Ознакомительная версия.
На следующий день он выезжал в Польшу скорым поездом Москва – Варшава. В купе рядом с ним оказался словоохотливый поляк, неплохо говоривший по-русски, и он почти всю ночь был вынужден слушать своего собеседника. По строгим законам конспирации он не мог даже взять два билета, чтобы выспаться в купе, дабы не привлекать к себе внимания. Это тоже входило в правила профессионалов, которые он неукоснительно соблюдал.
Они сидели на небольшом балкончике на втором этаже, выходящем на тихую краковскую улочку.
– Как твои дела, Мигель? – Адам назвал его старым именем, под которым Дронго работал его заместителем семь лет назад.
– Ничего. – Он помнил, что тогда Адама звали «Шарль Дюпре», но он не мог и не хотел так называть своего бывшего шефа. Слишком тягостное воспоминание могло остаться у Купцевича после той операции. Из их группы тогда уцелели только они двое. В автомобиль, где сидели Адам Купцевич и еще один сотрудник ООН, была подложена бомба. Купцевич лишился обеих ног, а ООН потерял своего специалиста. Дронго помнил, что этим специалистом была Элен Дейли, любимая женщина Адама Купцевича. Его единственная и последняя любовь. Купцевич так и не женился после возвращения в Польшу. Спасли его тогда чудом, но ампутировали обе ноги. Дронго сделал все, что мог. Он нашел убийцу профессионального наемника Алана Дершовица – и убил его. Более он ничего не мог сделать тогда.
– Я слышал, ты был тяжело ранен? – спросил Адам.
– Да, в Нью-Йорке, три года назад.
– Как себя чувствуешь сейчас?
– Наверное, хорошо, если посылают на задание, – улыбнулся Дронго.
– Да, конечно, – согласился Купцевич, – а я вот сижу здесь уже столько лет без дела.
– Почему без дела? – удивился Дронго. – Ты ведь был представителем Интерпола в Польше.
– Был, – горько сказал Купцевич, – но до прошлого года. В Польше сейчас не жалуют коммунистов. Меня уволили по болезни. Все правильно, пенсию мне платят. Правда, в условиях нашей инфляции мне пришлось устраиваться еще и охранником в краковский музей. Это все, на что я оказался способен. Зато масса свободного времени.
– Я понимаю.
– Ничего ты не понимаешь. Пока я работал, я не чувствовал, что инвалид. А вот когда остался без дела… Мне ведь всего сорок три года. А в моих документах написано, что я был коммунистом и сотрудником нашей разведки. Представляешь, как ко мне относятся сейчас в Польше?
Дронго молчал, не решаясь прервать своего собеседника.
– Я иногда думаю, что та бомба должна была разорвать меня, а не Элен, – горько сказал Адам. – Впрочем, что сейчас говорить…
Дронго мрачно кивнул.
– Ты не обращай на меня внимания, – пробормотал Адам, – кто знал, что все так повернется. Тогда меня даже наградили. А в нынешней Польше я, оказывается, никому не нужен.
Он быстрым движением взял бутылку, налил себе зубровки и одним глотком осушил стакан. Закашлял, доставая сигарету.
– Ты еще не начал курить? – вдруг улыбнулся Купцевич.
– Нет, – покачал головой Дронго, – не люблю сигарет.
– Я помню, помню. Ты знаешь, я ведь несколько раз был в Швеции, видел дочь Элен.
– Как она? Уже, наверное, выросла?
– Студентка. Потрясающая девушка. И вся в мать, – Адам оживился. – Вот я думаю через год снова поехать к ней.
Не обращай на меня внимания, – помолчав, снова сказал он, – я иногда бываю меланхоличен. Это так, что-то находит. У тебя опять что-нибудь серьезное?
– Видимо, да.
– Ты не знаешь свое задание?
– Знаю. Просто мне не нравится с самого начала эта операция.
– Могу чем-нибудь помочь?
– Да нет. Просто интересно. Меня посылают в Вену для консультации. О моем выезде знают несколько человек. А уже в Варшаве я обнаружил за собой «хвост».
– Может, случайно?
– Нет. Я проверял. Мои блокирующие идут за мной почти открыто, не таясь.
– Тебе что, не доверяют в КГБ, или как у вас сейчас называется эта организация?
– Да нет. Доверяют, кажется, пока.
– Тогда в чем дело?
– Сам не знаю. Понимаешь, мне не нравится, что они почти не прячутся. Словно демонстративно идут за мной. И самое главное – они знают мой маршрут.
– Может, подстраховка, решили охранять?
– Тогда почему меня не предупредили?
– А что ты сам думаешь?
– Откуда я знаю, такого еще не было. О моем отъезде знали три-четыре человека. Ну, как обычно бывает… А тут вдруг «хвост» и уже в Варшаве. Я, кстати, и приехал в Польшу, только чтобы повидаться с тобой. А ведь мог полететь в Вену из Москвы.
– Они приехали за тобой в Краков?
– Конечно. Дежурят на соседней улице, в баре. Сейчас их только двое. Вон, кстати, отсюда виден этот бар.
– Хочешь, я проверю, кто это?
– Каким образом?
– Ну, кое-какие связи у меня еще остались, – засмеялся Купцевич, довольный тем, что может помочь, – ты меня подожди, я скоро вернусь.
