Джонатан встал, широко расставив ноги и упершись ладонями в стену. Он испытывал стыд и злился на себя за то, что этот стыд испытывает. Тем временем “бизнесмен” профессионально ощупал Джонатана и его одежду.
– Этой раньше не было, – сказал “бизнесмен”, вынимая ручку из кармана Джонатана. – Обычно у вас французская, темно-зеленая с золотом.
– Потерял.
– Ясно. В этой есть чернила?
– Это же авторучка.
– Извините. Мне придется либо оставить ее у себя до вашего выхода, либо проверить. Если я проверю, останетесь без чернил.
– Тогда подержите ее у себя.
“Бизнесмен” шагнул в сторону, пропуская Джонатана в приемную.
– Вы опоздали на восемнадцать минут, мистер Хэмлок, – голосом прокурора сказала миссис Цербер, не успел он прикрыть за собой дверь.
– Приблизительно.
На Джонатана нахлынул нестерпимый больничный запах, которым была пропитана сверкающая чистотой приемная. Миссис Цербер, дама приземистая и мускулистая, была в накрахмаленном белом халате. Ее жесткие седые волосы были коротко подстрижены, из узких прорезей в мешочках жира смотрели холодные глазки. Похожая на наждак кожа миссис Цербер имела такой вид, будто ее ежедневно надраивали поваренной солью при помощи конской скребницы. Усики придавали ее тонкой верхней губе агрессивный вид.
– Миссис Цербер, вы сегодня просто очаровательны.
– Мистер Дракон не любит, когда его заставляют ждать, – угрожающе прорычала она.
– А кто любит?
– Вы здоровы? – спросила она без особой теплоты.
– В пределах разумного.
– Не простужены? Контактов с инфекционными больными не было?
– Нет. Только мой обычный набор: пеллагра, сифилис, слоновая болезнь.
Она злобно сверкнула на него глазками.
– Ладно. Проходите.
Она нажала кнопку, и дверь за ее спиной отворилась. Она занялась бумагами на столе, не обращая более на Джонатана ни малейшего внимания.
Он вошел в соединительный тамбур. Дверь за ним с лязгом захлопнулась. Джонатан стоял, освещенный слабым красным светом, который служил переходной фазой между сверкающей белизной приемной и полной тьмой, в которую был погружен кабинет мистера Дракона. Джонатан закрыл глаза, зная, что так он быстрее привыкнет к темноте. Одновременно он снял пиджак: и в тамбуре и в кабинете мистера Дракона постоянно поддерживалась температура, близкая к температуре тела. Малейший сквозняк, мимолетнейшее соприкосновение с простудой или вирусом гриппа – и мистер Дракон на несколько месяцев выбыл бы из строя: у него почти отсутствовал природный иммунитет.
Когда холодный воздух, привнесенный в тамбур Джонатаном, прогрелся до нужной температуры, дверь в кабинет мистера Дракона щелкнула и автоматически открылась.
– Входите, Хэмлок, – пригласил металлический голос мистера Дракона из тьмы.
Джонатан выставил руки вперед и ощупью добрался до большого кожаного кресла, которое, как он знал, стояло прямо напротив стола мистера Дракона.
– Чуть левее, Хэмлок.
Усевшись, Джонатан смог, хоть и не без труда, различить белый рукав собственной рубашки. Его глаза постепенно привыкали к темноте.
– Вот так. Ну-с, как поживаете?
– Риторически.
– Ха. Ха. Ха, – сухо и четко выговорил Дракон. – Да, это именно так. Мы ведь присматриваем за вами, опекаем... У меня есть сведения, что на черном рынке появилась картина, которая вам приглянулась.
– Да. Писсарро.
– Следовательно, вам нужны деньги. Десять тысяч долларов, если меня правильно проинформировали. Не многовато ли... за одну-то штучку?
– Эта картина бесценна.
– Нет ничего бесценного, Хэмлок. У этой картины есть цена – одна человеческая жизнь в Монреале. Я, кстати, никак не пойму вашего увлечения засохшей краской на мешковине. Просветили бы как-нибудь, а?
– Этому научить невозможно.
– Это либо взято, либо не взято? Так, кажется, говорят?
– Не совсем. “Либо дано, либо не дано”.
Дракон вздохнул.
– Родной язык есть родной язык. – Дракон говорил без малейшего акцента. Иностранца в нем выдавала скорее излишняя четкость произношения. – И все-таки мне не следует иронизировать по поводу вашей страсти к собиранию живописи. Если бы не она, вы бы не так часто нуждались в деньгах, и мы лишились бы возможности пользоваться вашими услугами.
Зрачки Джонатана расширялись, и медленно-медленно, как на фотографии в ванночке с проявителем, сквозь тьму стали проступать черты мистера Дракона. Джонатан поморщился, предвосхищая то отвращение, которое ему вот-вот предстоит испытать.
