— Хорошо бы сбежать от этой громкой музыки. И чтобы можно было раздеться.
— Тогда поезжай мимо клуба «Мирамар». Скажи, чтобы тебя везли на запад от города. К востоку ничего приличного нет. А Баракоа — неплохое место, но за рифом водятся акулы и барракуды, поэтому далеко не заплывай. Хочешь нанять машину?
— Возьму, наверное, в «Херце».
— От машины далеко не отходи. Не то через пять минут останешься без колес.
* * *
Марк проехал еще пятьсот ярдов по проселку и остановился в теня разлохмаченной ветром пальмы, где следы от колес машин, съехавших вниз на берег, заносило песком. Он выключил мотор и с минуту сидел неподвижно. И тотчас же со всех сторон из своих норок в песке вылезли маленькие розовые крабы. По шоссе каждые три-четыре минуты проходил грузовик. Над «Мирамаром», таща за собой рекламу пива «Кристалл», низко кружил самолет, потом он улетел, и стук его моторов поглотили песок и вода. Неподалеку была хижина, выстроенная из обломков рангоута и плавника и крытая пальмовыми листьями. Перед входом в нее лежала куча конусообразных раковин. Такие хижины на берегу он видел и раньше: их сооружают, очевидно, праздношатающиеся негры, которые ночуют где придется. Он вылез из машины и спустился к воде, у которой рядком лежали медузы, словно выложенные из формочек для бланманже. Пролетавший мимо коричневый пеликан вдруг нырнул за рыбой, на мгновение исчез в темном гейзере из пены, потом вновь появился на поверхности в двадцати ярдах от этого места. Где-то на горизонте, держа курс на «Мирамар», шел быстроходный катер. Марк помахал ему рукой, но ответа не получил, из чего сделал заключение, что его не видно.
Через полчаса из-за скалы вдруг появился негр с кучей раковин, которые он отыскал на мелководье. Неподалеку от хижины он принялся вытаскивать из них моллюсков. В любом другом месте он просто взял бы мачете и срезал верхушку раковины, но здесь, возле прибрежных клубов, отполированные раковины раскупались в качестве сувениров. Чтобы вытащить моллюсков, негр поднимал раковину высоко над головой, а потом изо всех сил швырял на мокрый песок. После двадцати-тридцати подобных бросков оглушенный и умирающий моллюск наконец раскрывал створки своего панциря. Ловец раковин, негр с длинными, огромных размеров конечностями и порыжевшими от солнца и соленой воды волосами, устраивал из этой операции целое представление: он прыгал и танцевал на песке и, швыряя раковину, с громким призывным криком откидывал назад голову. Он, казалось, не замечал Марка. Марк с презрением следил за его прыжками — какой-то получеловек, существо сумеречных глубин чуждого ему мира, почти обезумевшее от нищеты и одиночества.
Он подождал, пока пламенное солнца не коснулось горизонта — чуть отпрыгнуло и скользнуло за него, — а потом поехал в Гавану в контору Спины у стен кладбища.
— Человека этого мы получили, — сказал Спина. — Все в порядке. Мы можем взять его на тех же условиях, что и с мексиканцем: двадцать тысяч в день или пятьдесят за неделю. Завтра утром он прилетит из Нуэва-Хероны.
— Один?
— Об этом ничего не было сказано.
— Дон Сальваторе, почему они уверены, что он вернется в тюрьму?
— По словам моего друга, у него есть сынишка, которого будут держать как заложника, пока он не явится.
— Какой ужас!
— Ужас, конечно. Кому это по душе? Тем не менее мы его получили. Главное теперь, сумеем ли мы его использовать? Есть какие-нибудь мысли? Что насчет пляжа?
— Скорее всего это произойдет в Баракоа.
— Я так и думал.
— Если ему нужно безлюдное место, то Баракоа, пожалуй, самое подходящее.
— Никого там нет? Ты проверил?
— Только рыбаки.
— А движение на дороге?
— Иногда идут грузовики. Редко. Вся местность выглядит так, будто по ней пронесся ураган.
— Полиции нет?
— Я никого не видел.
— У них и тут дел хватает, куда им соваться за город.
— Там совсем тихо. Всего двадцать миль от города, а словно попал в другой мир.
— Лучшего места не придумаешь, — сказал Спина. — До того здорово, что даже не верится. — Он задумчиво улыбнулся, точно припомнив что-то личное. — А ведь такое дело никогда легким не бывает. Это самое трудное на свете — убрать человека так, чтобы все прошло гладко. Всегда что-нибудь да стрясется непредвиденное.
— Они могут передумать и вообще не поехать на побережье, Дон Сальваторе. Или завтра налетит ураган.
— Если в этом сезоне еще суждено быть урагану, он обязательно случится завтра. Тем не менее давай все обдумаем на тот случай, если урагана не будет.
