…Полковник Ивичев закрыл тетрадь и, не поднимая глаз, набил трубку табаком. Он молча курил. Бахтиаров терпеливо ждал.
— Давайте, Вадим Николаевич, подсаживайтесь к столу, — наконец сказал полковник.
Часть третья
ОХОТА
Домик на окраине
Сопеловский переулок — окраина города. Здесь небольшие, деревенского типа дома с тенистыми садиками, а дальше картофельное поле и на горизонте железнодорожная насыпь. Троллейбус доходит только до угла Сопеловского переулка и поворачивает обратно.
В этот тихий сентябрьский вечер, как и в предыдущие, к крайнему домику переулка подошел маляр с кистью. Из-под козырька низко надвинутой на глаза кепки он посмотрел по сторонам и толкнул калитку.
Хозяин дома — Иван Дубенко — почтительно поздоровался с маляром, помог ему раздеться. Когда комбинезон был сброшен, то перед Дубенко оказался лейтенант Томов, одетый в аккуратный серый костюм. Он прошел в комнату, перед стенным зеркалом вытер мокрым полотенцем лицо и причесался. Оглядев себя, Томов взглянул на часы и сел на диван.
— Ну, как наши дела? — спросил он весело.
— Государственные в полном порядке, Николай Михайлович, личные без изменений, — пробормотал со вздохом Дубенко и добавил: — Мрачны, словно лицо нарушителя границы!
— Не отчаивайся, Ваня. Мне кажется, она простит.
— Вы не разговаривали с ней? — спросил Дубенко, опустив глаза.
— Пока воздерживаюсь. В таких вопросах посредник может, мне кажется, только повредить.
Дубенко, помолчав, ответил:
— Ваше слово многое бы значило…
— Тогда ждать, — еще раз взглянув на часы, проговорил Томов. — А пока за дело!
Он дружески похлопал Дубенко по плечу, поднялся.
Дубенко тоже встал и, выйдя в прихожую, тщательно замаскировал пестрой портьерой дверь мезонина, закрывшуюся за Томовым. Возвратившись в комнату, он сел у раскрытого окна, заставленного плошками с цветами, и стал смотреть на улицу.
Лицо его, худощавое, волевое, с черными прищуренными глазами, стало задумчивым и несколько печальным. В эту минуту его не интересовало, чем занимается лейтенант Томов в мезонине… Познакомившись и быстро найдя с Томовым общий язык, Дубенко в одно из посещений лейтенанта чистосердечно рассказал о своем оборвавшемся знакомстве с Таней. Оказалось, Томов знал Таню Наливину и обещал замолвить словечко. Прошло уже несколько дней с этого разговора, но лейтенант своего обещания все еще не выполнил…
Дубенко, занятый думами, не сразу заметил остановившегося у калитки приземистого мужчину в сером костюме и в черных очках. Придерживая рукой светлую шляпу, мужчина внимательно смотрел на мезонин дома.
Все думы о Тане мигом испарились из головы Дубенко, как только он заметил остановившегося у дома неизвестного. Проворно сдернув со стола скатерть, он поспешил на крыльцо и с прилежностью чистоплотной хозяйки стал трясти ее.
Заметив его, мужчина вдруг повернулся и быстро пошел от дома.
Взволнованный Дубенко вернулся в дом и сел снова к окну в ожидании Томова.
В это время лейтенант Томов и Свиридов закончили очередной радиосеанс. В эфир было послано сообщение, что дом, в котором поселился Свиридов, — надежное убежище. Свиридова поблагодарили и потребовали быстрейшего установления контакта с Жаворонковой.
Томов раскрыл портсигар:
— Покурим, Яков Рафаилович, после трудов праведных.
Свиридов молча взял папиросу, закурил и сел на стул около радиопередатчика.
— Не хмурьтесь, Яков Рафаилович, — оказал Томов. — Вам оказано большое доверие, предоставлена свобода передвижения по городу. Вы только представьте себе, какую полезную работу мы с вами затеяли, водя за нос мерзавцев из Мюнхена…
— Я все еще не верю, — ответил Свиридов. — Вся беда в том и заключается, что я не могу спокойно ни бодрствовать, ни спать. Придет конец этой игре, и со мной разделаются здесь по первое число!
— Не надо быть таким мнительным, — спокойно проговорил Томов. — С вами говорили наши товарищи… Неужели вы думаете, что сказанное было пустой болтовней?
