— Извините, сэр, но часы придется снять.
Знакомый, хорошо поставленный вкрадчивый голос ответил уверенно:
— Чепуха, милейший. Я здесь не первый раз и часов никогда не снимаю.
— Извините, сэр, — вежливо, но твердо сказали ему, — у меня пациенты всегда снимают часы. Иначе при массаже нарушится ток крови в руке. Разрешите…
Граф Липпе помолчал. Бонд почти физически ощутил, как тот разъярен.
— Снимайте… — наконец с ненавистью прошипел Липпе.
Бонду даже стало смешно. «… Черт вас возьми! » — ясно читался конец фразы.
— Благодарю, сэр.
Странный спор, подумал Бонд. У массажиста всегда снимают часы. Почему граф противился? Как ребенок…
— Перевернитесь, пожалуйста, сэр, — это уже ему самому. Бонд повиновался. Посмотрел направо. Граф Липпе лежал на спине, со стола свисала левая рука, загорелая, с белой полоской вокруг запястья. На белой коже четко выделялась татуировка: молния с двумя вертикальными черточками. Так вот что он прятал… Интересно, кто же носит такой знак? Не позвонить ли в Архивный отдел?..
Прошел час. Бонда как будто выпотрошили, выжали все соки. Он оделся и, проклиная М., с трудом потащился наверх — точно из царства грубо-телесного варварства к утонченной цивилизации. Зайдя в одну из двух стоящих у входа в главный зал телефонных будок, он соединился через коммутатор со Штабом, попросил Архивный отдел; в трубке характерная пустота — значит, подслушивают. Назвавшись, он задал свой вопрос. На том конце велели подождать и через несколько минут снова заговорили:
— Это знак группы «Красная молния». Члены, как правило, чистокровные китайцы, никаких религиозных мотивов, исключительно преступные акции. Станция Х однажды столкнулась с этой группой. Сама станция находится в Гонконге, а штаб на другой стороне залива, в Макао, поэтому за большие деньги была организована курьерская связь с Пекином. Все шло без сучка, без задоринки, переправлялась важная информация — и вдруг страшный провал, высшее руководство станции рассекречено! Оказалось, что один из сотрудников вел двойную игру, работал на «Красную молнию». Потом группа всплывала в делах о наркотиках, контрабанде золота в Индии, торговле рабами. Группа мощнейшая, будем рады выслушать любое сообщение о ней.
— Спасибо за информацию, — сказал Бонд. — Пока сообщать нечего, но если что— нибудь узнаю, свяжусь с вами. До свидания.
Бонд в раздумье повесил трубку. Так что же этот тип делает в «Лепном»? Бонд вышел из будки и в соседней заметил графа Липпе; тот стоял спиной и как раз снимал с рычага трубку. Долго ли он стоит? А вдруг слышал, что Бонд сказал в конце разговора? Или даже, о чем спрашивал? Скверно… Но делать нечего. Бонд посмотрел на часы — половина восьмого — и отправился «ужинать»…
В день ему полагался стакан теплого лимонного сока, тарелка овощного супа и две чашки чая. И, конечно, массаж, ванны… А на третий день прибавилось «остеопатическое лечение и растяжение». Вяло, безропотно (он тут совсем раскис — думал только, чего бы съесть) он толкнул дверь процедурной; за ней наверняка ждет очередной здоровяк с волосатыми ручищами. И застыл на пороге. У койки стояла Патриция — девушка, с которой он встретился в первый день.
— Не может быть! — сказал Бонд. — На такой тяжелой работе — и слабая женщина?
— Женщин на нашей работе двадцать процентов, — ответила она сухо: надоели вечные мужские комментарии! — Раздевайтесь. Очень скоро Бонд убедился, что сил у девушки хоть отбавляй — у него только суставы похрустывали. Она управилась с ним, тренированным, мощным, играючи.
— А теперь полчаса порастягивайтесь, — сказала она под конец.
Бонд взял одежду, вышел вслед за девушкой в коридор и едва не столкнулся с кем— то. Граф Липпе! Бонда он будто и не заметил, а Патриции улыбнулся и сказал с легким поклоном:
— Иду к вам на заклание. Может, сегодня будете чуточку понежнее? — Глаза у него искрились.
— Разденьтесь пока, пожалуйста, — сказала Патриция. — Я сейчас вернусь, только отведу мистера Бонда на растяжение. — И она пошла по коридору, Бонд — следом.
Заведя его в небольшую комнатку, она велела положить одежду на стул и отодвинула пластиковую занавеску. За занавеской оказался хирургический стол, обитый кожей, поблескивающий алюминием, — зрелище не из приятных. Бонд с подозрением оглядел медицинское чудище. На полу
— электрический мотор с табличкой «Механическое растяжное устройство „Геркулес“, сам же стол разделен натри секции с ремнями, каждая соединена с мотором отдельным приводом. Возле приподнятого подголовника — круговая шкала тяги, размеченная до двухсот единиц. Начиная со ста пятидесяти цифры красные. К подголовнику приделаны рукоятки; кожа на них в темных пятнах, наверное, от пота.
