Шкуреин буркнул нехотя:
— Помотайтесь с мое, тоже ножки подогнете.
— Докладывайте!
Сказанное прозвучало приказом, и Шкуреин торопливым шепотом стал рассказывать о Жаворонковой. Он не сказал только о том, как потерял Жаворонкову в семь часов вечера и совершенно случайно вновь увидел ее на улице Кирова. Зачем хозяину знать детали…
Хозяин, как бы подводя итог всему, что услышал от Шкуреина, глядя прямо ему в глаза, спросил:
— Итак, за ней никто не следит?
— Абсолютно! Уверяю вас! — выпалил Шкуреин. — Только и есть, что каждый мужик готов глаза свои в нее впечатать. Красива сверх положенного… А так… другого не замечаю. Да и каждый раз одна картина…
— Утром уходите отсюда. Будете жить в другом месте.
— Где? — спросил Шкуреин.
— Потом узнаете. В восемь утра явитесь на главный вокзал и ждите у газетного киоска.
Прошло несколько дней. Как-то вечером Свиридов шел по левой стороне Советской улицы. Он направлялся на третье свидание с дочерью Бубасова. На этот раз она разрешила прийти к ней на квартиру. Предстоял серьезный разговор.
В сердце Свиридова, как песня, жила радость. Да и как не радоваться! Ему дана возможность возвратить себе Родину. Люди, с которыми он теперь встречался, научили, заставили поверить в исцеление от душевных ран, нанесенных скитаниями по чужбине.
Он с гордостью представлял себе разницу между ним и Бубасовой. Он не побоялся, прибыв на родину, рассказать о себе всю правду. Для Бубасовой же СССР — чужая страна. Здесь она притаившийся враг. Побывав несколько раз в поликлинике, Свиридов убедился, что Элеонора пользуется авторитетом и уважением. Это его бесило и подмывало шепнуть ее пациентам: «Остерегайтесь! Бегите от нее дальше!» Но он сдерживал свои чувства и шептал про себя: «Подожди, красивая бестия! Подожди! Скоро придет конец твоей подлой комедии!» Во время встреч с Элеонорой Свиридов старался как можно тоньше вести игру. Особенные надежды он возлагал на предстоящую встречу.
Пересекая бульвар, Свиридов заметил щуплого человечка в яркой зеленой кепке и коричневом, костюме. Хотя этот тип был в черных очках, но Свиридов почувствовал на себе въедливый взгляд. Он сразу вспомнил, что уже видел эту фигуру, кажется, два дня назад на набережной. Правда, тогда он был одет по-другому: серый костюм и соломенная шляпа. Через пару минут, остановившись около газетного киоска, Свиридов опять увидел щуплого и заметил его по-воровски быстрый поворот головы. Этого было вполне достаточно. «Слежка!» Замечательное настроение исчезло. Мрачно насупившись, он продолжал идти вперед.
Чтобы еще раз удостовериться в правильности своей догадки, Свиридов внезапно остановился у щита с рекламой. Чуть повернув голову и скосив глаза, он убедился, что щуплый остановился поблизости. «Все ясно, — подумал Свиридов. — Такой мартышки в притоне «доктора Моцарта» я не встречал… Но всех-то я и не знал. Кто этот? Напарник или действующий по его указанию?»
Ярость и презрение к людям, искалечившим его жизнь, овладели Свиридовым. «Ну, подожди, образина, я тебя проучу!» — гневно подумал он и с многолюдной улицы свернул в тихий, засаженный тополями переулок.
Свиридов уже давно отклонился от маршрута, давно миновал час, назначенный для встречи с Элеонорой, а преследователь, словно на невидимой привязи, плелся за ним. «А что, если его подпустить и вот у того павильона нашлепать по физиономии? Прохожих никого нет, — возникла мысль. — Нет! Выучка должна быть более памятной!»
Впереди показался маленький переулок. Отсюда через сквер вела прямая тропинка к вокзалу. Как бы рассматривая номера домов, Свиридов остановился. Щуплый медленно брел, уткнувшись носом в газету. У Свиридова окончательно лопнуло терпение. Он быстрым шагом направился к скверу и, зайдя за кусты, посмотрел на тропинку. Щуплый спешил, размахивая газетой. Свиридов сел на ближайшую скамейку и закурил.
Получив в этот день от хозяина задание снова следить за мужчиной, похожим на армянина, Шкуреин долго не мог его найти, а как только увидел, не считаясь с осторожностью, принялся усердствовать. «Черномазый», как он окрестил Свиридова, на этот раз вел себя странно, точно одержимый, носился по улицам. Шкуреин устал и, очутившись в привокзальном сквере, с радостью опустился на скамейку, видя, что объект его наблюдений спокойно покуривает на соседней скамейке.
Шкуреин вытер платком вспотевшее лицо и снова развернул газету.
