик вдов, скучает по сыну. Вот и выпивает.
А вот эта фигура уже не сторож Аждар Кязимов — и не чертежница Светлана Лужко. Это интереснее будет… Познакомьтесь, товарищ Чингизов, с инженером Копаловым, пятидесяти лет от роду, из дворян. Работает Копалов в этом институте четвертый год, и биография у этого сына штабс-капитана царской армии такая: воспитывала его мать, учительница английского языка, овдовевшая в 1916 году, переехал он к нам сюда из Средней Азии. А чем занимался до этого? Посмотрим, что он сам о себе сообщает: «После окончания ЛВТУ работал старшим научным сотрудником в лаборатории прямоточных котлов. В 1937 году был арестован. В 1939 году в августе был освобожден из-за недоказанности обвинения…». А дальше оказался в паровозном депо станции Аджикабул в Азербайджане, в должности помощника мастера. В сентябре 1941 года, то есть в войну, переехал в Красноводск и стал дежурным диспетчером в порту. В 1945 году работал в Туркменском геологическом управлении в поисковых партиях, ведущих разведку на нефть. В 1948 году осел в Небит-Даге в научно-исследовательском институте в должности младшего научного сотрудника и, наконец, в 1952 году прибыл в Советабад. В институт направлен главком. Сотрудничает в группе теплотехников. По отзывам, специалист опытный, но человек замкнутый. Холост. Бывал ли за границей? Да, в 1935 году был в Англии в качестве эксперта по тепловому оборудованию в закупочной комиссии Внешторга. Очень странная фигура. Что его мотало по стране? Что его заставляло менять профессии? Подождем, посмотрим, что о нем скажут те, кто его знал поближе, чем мы с вами, товарищ майор.
— И, наконец, вот это личное дело, — раскрыл Любавин последнюю папку. — Елена Михайловна Черемисина, библиотекарь, работает в институте десять лет, исполнительнейший и скромнейший человек. Была на фронте, в Советабад приехала после военного госпиталя, хорошо, отлично! Но вот, Октай, прочитай-ка эту справку. — И Любавин подвинул Чингизову папку.
