Когда-то Мелик тоже мечтал стать врачом и даже добился от отца и дядьев обещаний совместно профинансировать его обучение, что означало для семьи немалые жертвы. Сыграй он футбольных игр поменьше и покажи результаты на вступительных экзаменах получше, сегодня был бы студентом-первокурсником медицинского факультета и вкалывал до седьмого пота, дабы им гордилась его родня. Поэтому можно понять, что легкомысленные слова Иссы о том, что Аллах позволит ему осуществить то, в чем он, Мелик, потерпел очевидную неудачу, заставили последнего махнуть рукой на предупреждения матери и устроить нежелательному гостю допрос с пристрастием — но со всей мягкостью, продиктованной его великодушным сердцем.
Они были в доме одни. Лейла ушла за покупками, и раньше полудня он ее не ждал.
— Ты, наверно, изучал медицину? — предположил он, усаживаясь рядом с Иссой для большей доверительности и представляя себя в роли изощренного следователя, какого еще белый свет не видывал. — Это здорово.
— Я бывал в больницах, эфенди.
— В качестве практиканта?
— Пациента, эфенди.
«Эфенди». Откуда это у него? Не иначе как из тюрьмы.
— Но ведь это не одно и то же, не правда ли? Врач должен разбираться в чужих болезнях. А пациент просто ждет, когда врач поставит ему диагноз.
Исса обдумывал это утверждение, как он обдумывал любые утверждения, даже самые невинные, демонстрируя сложную гамму чувств: ухмылочка куда-то в пространство, поскребывание бородки тонкими пальцами и, наконец, лучезарная улыбка… без ответа.
— Сколько тебе лет? — Мелик задал вопрос в лоб, неожиданно для самого себя. — Если мне позволено спросить, — добавил он не без доли иронии.
— Двадцать три, эфенди, — ответил парень, опять-таки после долгого раздумья.
— Не так мало. Даже если ты завтра получишь вид на жительство, ты сможешь стать квалифицированным врачом не раньше тридцати пяти. И тебе необходимо выучить немецкий, что тоже потребует денег.
— А еще я, с Божьей помощью, женюсь на хорошей женщине, и у меня будет много детей, два мальчика и две девочки.
— Боюсь, что не на моей сестре. У нее в следующем месяце свадьба.
— Пусть Господь пошлет ей много сыновей, эфенди.
После короткой паузы Мелик сделал новый выпад:
— А как, собственно, ты оказался в Гамбурге?
— Это малосущественно.
Малосущественно? Откуда он знает такое словцо? Да еще по-турецки?
— Разве ты не знал, что в этом городе к беженцам относятся хуже, чем где-либо в Германии?
— Гамбург — это мой дом, эфенди. Именно сюда они меня привезли. Таков божественный промысел.
— Кто тебя привез? Кто они?
— Это целая цепочка, эфенди.
— То есть?
— Отчасти турки. Отчасти чеченцы. Мы им платим. Они берут нас на борт. Прячут в контейнер. В контейнере нечем дышать.
Лицо Иссы покрылось испариной, но Мелик слишком далеко зашел, чтобы вдруг отступить.
— Мы? Кто это мы?
— Такая группа, эфенди. Из Стамбула. Плохие люди. Их не уважают. — Опять этот тон превосходства, даже когда он говорит на ломаном турецком.
— Сколько же вас было?
— Может быть, двадцать. Холодный контейнер. Через два-три часа очень холодный. Корабль шел в Данию. Это удача.
— Ты хочешь сказать, в Копенгаген? В столицу Дании?
— Да, — расплывается, как будто услышал приятное слово, — Копенгаген. Так договорились. Там меня избавят от плохих людей. Но не сразу Копенгаген. Сначала Швеция. Гётеборг. Правильно?
— Есть, кажется, такой порт в Швеции, — кивнул Мелик.
— В Гётеборге корабль должен зайти в док, взять груз, идти в Копенгаген. Когда приходим в Гётеборг, мы все очень больные и очень голодные. Нам говорят: «Сидеть тихо. Шведы страшные. Шведы вас убьют». Мы сидим тихо. Но шведы с собакой. Им не понравился наш контейнер. — Следует пауза. — «Ваша фамилия?» — произносит Исса громким голосом, заставляющим Мелика подскочить. — «У вас есть документы? Вы сидели в тюрьме? За какое преступление? Вы бежали из тюрьмы? При каких обстоятельствах?» Врачи хорошие. Мое восхищение. Дают нам спать. Я их благодарю. Когда-то я буду такой врач. Но сейчас я должен бежать. В Швецию невозможно. НАТО оцеплять колючей проволокой. Много охранников. Остается туалет. В туалете окно. Потом ворота в гавань. Мой друг может открыть ворота. Мой друг с корабля. Я снова на корабль. Плывем в Копенгаген. В конце концов. В Копенгагене грузовик до Гамбурга. Я люблю Аллаха. И Запад, эфенди, я тоже люблю. Здесь свободно поклоняться Аллаху.
