— Это тот актер?
—Он самый. У него хватило глупости на свой страх и риск отправиться под видом уличного бродяги в трущобы. Правда, оттуда он вернулся с информацией, которая может оказаться ценной.
— Значит, старик действительно его отец?
— Проверено и перепроверено. Он был участником Сопротивления, немцы поймали его, отправили в лагерь, а там довели до сумасшествия... почти до полного сумасшествия.
— Почти? Как это понять? Человек либо сумасшедший, либо нет.
— Малая толика разума у него все же осталась. Он знал, кто он... кем был... и почти пятьдесят лет ни разу не пытался встретиться со своим сыном.
— И никто не старался войти в контакт с ним?
—Его считали погибшим, как тысячи других, кто не вернулся.
— Но он не погиб, — задумчиво произнес Витковски, — только стал умственно и, без сомнения, физически неполноценным.
— Мне говорили, его было почти невозможно узнать. И все же он продолжал преследовать генерала-предателя, приказавшего расстрелять его семью. Имя генерала исчезло вместе с досье. Виллье узнал, что этот тип живет в долине Луары, но там обитает около сорока или пятидесяти генералов. Обычно им принадлежат скромные сельские домишки, но иногда они живут в больших домах, принадлежащих другим людям. Такова информация Виллье. Кроме того, он сообщил и номер машины «капо», который привязался к нему, услышав, что он задает вопросы.
— О генерале?
— О человеке, который был генералом пятьдесят лет назад, сейчас ему далеко за девяносто, если он жив.
— Судя по всему, это маловероятно, — заметил полковник. — Участники боевых действий редко живут дольше восьмидесяти — их добивает что-то связанное со старыми травмами. Несколько лет назад Пентагон исследовал этот вопрос для определения возраста консультантов.
— Довольно мерзко.
— Но необходимо, когда дело касается конфиденциальной информации, а умственные способности зависят от здоровья. Эти древние старцы обычно живут замкнуто, тихо увядая, как сказал Большой Мак. И если они не хотят, чтобы их нашли, вы их и не найдете.
— Ты преувеличиваешь, Стэнли.
— Я думаю,черт побери... Жодель что-то узнал, затем на глазах своего сына, которому дотоле не объявлялся, покончил с собой, выкрикивая, что Виллье его сын.Почему?
— Вероятно, он узнал что-то такое, с чем сам не мог бороться. Перед тем как Жодель сунул ружье в рот и разнес себе голову, он крикнул, что недостоин сына и жены. Это свидетельство полного поражения.
— Я читал в газетах, что Виллье отменил «Кориолана» без особых причин; Он только сообщил, что на него сильно повлияло самоубийство старика. В статье много неясного; впечатление такое, будто ему известно что-то, о чем он умалчивает. Конечно, всех, как и меня, интересует, говорил ли Жодель правду. Никто не хочет верить этому, поскольку мать Виллье — знаменитая звезда, а отец — один из самых известных актеров «Комеди Франсез», и оба они живы. Прессе до них не добраться: предполагают, что они на каком-то острове в Средиземном море. Колонки сплетен — сущая клоака.
— Все это делает Виллье такой же мишенью, как и меня. Это я объяснил твоей сотруднице миссис де Фрис.
— За Виллье следовало следить, надо было остановить его.
— Я думал об этом, Стэнли. Я назвал Виллье идиотом за то, что он сделал, и это правильно, но он не слепой идиот. Не сомневаюсь, он готов рисковать жизнью, уверенный в своих актерских способностях. Однако ни на минуту не допускаю, что он согласится рисковать жизнью жены или приемных родителей и высовываться, помогая нам и становясь мишенью для них.
— Ты считаешь, что он получил задание?
— Не хочу даже думать об этом, потому что Моро — последнее осведомленное официальное лицо, встретившееся с Виллье перед тем, как тот объявил об уходе со сцены.
— Не понимаю, — неуверенно произнес Витковски. — Клод Моро у них самый лучший. Я, право, чего-то не улавливаю, Дру.
— Пристегни ремень, полковник. Гарри привез список имен. — И Лэтем подробно рассказал о тех сведениях, которые добыл его брат, находясь в плену у неонацистов. Не утаил он и того, какую тревогу и недоумение вызывали внесенные в этот список имена многих влиятельных людей, якобы не только сочувствующих целям неонацистов, но и работающих на них.
— Не впервые со времен фараоновых легионов нации начинают гнить с головы, — заметил Витковски. — Раз списки привез Гарри Лэтем, они надежны как швейцарский банк. Он, как и Клод Моро, обладает редкими качествами: умом, интуицией, талантом и хваткой. Лучше них в нашем деле нет никого.
— Моро — в списке Гарри, Стэнли, — тихо сказал Дру. Казалось, за молчанием вот-вот последует взрыв — так было и с Соренсоном, когда Лэтем сообщил ему об этом. — Надеюсь, ты еще здесь, полковник.