В сквере было пусто. Только в стороне на диванчике, около клумбы с поблекшими цветами, сидела какая-то влюбленная парочка. Свиридов несколько минут сидел, делая вид, что совершенно равнодушен к щуплому, прячущемуся за газетой. Но вскоре ему наскучило это, и он стал смотреть в его сторону.
Подняв голову, Шкуреин почувствовал себя отвратительно под злым взглядом черных глаз. Чтобы как-то не показать своего смущения, он стал торопливо закуривать, мысленно проклиная хозяина, измучившего его изнурительной беготней по городу. «Надо уходить! Хозяину я найду что сказать!» Но подняться он не успел.
Свиридов подошел и, опустившись рядом, не оглядываясь по сторонам, со всей силой наотмашь ударил Шкуреина по лицу. Свалились на землю очки, а зеленая кепка полетела в сторону.
— Что ты, стервец, привязался ко мне! — прохрипел Свиридов. Удар его был настолько силен, что на лице Шкуреина сразу вспыхнуло несколько красных ссадин. С залитым кровью лицом он сидел, откинувшись на спинку скамейки, и, выставив вперед растопыренные пальцы рук, что-то бессвязно бормотал.
— Что вы делаете, хулиган?! — раздался рядом гневный женский голос.
Свиридов оглянулся. Молодая женщина с маленьким чемоданчиком в левой руке стояла около скамейки. Свиридов вскочил и бросился в кусты. Убегая, он уже ругал себя за вспыльчивость.
К скамейке подошла Нина Ивановна Улусова. Она только что сошла с поезда, прибыв из Н-ска, и через сквер направлялась к дому своей сестры, жившей около вокзала.
— Гражданин! Гражданин! — окликала Нина Ивановна, потряхивая за плечо Шкуреина, голова которого болталась из стороны в сторону.
В Нине Ивановне пробудилась профессиональная забота о пострадавшем. Она раскрыла на скамейке свой чемоданчик, достала флакон с одеколоном, вату и, полив на нее из флакона, принялась вытирать кровь на лице Шкуреина.
К Шкуреину вернулся дар речи.
— Понимаете, гражданочка, — заговорил он, морщась от боли, — сидел я тут, читал газету, и вдруг подлетел грабитель, требует деньги… Я, конечно, оказал сопротивление…
— На вокзале есть медпункт, — видя, что ее помощи недостаточно, сказала Нина Ивановна. — Идите туда скорей, вам сделают все необходимое. Один дойдете?
Шкуреин кивнул, боязливо оглянулся. Охая, поднял с земли изуродованные очки, достал из-за скамейки кепку и зашагал к вокзалу.
Нина Ивановна вытерла ватой руки и, закрыв чемоданчик, направилась своим путем.
Сестры не оказалось дома. Она работала проводником вагона и должна была вернуться только около полуночи. Нина Ивановна решила погулять по городу.
Получив отпуск, Улусова приехала повидать сестру, с которой продолжительное время не встречалась. Но главной причиной (и в этом она тайно себе признавалась) было желание увидеть Гаврилова.
Случившееся десять дней назад явилось для нее радостным событием. Гаврилова она сразу узнала, как только он назвал ее полузабытым, но дорогим сердцу — «Голубушка». Прошли первые минуты удивления. Она рассказала, что «Голубушкой» ее начал звать в палате, еще задолго до прибытия в госпиталь Гаврилова, один тяжело раненный солдат.
Гаврилов рассказал о себе, а затем и о своих чувствах. Ее страшно смутило это взволнованное признание. В те далекие дни войны, сострадательно и заботливо относясь к людям, порученным ей, она никого не выделяла, зная, что к каждому раненому обязана относиться с подлинно сестринской добротой. Она поняла, что чувства, о которых ей рассказал обрадованный Гаврилов, дороги ему и он бережно относится к ним. И когда Гаврилов уехал, она не могла уснуть всю ночь. Она думала о себе, о Гаврилове, о Гулянской… Даже послав письмо Бахтиарову, она беспокоилась: не напрасно ли они с Катей заподозрили бывшую певицу? Приезд Гаврилова положил конец этим сомнениям. Оказалось, что Гулянская никогда и не жила в городе, который, записываясь в санатории, назвала местом своего постоянного жительства. От доктора Полякова Гаврилов уже не мог заехать в «Отраду», зато в последующие дни он дважды вызывал ее к телефону. Хотя разговор касался Гулянской, но в нем находилось место и для дружеских слов, окончательно лишивших ее душевного спокойствия…
…Через два часа после приезда в город в центре Нина Ивановна от нечего делать забрела в аптеку. Тут она едва не вскрикнула от удивления. Крикливо разодетая Гулянская была в обществе того самого тщедушного мужчины, которому в привокзальном сквере Нина Ивановна оказывала медицинскую помощь. Только теперь на нем был другой костюм — серый, другие очки — в белой оправе и соломенная шляпа. Лицо мужчины в нескольких местах аккуратно залеплено пластырем.