— Ложитесь лицом вниз, — девушка держала ремни наготове.
— И что будет?
— Потянет немного спину, — нетерпеливо пояснила она. — Это очень полезно и совсем не больно, даже наоборот, приятно, многие засыпают.
— Ну уж я не засну! — уверил Бонд. — А сильно будет тянуть? И почему цифры красные? Не разорвет?
— Что вы!.. Сильно тянуть, конечно, опасно, но мы-то с вами начнем всего-навсего с отметки девяносто. Минут через пятнадцать я зайду и прибавлю до ста двадцати. А теперь ложитесь. Меня ждет больной.
Бонд неохотно улегся, голова его утонула в мягкой кожаной подушке и он пробормотал:
— Разорвет — подам на вас в суд.
Заурчал мотор. Ремни то натягивало, то отпускало — Бонда словно мял великан в огромных, но нежных лапищах.
— Ведь хорошо, правда?
— Хорошо.
Он слышал, как за Патрицией захлопнулась дверь. Под щекой его мягкая подушка, спину приятно потягивает, мотор гудит мирно, усыпляюще. А он-то, дурак, боялся!
Минут через пятнадцать снова хлопнула дверь, отодвинули занавеску:
— Ну, как вы тут?
— Отлично.
Девушка потянулась к переключателю. Бонд поднял голову: стрелка подползала к ста двадцати. Потянуло сильнее, мотор загудел громче.
— Еще пятнадцать минут, — сказала Патриция.
— Ладно, — неуверенно ответил он, примериваясь к окрепшему великану. Задернули занавеску, и хлопка двери он уже не различил в шуме мотора… И скоро привык к новому ритму.
Еще через пять минут щеку вдруг обдуло ветерком, и Бонд приоткрыл глаза. К переключателю тянулась мужская рука. Жмет на рычажок… И тут рвануло, дернуло так, что он завопил от боли, его словно вздернули на «дыбу». Рука выпустила рычажок: мелькнула маленькая красная молния с двумя вертикальными черточками. И в ухо ему шепнули:
— В другой раз, милейший, не будешь вмешиваться не в свое дело.
Ревел и рычал мотор, ремни рвали тело; Бонд слабо стонал, пот капал с кожаных подушек на пол.
А потом наступила ночь.
Хорошо, что тело не помнит боли. Иное дело приятные воспоминания — запах, вкус, поцелуй… Их сладость не забывается. Бонд медленно приходил в себя и удивлялся, что боли нет. То есть, конечно, болела спина, каждый позвонок — точно отколотили палкой — но это боль изведанная, знакомая, ее можно превозмочь. Ревущий же смерч, крутивший его, глушивший сознание, стих. Что же именно чувствовал он, Бонд, в тех мучительных объятиях? Помнилось лишь, что был он ничтожней пучка травы в тигриной пасти…
— А теперь расскажите, как это случилось, — попросила Патриция. — Случайно задели переключатель? Вы нас так напугали! Никогда ничего подобного не было, в принципе устройство совершенно безопасно.
— Понимаете, мне захотелось устроиться поудобнее, я потянулся и, кажется, задел за что-то рукой. Больше ничего не помню. Мне повезло, что вы быстро вернулись. — Он честно смотрел ей в глаза.
— Теперь все позади. У вас, слава Богу, серьезных повреждений нет, еще два дня, и будете как огурчик.
И действительно, через два дня Бонд вернулся в тихий мирок «природного метода». И сразу же холодно и энергично принялся наводить справки о графе Липпе — как сделал бы во время войны, выслеживая вражеского агента в Стокгольме или Лиссабоне. Он стал разговорчив и любопытен. Болтал с Патрицией: «А этот Липпе что, серьезно болен? Ах, он худеет! Наверное, принимает специальные ванны? Говорите, в турецкой бане… Нет, я там еще не был, обязательно схожу». С массажистом: «Что-то этот силач давно не показывается, граф — как его, Риппе, Хиппе? Да-да, Липпе. В полдень, говорите? А что, пожалуй, это удобно… Я от вас еще в турецкую баню зайду, погреюсь». Так он невинно беседовал и постепенно выстраивал план, по которому они с Липпе останутся с глазу на глаз в звуконепроницаемой процедурной.
Одновременно, по скудным сведениям, Бонд пытался представить, что это за человек. Хотел ли он только припугнуть Бонда на «дыбе» или — ведь Липпе не знал, чем закончится пытка — убить? Но зачем? Что за тайну он бережет? Ясно одно — тайна есть, и нешуточная…
Сообщать о происшествии в Штаб Бонд не собирался. Покушение в санатории «Лесной»! Глупо, смешно. Он, умелый солдат, выставляется дурачком. Туза Управления разведки и контрразведки поят теплым соком да овощным супчиком, потом привязывают к какой-то «дыбе», чуть-чуть сдвигают рычажок — и герой сотен сражений вопит от боли и просит пощады! Нет, он отомстит Липпе сам.