Боначеа Леон оказался на редкость невзрачным субъектом. Около одиннадцати утра Марк с Боначеа подъехали к Марианао, поставили машину на стоянку у ресторана, мимо которого обязательно должна проехать любая машина, идущая в западном направлении, и устроились под зонтом с эмблемой кока-колы в пятидесяти ярдах от синеватой полосы дороги, аккуратно окаймленной отбрасывающими ровную тень пальмами. В ресторане никого не было. Под жгучим солнцем все вокруг словно вымерло, не проезжали даже машины. Шофер, бандит из Канзас-Сити, прибывший от Спины вместе с машиной, потягивал лимонад, сидя за рулем. Он был похож на гангстера из фильмов тридцатых годов: носил не, снимая шляпу и говорил сквозь зубы, У всех троих были официальные ordenes de mission[18], которые избавляли их от вмешательства полиции, а у Боначеа вдобавок охранное свидетельство, подписанное секретарем министра внутренних дел.
Боначеа ел рубленый шницель с такой сосредоточенностью, с какой слушают классическую музыку. Он сидел сгорбившись и задумчиво жевал, рубашка его обвисла, открыв впалую грудь. У него была восковая кожа, как у туберкулезника — казалось, будто под ней не бежит кровь.
Спина сумел весьма немного разузнать о Боначеа. Он был пастухом в Альта-Грасиа, провинция Камагуэй, в шестнадцатилетнем возрасте его завербовали в отряд, созданный кубинским диктатором для борьбы со своими внутренними противниками. Возвращаясь в поезде домой после обычной расправы с населением, Боначеа выстрелил в крестьянина, ехавшего на запряженном быками возу по тракту параллельно железной дороге, и убил его, за что был приговорен к пожизненному заключению. Он сказал психиатру, что причин для убийства крестьянина у нею не было, но признался, что в момент убийства находился в состоянии сексуального возбуждения. От внимания некоторых лиц, наблюдавших за судебным процессом, не ускользнула характерная деталь: Боначеа сумел прострелить человеку голову из окна поезда, шедшего со скоростью примерно сорок миль в час.
Боначеа дернул Марка за рукав. Ему захотелось показать фотографию своей семьи, на которой были запечатлены толстогубая мулатка-жена и светлоглазый, с мелко вьющимися волосами мальчик в матроске. Это и был сын, которого держат в качестве заложника. Свадьбу Боначеа сыграли в приходской церкви Нуэва-Хероны, и на ней присутствовал заместитель начальника тюрьмы. «Он живет как в „Уолдорф-Астории“, — заметил Спина. — Его навещает жена, с которой он спит, когда захочет. Он — большая ценность для администрации».
Боначеа заказал еще один шницель, понюхал и принялся жевать. Потом судорожно глотнул, открыл рот, ловя воздух, и снова сделал знак официанту.
Гангстер за рулем едва слышно просигналил, и Марк увидел, как из пористой дали решительно вынырнул принадлежащий «Херцу» шоколадный «кадиллак». Он встал и скользнул за бамбуковый занавес, сквозь который дорога тоже была видна, а человек из Канзас-Сити лег на переднее сиденье и притворился спящим. «Кадиллак» подъехал и, шурша колесами по гравию, круто свернул на стоянку. Один телохранитель сидел рядом с шофером на переднем сиденье, а Кобболд — между вторым телохранителем и одетой в белое Линдой — на заднем. Первый телохранитель вошел в ресторан и тотчас вышел обратно, неся несколько картонных коробок и голубую пластиковую сумку. Все это он положил в багажник, и они снова тронулись в путь, по-прежнему держа курс на запад. Марк и Боначеа подождали, пока «кадиллак» не скрылся из виду, потом сели в машину и черепашьим шагом поехали за ним. Проехав пять миль, они увидели, что «кадиллак» остановился именно там, где Марк и предполагал. Они съехали с дороги в заросли карликовых пальм. Боначеа достал винтовку в коричневом парусиновом чехле, в каком обычно носят удочки; оставив шофера в машине, они с Марком спустились на пляж и пошли по песку.
Со своим чехлом для удочек Боначеа тотчас вписался в ландшафт: человек без определенных занятий идет на рыбную ловлю. Марк знаком велел ему подождать, а сам пошел дальше. Одному будет легче, если получится нечаянная встреча или если он сам, выскочив из-за дюн, вдруг наткнется на них («Я гак и знал, что встречу тебя здесь, Эндрю. Нет, не буду вам мешать. Где тут можно купаться нагишом?»).
К счастью, он заметил Кобболда и его компанию с вершины песчаной насыпи, образовавшейся с подветренной стороны карликовых пальм. Под пляжным зонтом раскинули стол, и Линда с шофером распаковывали коробки с едой. Кобболд и его телохранители стояли у воды и смотрели, как рыбаки, ухватившись с двух сторон за концы мелководной сети, медленно тянут ее к берегу.