— Извините, Николай Михайлович. Извините, — примирительно сказал Свиридов. — Я довольно долго жил в среде, где сильный властвует…
— Мне, Яков Рафаилович, поручили передать вам, — после некоторого молчания заговорил Томов, — что ваши родители умерли. Отец в сорок седьмом году, мать два года спустя. Это печальная весть…
— Не говорите так, Николай Михайлович! — с жаром поспешно воскликнул Свиридов. — Они для меня…
— Нет! Родители — все же родители, дорогой мой! Откуда вы знаете, может, быть, они тысячи раз вас вспоминали, слез сколько пролили!
Свиридов смутился и отвернулся. За последние дни он успел многое передумать о родителях. В тоске за изломанную жизнь он чуть ли не главными виновниками считал своих родителей. Были бы они другими людьми, по-иному бы все сложилось. Укор, который он почувствовал в словах Томова, как-то отрезвляюще подействовал на него. У него невольно вырвалось:
— Теперь я один во всем мире!
— Не один, Яков Рафаилович, а с друзьями. Если вы этих друзей не…
— Вот, вот! — резко вскинув голову, выпалил Свиридов. — Если я этих людей не подведу, вы хотите сказать!
— Вы же умный человек, — спокойно разъяснил Томов. — Должны понимать, что настоящие друзья не подводят. Словом, все будет зависеть от вас, исключительно от вас самого.
— Да, я понимаю, — сказал Свиридов решительно. — Мне хочется, чтобы над этим спектаклем скорей опустился занавес. В последней передаче вот по этому умному, но опостылевшему мне кларнету, — он ткнул пальцем в передатчик, — посмеяться над ними, а то у меня так и чешется кончик языка, зудят руки послать мюнхенских разбойников ко всем чертям!..
Когда Томов ушел, Свиридов лег на кровать и задумался.
Бубасов испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он был доволен, что после стольких лет безуспешных поисков наконец-то отыскалась Элеонора, с другой — его бесила медлительность Георгия, отправившегося в СССР с заданием. Как будет обстоять дело с Элеонорой, столько лет прожившей в стране коммунистов, скоро будет совершенно ясно. «Гофр» успешно работает в этом направлении. Дело Георгия решить после этого вопрос: быть или не быть живым «Гофру».
Георгий! Только в этом своем сыне Бубасов видел достойнейшего помощника и преемника. Георгий совсем не то, что помешавшийся на вине и на женщинах Олег. В том, что Георгия родила русская женщина, Бубасов, как человек несколько суеверный, видел знаменательный факт. От Георгия у него почти не было тайн. Никому другому, кроме Георгия, Бубасов не доверял сокровенных планов.
Но только почему он медлит?
Бубасов сделал несколько шагов по кабинету. Он любил этот кабинет в своем мюнхенском особняке. Здесь обдумывались планы операций, принесших ему славу опытного, плодовитого на выдумки и удачливого разведчика.
Взгляд его скользнул по стальным сейфам, поставленным вдоль одной из стен. Они снабжены хитроумнейшими запорами. Мало того, что ни один из этих сейфов не вскрыть не посвященному в тайну сплетения рычагов, пружин, клиньев и защелок, хранящиеся в них документы старательно зашифрованы способам, изобретенным Бубасовым три десятилетия назад и не постигнутым еще ни одним кудесником шифровального дела.
Бубасов подошел к большой карте Советского Союза, усеянной мелкими металлическими желтокрылыми бабочками. На правом крылышке каждой из них — знак, нанесенный черной краской. В одних местах карты бабочек было больше, в других меньше. В кружок, обозначающий город, где жила Элеонора, воткнуты на стальных стерженьках четыре бабочки. Бубасов рассеянно посмотрел на эту точку карты, отступил на шаг и, бормоча что-то под нос, подошел к столу, заваленному книгами, картами, рукописями. Здесь он бесцельно подержал в руках какую-то книгу и, швырнув ее на груду бумаг, сел в просторное кресло с высокой спинкой.
Время тянулось медленно. На левой стороне письменного стола, стояли часы. Они были сделаны по специальному заказу еще два десятилетия назад. Белый циферблат с жирными приземистыми цифрами и черными широкими стрелками, украшенными рубинами, был вделан в обломок скалы, на вершине которой, распластав крылья, стоял двуглавый орел. Если внимательно присмотреться, то на фоне скалы можно было различить опрокинутый трон, скипетр, державу, профили членов царской фамилии. С особой тщательностью была вырезана длинная обнаженная рука с протянутой к орлу царской короной. Не требовалось особой силы воображения, чтобы понять смысл идеи, заложенной в эту композицию.
Стук в дверь заставил Бубасова невольно поморщиться и отвести взгляд от часов. Не поворачивая головы, он узнал шаги младшего сына.