— Тебя привезли в Гамбург на грузовике?
— Такой уговор.
— Чеченский грузовик?
— Мой друг сначала должен вывести меня на дорогу.
— Твой друг с корабля? Ты говоришь о нем?
— Нет, эфенди. Другой. На дорогу выйти трудно. Сначала мы должны провести ночь в поле. — Он поднял глаза, его изможденное лицо на мгновение озарила чистейшая радость. — Столько звезд. Божья благодать. Хвала Аллаху.
Тщетно пытаясь связать концы с концами этой неправдоподобной истории, одновременно огорошенный жаром рассказчика и раздраженный намеренными пропусками, как и собственной неспособностью восстановить их, Мелик почувствовал, как досада заставляет его кулаки сжиматься и как напрягся его боксерский пресс.
— Где тебя высадил этот волшебный грузовик, появившийся из ниоткуда? В каком месте?
Но Исса его уже не слышал, если вообще слушал. Неожиданно — по крайней мере для глаза наблюдателя, тщетно пытавшегося уяснить для себя картину, — исподволь поднимавшаяся в недрах волна прорвала-таки плотину. Исса поднялся на ноги, точно пьяный, с ладонью у рта, пошатываясь, добрел до двери, не сразу открыл ее, хотя она была не заперта, и ринулся по коридору в ванную комнату. Через несколько мгновений раздались животные звуки, каких Мелику не доводилось слышать со времени смертельной болезни отца. Через какое-то время звуки прекратились, пророкотал сливной бачок, открылась и закрылась дверь в ванную, заскрипели ступеньки, по которым Исса поднимался к себе на чердак. После чего дом погрузился в глубокую тревожную тишину, нарушаемую каждые четверть часа чириканьем настенных часов в виде птицы.
#
В четыре вернулась Лейла, нагруженная покупками, и, правильно оценив гнетущую тишину, набросилась на Мелика с обвинениями, что он нарушил законы гостеприимства и запятнал доброе имя отца. Затем она тоже ушла к себе и демонстративно не выходила из комнаты до вечера, когда пришло время готовить ужин. Вскоре по дому распространились запахи еды, но Мелик продолжал лежать на кровати. В полдевятого зазвучал медный гонг, драгоценный подарок, который Лейла получила на свадьбу; эти призывы к ужину Мелик всегда воспринимал как личные попреки. Отлично зная, что в такие минуты мать не терпит промедления, он поспешил в кухню, стараясь не встречаться с ней взглядом.
— Исса, дорогой, спускайся, пожалуйста! — прокричала Лейла. Не получив ответа, она схватила трость покойного мужа и постучала в потолок резиновым набалдашником, не спуская с сына глаз, в которых читался обвинительный приговор. Под этим ледяным взором Мелик собрался с духом и полез на чердак.
Исса, весь мокрый от пота, лежал на боку в одних трусах на своем матрасе. В потной ладони он сжимал материнский браслет. На шее у него висел засаленный кожаный мешочек на ремешке. Хотя глаза его были широко открыты, на Мелика он никак не отреагировал. Тот протянул было руку, чтобы тронуть его за плечо, и тут же в ужасе ее отдернул. Весь торс Иссы представлял собой одно большое желто-синюшное поле, испещренное рубцами. Какие-то, судя по всему, были оставлены плетьми, другие — ударами дубинки. На подошвах лежащего — тех самых, что ступали на мостовые Гамбурга, — Мелик разглядел гноящиеся отверстия, по форме очень похожие на следы от зажженных сигарет. Обернув вокруг чресел Иссы одеяло из соображений благопристойности, Мелик со всеми предосторожностями взял его на руки и пролез через люк вместе с безжизненным телом, которое внизу у него приняла Лейла.
— Положи его на мою кровать, — прошептал он. В глазах у него стояли слезы. — Я буду спать на полу. Мне безразлично. — Тут он вспомнил про украденную Иссой маленькую фотографию. — Я хочу, чтобы ему улыбалась моя сестра, — добавил он и полез за ней обратно на чердак.
#
Изуродованное тело, завернутое в купальный халат, лежало на кровати Мелика, сожженные ступни нависали над краем, неподвижная рука продолжала сжимать золотой браслет, а невидящие глаза Иссы были устремлены на «стену боевой славы» с газетными фотографиями Мелика-триумфатора, его чемпионскими поясами и победными перчатками. Рядом на корточках сидел сам Мелик. Он хотел оплатить визит врача, но Лейла запретила ему приглашать кого-либо. Слишком опасно. И для Иссы и для них. Ведь они подают на гражданство. К утру температура спадет, и больной пойдет на поправку.