Он заковылял по комнате и спустился вниз. Через несколько минут Адам уже выходил из дома, тяжело опираясь на свою палку.
Сначала он не верил своим глазам. Но три проверки подряд подтвердили, что это был «хвост». Он довольно неплохо знал Варшаву и чувствовал, что может в любой момент оторваться от преследователей. Но что-то удерживало его от этого шага. Поражала та бесцеремонная настойчивость, с которой велось это наблюдение. Они словно демонстрировали это наблюдение, всячески выставляясь. Опытные агенты так бы себя не вели. А неопытные не смогли бы на него выйти. В этом он был убежден. За час до отъезда он смог пройти черными ходами несколько варшавских домов и довольно легко оторвался от наблюдения.
Еще через сорок пять минут он был уже на вокзале и успел сесть в последний вагон состава, отправляющегося в Краков. По старой привычке он проверил ближайшие три вагона. В соседнем вагоне отдыхали двое его преследователей. Они даже не проверили его присутствие в поезде, словно уверенные в его конечном маршруте. За несколько станций до Кракова он сделал последнюю проверку, сойдя с поезда. Через три часа, когда он подъезжал к дому Купцевича, они были в соседнем баре. Вот тогда он впервые испугался. Но говорить об этом Адаму не стал, у того и так хватало неприятностей.
Минут через двадцать Купцевич вернулся обратно. Поднялся по лестнице на второй этаж и молча сел в кресло.
– Ну? – не выдержал Дронго.
– Одного из них я знаю, – недоуменно сказал Адам, – это Сергей Корнилов – советник советского посольства по вопросам безопасности. Офицер КГБ.
– Он тебя видел?
– Кажется, нет. Но ты можешь что-нибудь объяснить?
– Я рассказал тебе все, что мне известно.
– Что ты думаешь предпринять?
– Я сумел оторваться от них в Варшаве. Согласно первоначальному плану, утвержденному в Москве, я должен ехать из Кракова в Вену. У меня билет на поезд через Братиславу. Но я решил немного изменить свой маршрут.
Адам улыбаясь кивнул головой. Он был профессионалом и не спросил, каким именно маршрутом поедет Дронго. Его собеседник оценил эту улыбку Купцевича и его молчаливое одобрение.
«Я смогу выйти?» – молча показал пальцами Дронго. Купцевич кивнул, указывая в глубь комнаты на черный ход.
– Я могу чем-то помочь? – громко спросил Купцевич. Началась игра, и ее правила следовало соблюдать неукоснительно.
– Да. Мне нужен будет билет обратно до Варшавы. Я полечу оттуда в Вену. Это, в конце концов, скандал, что за мной наблюдают. Я устрою им такой скандал в посольстве, – гневно сказал Дронго, подмигивая Купцевичу.
– Я закажу такси, – пошел к телефону Адам, – и мы поедем на вокзал.
Если в доме были установлены подслушивающие устройства, то их наверняка уже услышали. Купцевич спокойно заказал такси и, вернувшись, опустился в кресло.
– У нас еще есть полчаса, – многозначительно сказал он, указывая рукой на дверь.
Дронго встал. Они молча обнялись. Оба без слов понимали друг друга.
– Знаешь, – сказал вдруг Адам, чуть нарушив правила игры, – я тебе немного завидую. Ты опять в игре. А я стою и наблюдаю, как болельщик, и у меня нет больше шансов выйти на поле. Мне осталась только роль наблюдателя.
Дронго кивнул ему на прощание, выходя на лестницу, ведущую во внутренний дворик.
А Купцевич, удобно устроившись в кресле, начал рассказывать своему «собеседнику» о своей жизни. Только через двадцать минут непрерывного монолога Купцевича агенты догадались, в чем дело. Еще через десять минут, дождавшись такси, Купцевич издевательски отменил заказ.
Обескураженные агенты напрасно прождали на вокзале. Ни в Варшаву, ни в Братиславу Дронго не уехал.
В Вену он прилетел из Берлина. Для этого ему пришлось провести всю ночь на вокзале во Вроцлаве, чтобы успеть на поезд до Познани. Пересесть в Познани на берлинский поезд было уже легче. В Берлине он еще успел дать телеграмму в Москву и вылететь в Вену.
Происшедшее в Кракове несколько выбило его из колеи. Миссия, с которой он был послан, была настолько секретной, что о ней не могли знать даже его связные в Варшаве и Вене. Но кто-то знал. Была организована показательная демонстрация наблюдения. Может быть, таким образом новое ведомство академика Примакова проверяло свои кадры? Или это рвение работников другого ведомства из команды Бакатина? Бывший КГБ был разделен на две самостоятельные организации, и они вполне могли соперничать друг с другом. Но откуда они могли знать о его поездке в Краков? Ведь об этом почти никто не знал. Хотя для профессионалов слова «почти» не существует. Итак, знали. Кто именно? Вряд ли об этой операции докладывают лично Примакову, хотя вполне может быть, что новый «академик» разведки интересуется именно этой операцией. Примаков был специалистом по Ближнему Востоку, а Индия и Пакистан также могли входить в сферу его непосредственных интересов. Но зачем ему такой спектакль с наблюдением? Чтобы понервировать своего агента перед выполнением ответственного задания? Не похоже.
Ознакомительная версия.
