— Вы обязательно кое-что найдете, — последовал загадочный ответ Риты Арнольд.
Пипе дал команду своим людям и устроил обыск в комнате, где встретил Софью Познанскую. Полиция простучала стены и вскоре обнаружила потайную дверь в темную комнату. Там оказалась настоящая мастерская по подделке паспортов — с бланками документов, симпатическими чернилами и печатями. Среди прочих бумаг обнаружили паспортные фотографии двух неизвестных ему людей.
Рита Арнольд быстро просветила соотечественника на сей счет: одна фотография изображала человека, которого её коллеги называли «Большой шеф», другая — его заместителя — «Малого шефа». Последний частенько бывал на Рю де Атребайтс и отдавал им приказы.
Ни один из снимков Пипе ничего не говорил. Окажись он тогда посообразительнее, мог бы захватить руководителя всей организации.
Стоило только немцам покинуть дом, оставив дежурить в нем двух полицейских, как опять раздался стук в дверь. Перед караульными предстал довольно потрепанный тип с корзиной кроликов. По его словам, он всегда продавал кроликов хозяйке дома, и немцы отправили его восвояси, нимало не подозревая, что только что говорили с главой советской разведки в Западной Европе.[11]
«Мы все ещё оставались любителями, и нам приходилось учиться своему ремеслу», — признается сегодня Пипе.
Постепенно даже Гарри Пипе понял, что нанес русской разведке в Западной Европе решающий удар. Теперь можно было надеяться, что однажды удастся покончить с «Большим шефом» и его обширной организацией. Обнаруженные в доме документы и показания Риты Арнольд открыли новые связи, которые так или иначе должны привести к центру всей вражеской паутины.
В полдень четырнадцатого декабря 1941 года Пипе сообщил руководителю брюссельской службы абвера подполковнику Димлеру, что успешно завершил операцию против ПТХ. Димлер приказал ему незамедлительно доложить в Берлин, поскольку основная операция против советских шпионов проводилась по инициативе берлинской штаб-квартиры. Но как им назвать этот «оркестр»? (жаргон абвера для обозначения тайной вражеской радиосети) У кого-то появилась мысль о «Красной капелле». Так было найдено название для самой крупной шпионской организации времен Второй мировой войны.[12]
Однако ещё до того, как Пипе отправился в Берлин, «Большой шеф» приступил к перестройке своей организации. Он слишком хорошо понимал, что ей нанесли почти смертельный удар. Передатчик руководителя «Красной капеллы» вышел из игры, а с прекращением передач из Берлина Москва отсекалась от источников информации на Западе, и все это в момент крайней заинтересованности Генерального штаба Красной Армии в получении донесений от своих агентов в стане врага. Пятого и шестого декабря 1941 года войска советского Западного фронта, левое крыло Калининского фронта и правое крыло Юго-Западного предприняли первое русское контрнаступление в русско-германской войне.
Теперь Москва пожинала горькие плоды своей неспособности вовремя снабдить передатчиками французскую агентурную сеть.
С потерей рации «Кента» в Брюсселе Треппер лишился радиосвязи с Москвой. Однако без разрешения «Директора» он и пальцем не мог шевельнуть, чтобы оградить себя от будущих попыток проникновения в его организацию, не мог назначить нового резидента в Брюсселе или задействовать один из спрятанных в Бельгии передатчиков. Он даже не мог попросить местных коммунистов передать его сообщение в Москву.
«Большой шеф» не мог предпринять ничего, и оставалось только ждать сигнала из Москвы и тем временем перебрасывать в безопасные места подвергавшихся риску разоблачения агентов бельгийской сети. В конце декабря он вызвал «Кента» с его подругой Мартой Барча в Париж и позволил им обосноваться в неоккупированной Франции. «Кенту» предстояло сформировать новую сеть в Марселе. С такой же целью Треппер отправил в Лион торговца бриллиантами и любовника Риты Арнольд Исидора Шпрингера.
Весточки от «Директора» «Большому шефу» пришлось ждать больше двух месяцев. К середине февраля 1942 года, несмотря на упорное сопротивление немцев, советские войска на Восточном фронте продвинулись на двести пятьдесят миль и освободили 50 русских городов. Но действовать им пришлось без помощи «Красной капеллы». Генеральный штаб в Москве не знал ни номеров, ни назначения свежих дивизий, перебрасываемых из Германии. Ему не были известны ни планы предстоящего весеннего наступления, ни разногласия Гитлера со своими генералами по стратегическим целям русской кампании.