– Мистер Дракон, стоит ли понапрасну тратить ваше драгоценное время?
– Иными словами, ближе к делу? – В голосе Дракона послышались нотки разочарования. Он по-своему симпатизировал Джонатану и, пожалуй, даже стосковался по общению с человеком, не полностью входящим в замкнутый мирок международных шпионов и убийц.
– Что ж, согласен. Одного из наших – оперативный псевдоним “Стрихнин” – убили в Монреале. Убийц было двое. Личность одного из них установлена Спецрозыском. Вы этого человека санкционируете.
Услыхав цировское жаргонное словечко, Хэмлок ухмыльнулся. На этом жаргоне “понизить в должности” означало убить изменившего или совершившего крупный просчет сотрудника; “биографическое урегулирование” означало шантаж, а “санкция” – убийство человека, нанесшего вред ЦИРу или его сотрудникам. Глаза Джонатана уже приспособились к темноте, и он мог видеть лицо Дракона. Волосы у Дракона были белые, как шелковые нити, и курчавые, как овечья шерсть. Лицо его, как бы парящее во тьме, казалось сделанным из сухого алебастра. Дракон являл собой редчайшее явление природы – чистого альбиноса. Этим и объяснялась его светобоязнь – в глазах и веках начисто отсутствовала защитная пигментация. К тому же он страдал врожденной лейкоцитной недостаточностью. Вследствие этого он вынужден был пребывать в изоляции от людей, которые могли оказаться переносчиками инфекции. В довершение всего раз в полгода ему делалось полное переливание крови. Свои полвека Дракон прожил во тьме, в изоляции и на чужой крови. Такой образ жизни не мог не отразиться на его личности.
Джонатан вглядывался, ожидая, когда в лице собеседника проступит самое отвратительное.
– Так вы говорите, что Спецрозыск установил только одного из “объектов”?
– Над установлением второго ведется работа. Надеюсь, что уже ко времени вашего прибытия в Монреаль он будет опознан.
– На двойную работу я не согласен. И вы это прекрасно знаете.
Джонатан уже давно установил сам для себя правило, что работать на ЦИР будет лишь тогда, когда возникнет острая финансовая необходимость. Ему приходилось принимать все меры предосторожности, чтобы не дать ЦИРу навязать ему санкцию, когда у него не было особой нужды в деньгах.
– Не исключено, что вам придется выполнить оба задания, Хэмлок.
– И не подумаю.
Пальцы Джонатана непроизвольно впились в ручки кресла. Он начинал видеть глаза Дракона, с розовой радужкой и кроваво-красным зрачком. Испытывая непреодолимое отвращение, Джонатан отвел взгляд.
Дракон обиделся.
– Ну хорошо, о второй санкции поговорим в другой раз.
– Я же сказал, что отказываюсь. К тому же у меня для вас неприятный сюрприз.
Дракон кисло улыбнулся.
– С приятными сюрпризами ко мне приходят редко.
– Эта санкция обойдется вам в двадцать тысяч.
– Вдвое больше вашей обычной ставки? Опомнитесь, Хэмлок!
– Мне нужно десять тысяч за Писсарро. И десять тысяч за дом.
– Меня не интересует ваш домашний бюджет. Вам нужно двадцать тысяч долларов. Обычно мы вам платим по десять тысяч за санкцию. В данном случае намечаются две санкции. Так что все сходится.
– Я уже сказал вам, что обе работы я не возьму. Мне нужно двадцать тысяч за одну.
– А я вам говорю, что эта работа двадцати тысяч не стоит.
– Тогда пошлите кого-нибудь другого! – На мгновение Джонатан сорвался, не сумел сохранить спокойно-безразличный тон.
Дракон тут же впал в некоторое замешательство. Работа “санкционера” и сопряженные с ней опасности очень часто приводили к нервным срывам, и Дракон с особой тщательностью следил за малейшими проявлениями того, что он сам называл “пережогом”. Некоторые такие признаки он отметил у Джонатана еще в прошлом году.
– Будьте благоразумны, Хэмлок. В данный момент мы никем другим не располагаем. Отдел испытывает некоторые... кадровые трудности.
Джонатан улыбнулся.
– Понимаю. – Немного помолчав, он добавил: – Но раз вы никем другим не располагаете, у вас нет выбора. Двадцать тысяч.
– Хэмлок, у вас совершенно нет совести.
– А то вы не знали?
Джонатан имел в виду данные психологических тестов, которые он прошел, когда служил в армейской разведке во время войны в Корее. После повторного тестирования, подтвердившего совершенно уникальные особенности его личности, главный психолог сухопутных сил изложил свои соображения в памятной записке, которую даже с самой большой натяжкой нельзя признать образцом высокой научной прозы:
