Но почему же медлит Георгий?
На улице смеркалось. Полковник Ивичев в белом халате расхаживал по кабинету центральной городской поликлиники. На этот раз он решил встретиться с Жаворонковой здесь, поручив организацию встречи лейтенанту Томову.
Все шло так, как было задумано. Днем состоялось первое свидание Свиридова с Жаворонковой. Подробный отчет об этом, написанный Свиридовым, лежал уже в сейфе в управлении.
В коридоре послышались шаги. Осторожно открылась дверь, и вошла Жаворонкова, одетая в светлый коричневый костюм.
— Здравствуйте, Анна Григорьевна! Извините за вторжение в ваше святилище, — приветливо сказал Ивичев. — Это я просил вас после вызовов зайти сюда.
— Здравствуйте, — сдержанно ответила Жаворонкова, все еще не решаясь подойти.
— Прошу вас, — указал Ивичев на ее место за столом.
Жаворонкова чувствовала себя крайне смущенной. Она робко, как-то боком подошла к столу и положила на него маленькую, тоже коричневую сумочку.
— Садитесь, садитесь, — подбодрил Ивичев и, опустив на окно штору, включил настольную лампу.
— Какие новости?
Она вскинула на него красивые грустные глаза, казавшиеся при электрическом свете темнее, чем днем, положила на стол руки:
— Случилось то, что вы и предполагали… Явился ко мне посланец…
Ивичев сел к столу, напротив нее.
— Вот видите, Анна Григорьевна! Выходит, мы не ошиблись, когда сказали, что ваша встреча в Москве с Барло послужит толчком для установления с вами контакта. Но мы не думали, что это наступит так скоро. Вы Барло видели в Москве двадцать девятого июля, сегодня у нас пятое сентября. Они спешат… Между прочим, хочу вам оказать, что в числе участников фестиваля и гостей венгра с именем Иштван Барло не было… Но это и не удивительно! Так кто этот посланец?
Ивичев говорил спокойно, как о чем-то обычном.
— Он русский. Назвался Яковом Рафаиловичем Свиридовым, — ответила она. — Во время войны попал в плен. Затем скитался всюду. Оказывается, он в городе уже несколько дней. Приходил в поликлинику без меня…
— Что же ему от вас угодно?
— Пока ничего конкретного. Сказал, что его просто интересует моя точка зрения на его появление. Затем он передаст ее Бубасаву и тогда получит от него определенные указания.
— Как же вы, Анна Григорьевна, изложили ему свою точку зрения? — поинтересовался Ивичев.
— Как мы с вами на этот случай и договорились: надо обдумать…
— Он согласился ждать?
— А что ему оставалось делать? Сначала настаивал на немедленном ответе, но, видя мою непреклонность, заявил, что у меня отцовский характер… Вы порекомендовали пока об отце не задавать вопросов, я так и поступила…
— Правильно! Когда он придет за ответом?
— В понедельник, в восемь вечера, у фонтана в Васильевском сквере.
— Хорошо! Значит, в вашем распоряжении полных три дня… О чем вам говорить с ним, подумайте сами, а потом перед встречей с ним мы увидимся и отработаем детали окончательно.
Ивичев был доволен: предпринятая проверка Свиридова и Жаворонковой показала, что эти люди не желают быть врагами. Он понимал, что положение, в котором оказались они, очень сложное. Обретая новую родину, им надо проходить через нелегкие испытания. Ему и его товарищам, разбираясь со Свиридовым и Жаворонковой, требуется проявить максимум выдержки, умения. Начиная задуманный ход, где-то в глубине сознания Ивичев испытывал нечто похожее на угрызения совести за то, что ему пришлось столкнуть этих незнакомых друг другу людей и устроить им своеобразную взаимную проверку. Но как было поступить иначе? Свиридову и Жаворонковой надо помочь стать настоящими советскими людьми. Если бы все ограничивалось только ими, было бы значительно проще. А тут от них обоих тянутся нити, которые необходимо крепко держать в руках и разгадать, да не только разгадать, но предотвратить замыслы врага.
— Вы не верите рассказанному? — спросила Жаворонкова, видя, что Ивичев рассеянно рассматривает крышечку с чернильницы.
Ивичев вздрогнул.
— Нет, нет! Что вы! — поспешно сказал он. — Я просто задумался над вашей жизнью.
Жаворонкова вздохнула. Она с боязнью подумала о том, что, несмотря на ее откровенность, возникнет еще что-то, которое не в силах будет опровергнуть. Пока она может только мечтать о благополучном конце, о новой, не омраченной тяжестью сомнений жизни. Пусть это будет даже не здесь, пусть ей придется переехать для работы в какую-то другую местность, — это не имеет значения. Она должна жить в этой стране, рядом с ним… Он? Что с ним? Ей уже было сказано, что пока, на какой-то неопределенный срок, придется забыть о нем. Легко сказать, но как сделать? После смерти Ольги Федосеевны ближе Бахтиарова у нее никого не осталось.