— Лучше бы меня не было, — буркнул Витковски. — Не знаю, что и сказать.
— Может, «вранье»?
—Это первая мысль, но есть и вторая, не менее убедительная. Их привез Гарри Лэтем.
— Я это знаю... по тем же причинам, которые ты упомянул, и по десяткам других, которые тебе неведомы. Но даже мой брат может ошибиться или поверить дезинформации, пока не проанализировал ее. Вот почему мне необходимо поговорить с ним.
— Миссис де Фрис сказала, что его ждут в Париже через день-два, что ты просил его позвонить тебе, ну, а сейчас он явно не сможет этого сделать.
— Я даже не могу дать ему номер, ибо и сам не знаю его. Но у тебя он есть.
— Этот номер погребен в засекреченных телефонных дебрях.
— Так что же нам делать?
— В обычной ситуации такую доверчивость не одобрили бы ни Соренсон, ни я, но все же скажи миссис де Фрис, где найти в Лондоне Гарри. Мы отыщем его и устроим вам встречу. Передаю ей трубку.
— Дру? — услышал он голос Карин. — В «Мезон руж» все в порядке?
— Только одиноко, леди... простите, а если «добрая подружка»?
— Перестаньте шутить, это не помогает. Антинейцы иногда ведут себя довольно враждебно, даже с проверенными союзниками.
— О, они великолепны, но изъясняются только восклицаниями.
— Таков обычай, не обращайте внимания. Вы слышали, что сказал полковник, как же мне найти Гарри?
— Он в «Глостере», под именем Уэнделла Мосса.
— Я все устрою. Ждите и старайтесь не волноваться.
— Это не так-то просто. Я попал в эту заваруху и вместе с тем оказался вне ее. Я не могу действовать, и это меня тревожит.
— В вашем положении вы не можете «действовать», мой дорогой. А мы с полковником можем и постараемся ради ваших интересов, наших общих интересов, поверьте мне.
— Придется поверить, и спасибо за «мой дорогой». Весьма признателен за эту теплую нотку именно сейчас. Здесь очень холодно.
— Я не скуплюсь, как и вы на слово «леди», с которым обращались даже к матери, более красивой и менее какой-то такой, чем я. Теперь мы en famille — ведь немного найдется семей, где люди ближе друг к другу, независимо от того, нравится нам это или нет.
— Как жаль, что вы сейчас не со мной.
— Не стоит жалеть. Вы были бы разочарованы, офицер Лэтем.
* * *
В глубоких, сияющих чистотой подвалах посольства сотрудник группы Си в белом халате отключил устройство, записывающее все переговоры по любому посольскому телефону. Непрослушиваемая линия не включалась при внутренних звонках; об этом не знал даже посол — таков был Приказ из Вашингтона. Перехватчик взглянул на стенные часы: без семи четыре. Через семь минут кончится смена; он успеет вынуть пленку и незаметно заменить ее чистой. Он должен успеть. Зиг хайль!
Пациент № 28
Гарри Дж. Лэтем, американец, старший офицер ЦРУ, тайный агент.
Кличка: Шмель.
Операция закончена: 14 мая в 17.30 «Побег».
Положение на текущий момент: день 6-й после операции.
Предположительно оставшееся время: 3 дня минимум, 6 дней максимум.
Доктор Герхард Крёгер смотрел на экран компьютера в своем новом кабинете на окраине Меттмаха. Здания клиники строились в глубине лесов Ваклабрюка, и пока они не были закончены, он мог продолжать свои исследования, но, к сожалению, не экспериментируя над людьми. Ничего, у него хватало занятий, связанных с малоизученной микрохирургией, ибо появилась новейшая лазерная техника. Но сейчас важнее всего было состояние пациента № 28. Первое сообщение из Лондона превзошло все ожидания. Лэтем отвечал На вопросы под воздействием направленных электронных импульсов. Wunderbar![51]
В номере лондонского отеля «Глостёр» Гарри Лэтем положил телефонную трубку. Теплая волна захлестнула его при воспоминании о прошлом, о радостных часах, проведенных в уже обезумевшем мире. Как убежденный холостяк он считал, что слишком поздно разделять свои симпатии и антипатий с женщиной или навязывать их ей. Но если существовала женщина, которая могла пошатнуть это убеждение, то только жена Фредерика де Фриса, Карин. Из тех, кто работал с Гарри в годы «холодной войны», Фредерик де Фрис был самым лучшим. Однако Гарри обнаружил его слабое место, которое делало Фредерика уязвимым. Это была ненависть, безграничная, безудержная ненависть. Лэтем старался охладить эмоции де Фриса, постоянно предупреждая, что когда-нибудь подавленное чувство прорвется наружу и выдаст его. Но это не помогло, ибо дьявольски романтичный Фредди несся на слепящем белом гребне волны, не сознавая, какие силы таятся под ней. Сверкающие латы Зигфрида привлекали его больше, чем мощь невидимого Нептуна.