Только к февралю Треппер смог установить контакт с французской компартией. Он встретился с агентом партии, который назвал себя «Мишель», и поведал ему о своих проблемах. Хотя передатчики партии шпионской сетью не использовались, он попросил передать через них в Москву накопившиеся сообщения и выделить один в его распоряжение. Товарищи коммунисты разрешили «Большому шефу» связаться с Москвой, и Треппер, наконец, смог снова получать приказы генерал-полковника Пересыпкина. Все ещё остававшийся в Брюсселе Ефремов должен был возглавить бельгийскую сеть с Йоганном Венцелем в качестве радиста. Французская компартия была уполномочена в ограниченных пределах использовать свои рации для передачи сообщений Треппера (около 300 шифрованных групп в неделю) вплоть до того момента, когда сможет выделить передатчик в полное распоряжение «Большого шефа».
На самом деле французской компартии не хватало передатчиков и для собственных нужд, так что рацию для организации Треппера её радиоспециалисту Фердинанду Пайриолю пришлось собрать самому. Ее мощности едва хватало для связи с советским посольством в Лондоне, откуда его сообщения передавали в Москву. Но появление даже такого передатчика привело Треппера в восторг, и с конца февраля «Красная капелла» снова начала передавать информацию в Москву силами своих радистов, польской супружеской пары Херша и Миры Сокол.
Преследовавшие Треппера немцы и не подозревали о затруднениях своего невидимого противника. Они полагали, что столкнулись со сверхорганизацией профессиональных разведчиков, работавших с какой-то сверхъестественной точностью, и что для борьбы с ними потребуются объединенные усилия всей полиции и абвера. Капитан Пипе в середине декабря 1941 года отправился в Берлин доложить о «Красной капелле» высокому начальству. Его доклад поднял на ноги весь Берлин: теперь на охоту за организацией «Большого шефа» вышли абвер, служба безопасности связи, полиция и гестапо.
РСХА хорошо понимало, что от зловещего слова «гестапо» офицерам абвера становилось не по себе, и потому поначалу эта организация держалась несколько в тени. В помощь Пипе, преданному патриоту Германии, сражавшемуся за свою страну, Мюллер-гестапо отобрал полицейских старой школы, поднаторевших в искусстве помощи консервативным воякам закрывать глаза на наиболее кровожадные проявления нацистской диктатуры.
Криминалкомиссар и гауптштурмфюрер СС Карл Гиринг родился в 1900 году в семье судьи из Пехлюге, что неподалеку от Шверина. Осмотрительный и осторожный бюргер, питавший склонность к профессии военного, он мог бы претендовать на скромную карьеру в армии, но та не удалась: он был призван в 1918 году, вступил в Свободный корпус Люттвица в 1919, а в 1920 перешел в министерство рейхсвера, откуда через три года ушел в отставку в связи с ухудшением здоровья (он страдал от опухоли). Два года ему пришлось работать ночным сторожем в электроламповой компании «Осрам», а когда здоровье пошло на поправку, в 1925 году Гиринг начал новую карьеру в берлинской уголовной полиции. Во времена Веймарской республики он перешел в политическую полицию, а в 1933 году его взяли в гестапо.
Для полицейского чиновника он удивительно поздно вступил в нацистскую партию — только в 1940 году — но это не помешало ему стать в гестапо одним из самых суровых стражей режима. Он играл активную роль в расследовании покушения на Гитлера в мюнхенском «Бюргербрау» в ноябре 1939 года, завоевав этим расположение фюрера. На Принц-Альбрехтштрассе его долгое время считали одним из самых проницательных следователей подотдела IV A-2 (борьба с диверсантами).
По мнению его гестаповских хозяев полицейский старого стиля Гиринг был вместе с капитаном Пипе лучшей кандидатурой для поиска «Красной капеллы». Он вел себя благоразумно, так что Пипе до сих пор называет его «отличным парнем», так ему легче было отговариваться удобной сказочкой, что нет ничего более отвратительного для офицера абвера, чем сотрудничество с гестапо. Перро безоговорочно разделяет это мнение, утверждая, что Пипе был просто шокирован подобными инсинуациями, «как и любой другой джентльмен из абвера».[13]
На самом деле сотрудничество между абвером и гестапо в Третьем рейхе было обычной практикой, особенно в случаях, касавшихся коммунистического шпионажа; этот вопрос едва ли вызывал различия во мнениях соперников. Подробности были изложены в соглашении абвера и гестапо от 21 декабря 1936 года, известного как «десять заповедей»: случаи шпионажа и измены «были делом абвера, поскольку затрагивались интересы разведывательной службы и контрразведки;» гестапо может приступить к расследованию, если «по мнению управления абвера ни у военной разведки, ни у контрразведки нет дальнейшей заинтересованности в этом деле». Когда гестапо забирало дело, абвер мог участвовать в допросах, мог сам допрашивать задержанных гестапо людей или обращаться в гестапо за протоколами допросов.