— Как мне дальше быть? — начала она робко.
— Все будет зависеть от вас, Анна Григорьевна, — несколько торопливо прервал Ивичев. — Работайте, лечите советских людей на здоровье! Я считал бы…
Беседа их несколько затянулась.
После встречи с Ивичевым Жаворонкова возвращалась домой. Ее глубоко трогало то, что Ивичев во время всех бесед называл ее не Бубасовой, а тем именем, с которым она свыклась. Задумчивая, она шла по улицам, ни на что не обращая, внимания.
Естественно, что Жаворонкова не заметила и сопровождавшего ее от поликлиники светловолосого молодого человека в черном костюме. Это был лейтенант Чижов. Ему было поручено незаметно проводить Жаворонкову, да и не только проводить…
В городе появился второй агент, упомянутый Свиридовым на допросе. Имелось предположение, что он будет связываться с Жаворонковой помимо Свиридова.
Но кто же этот второй агент?
Заслуживало самого пристального внимания сообщение Дубенко. О пристанище Свиридова знал только ограниченный круг сотрудников да в Мюнхене. Оттуда у Свиридова сразу же потребовали ориентиры его убежища, вплоть до улицы и номера дома. Если предположить, что у дома, Дубенко оказался случайный прохожий, то для чего ему было бежать, как только он заметил, что обратил на себя внимание.
Сопровождая Жаворонкову, Чижов моментально настораживался, замечая, если кто-нибудь из мужчин слишком откровенно начинал присматриваться к его подопечной.
На улице Кирова, у ярко освещенных витрин гастронома, за Жаворонковой, держась поодаль, пошел мужчина в темном костюме и приплюснутой серой шляпе. Шел он ровной походкой, не сокращая расстояния.
Чижов решил, что этот человек и есть разыскиваемый агент. Во всяком случае он не производил впечатления просто любителя уличных знакомств. Присматриваясь к невысокой фигуре мужчины, Чижов вспоминал приметы неизвестного, замеченного Дубенко. В рапорте Дубенко писал: мужчина невысок ростом, черноволос, в серой шляпе… Основные приметы совпадали…
Когда Жаворонкова вошла в дверь своего дома, неизвестный стал прохаживаться вдоль ограды с львиными мордами. Удалился он только после того, как в окнах квартиры Жаворонковой появился свет.
Чижов снова пошел следом. Но тут его постигла полнейшая неудача. На площади преследуемый, точно заподозрив, что за ним следят, юркнул в толпу, выходившую из кинотеатра, и как сквозь землю провалился. Все дальнейшие поиски не увенчались успехом.
Пока Чижов кружил по площади и близлежащим улицам, Шкуреин (это был он) уже открывал дверь в одиночный номер дома крестьянина.
Бросив на стол шляпу, а на спинку стула пиджак, он, не снимая брюк и ботинок, повалился на кровать. Затем пошарил по карманам, под подушкой, но постоянной спутницы — коробки с леденцами не нашел.
Настроение у Шкуреина было прескверное. Те страхи и беспокойство, которые он пережил в Кулинске, померкли в сравнении с постоянной тревогой, испытываемой им в этом большом незнакомом городе. Дело не в трудностях. Их пока нет. Пока одна только слежка. Сначала за черным, похожим на армянина мужчиной, теперь за красивой девушкой-врачом. Что нужно от нее хозяину? Если он намерен ее привлечь к своей работе, то, судя по всему, из нее никогда дельного агента не получится. Впрочем, в жизни всякое бывает… Шкуреин понимал, что слежка не может продолжаться бесконечно. Впереди, надо полагать, предстоит что-то более важное и рискованное. И не эти будущие задания хозяина его страшат. Не столкнуться бы в уличной сутолоке многолюдного города с человеком, помнящим его по Хлопино… Вот чего он опасался. Правда, он прячет свои глаза за очками с солнцезащитными черными стеклами, часто меняет одежду и головные уборы. Мысль об отшельнической жизни в какой-нибудь глухой лесистой местности, появившаяся еще в Кулинске после прочтения в газете о людиновском Иванове, теперь сделалась неотступной и гложет постоянно. У него теперь нет сил вытолкнуть из сознания глубоким клином засевшую думу о неминуемой гибели, если только он не скроется от хозяина бесследно. Он обдумывал бесчисленное множество вариантов своего бегства, но все они упирались в одно: деньги! Для бегства нужны были деньги, и не малые, чтобы спрятаться надежно. Хозяин обещал богато заплатить ему, когда все кончится… Но когда этот день настанет? Скоро истечет и отпуск, который под давлением хозяина он потребовал у своего районного начальства, выдвинув мотивы безотложной необходимости заняться своим здоровьем и поехать на консультацию к видным столичным профессорам. Добродушное начальство поверило Шкуреину, оказало денежную помощь и пожелало быстрейшего выздоровления. Уже дважды в осторожной форме он говорил хозяину о приближении того дня, когда он должен будет возвратиться в мастерскую, но тот оставляет его слова без внимания и только требует, требует…
