А еще Нолин подумал, что он прибыл в Африку без оружия и поэтому должен быть вдвойне осторожен. Не имелось у него и обратного билета, поскольку дата отлета была неизвестна. Вот справится с заданием, тогда и вернется в Россию. Если, конечно, ему не помешают..
Иногда такое случается.
Автобус беспрепятственно преодолел двухсотметровую дистанцию, выгрузил пассажиров возле входа в здание аэровокзала и предоставил их в распоряжение старательно улыбающихся стюардесс. Одна была темнокожая, а другая светленькая. Обе вихляли бедрами, словно находились на подиуме. Их белоснежные зубы сверкали, как фарфоровые, а груди стояли торчком, выдавая наличие силиконовых накладок. Хором пропев «добро пожаловать», стюардессы пригласили гостей внутрь.
Двойные стеклянные двери отсекли прибывших от самолетного гула, и на мгновение Нолину почудилось, что он попал в вакуум. Наваждение рассеялось, как только зазвучало объявление о начавшейся посадке на рейс Дакар—Рим. Последовал мелодичный удар гонга, и тот же безличный женский голос предложил отправиться куда-то еще. «Там чай растет, но мне туда не надо», – пропел Высоцкий в гудящей голове Нолина.
Он зевнул, еще не окончательно избавившись от ощущения, будто уши набиты ватой. Слух наконец обострился, а вот тревога не проходила. Она засела где-то глубоко внутри невидимой занозой, тупой и корявой. Сколько Нолин ни убеждал себя, что дурное настроение вызвано усталостью, он не верил своим аргументам. Опыт подсказывал, что плохие предчувствия всегда оправдываются. В отличие от вспышек беспричинного оптимизма.
Пестрый поток пассажиров нес его вдоль стойки, где проверялись документы. Сюда же поступал багаж на лентах транспортера. Сумки и чемоданы словно съежились, опасаясь досмотра. Владельцы ревниво наблюдали за перемещением своих вещей. Даже Нолин, в чемодане которого не было ничего противозаконного, инстинктивно напрягся. Он не любил досмотров и проверок. Слишком часто они происходили в его жизни.
В ожидании своей очереди Нолин приготовил паспорт, в который были вложены стандартная туристическая виза на девяносто дней, заполненная каллиграфическим почерком анкета и сертификат о прививке против желтой лихорадки. Этого оказалось мало. Сперва его обязали задекларировать провозимую валюту, а потом принялись пытать, не везет ли он ядовитые, химические или наркотические вещества.
– Только табак, – отшутился Нолин по-французски.
Глаза таможенников азартно засверкали. А известно ли господину Нолину, что провоз сигарет в количестве свыше двухсот штук облагается пошлиной? А не вздумалось ли ему случайно припрятать лишние полсотни гаванских сигар? И как насчет спиртного? Русские туристы вечно норовят провезти в Сенегал более литра крепких напитков, что категорически запрещено законодательством.
– Я фотограф-любитель, – нашелся Нолин. – Алкоголь почти не употребляю. Иначе снимки будут двоиться и даже троиться, понимаете? Резкость не наведешь.
Эта шутка тоже не настроила таможенников на добродушный лад.
– И что же вы намереваетесь фотографировать, месье? – подозрительно осведомился кофейный африканец за стойкой.
– Достопримечательности, – пожал плечами Нолин.
– Какие именно?
Странный народ эти сенегальцы. Возомнили, что иностранцы приезжают к ним со списками исторических памятников, которые намереваются посетить. На самом деле подавляющая масса туристов понятия не имеет, чем станет заниматься в Дакаре. Нолин это знал, но он предпочел уклончивый ответ:
– Людей, природу. Флору и фауну.
– Флору? – переспросил чиновник.
Возможно, он решил, что речь идет о какой-то пышной красотке, поэтому Нолин поспешил заверить его в невинности своих намерений.
– Ну да, – подтвердил он, показывая руками нечто неопределенное. – Цветы, деревья. – Тут Нолин растопырил пальцы для наглядности. Получилось похоже на куст, но не очень. – Растения, – обобщил он, подобрав нужное слово.
– Мне отлично известно, что такое флора, – отрезал чиновник за стойкой. – А известно ли вам, что такое баобаб?
В интонации угадывался какой-то подвох.
– Дерево, – ответил насторожившийся Нолин.
– Дерево, гм!
– Да, месье. Большое, толстое дерево.
Нолину представился почему-то не баобаб, а дуб, обвитый цепями. С обязательным котом, идущим по кругу. Правда, кот был черным, под стать местному населению, а его репертуар состоял из сенегальских песен и сказок.
Воображение чиновника оказалось не столь богатым.
– Нет, месье, – торжественно заявил он. – Баобаб не дерево. Вернее, не просто дерево. Это главное дерево на земле. Наш национальный символ.
Нолину стало обидно за российский дуб.
– Я слышал, – сказал он, – что вы употребляете в пищу этот ваш символ.
Глаза чиновника округлились и увеличились до размеров шариков для пинг-понга.
– Мы, – с нажимом произнес он, – мы употребляем, верно. А вот туристам запрещается каким-либо образом вредить баобабам и даже взбираться на них. Поэтому считаю своим долгом предупредить. За порчу дерева можно угодить в тюрьму. – Чиновник многозначительно скрестил пальцы. – Помните об этом, месье.
– Уж не думаете ли вы, что я приехал сюда выкорчевывать баобабы? – буркнул Нолин.
– Достаточно будет сломать ветку.
– Обещаю не делать этого. Не трону даже листика на ваших священных деревьях. Я могу быть свободен?
– Да, месье.
По выражению лица чиновника было заметно, что он предпочел бы ответить отрицательно или хотя бы присовокупить к своему «да» что-нибудь вроде «увы» или «к сожалению».
Прежде чем отойти от стойки, Нолин наградил его лучезарной улыбкой. На то имелись причины. Не ведая о том, настырный таможенник сослужил Нолину хорошую службу. Если случится так, что придется доказывать законность пересечения границы, то затянувшаяся беседа о табачных изделиях и баобабах будет легко восстановлена в письменном виде в качестве свидетельских показаний. К тому же в глазах окружающих Нолин проявил себя легкомысленным болтуном и повесой, что должно было создать ему соответствующий имидж.
Если, конечно, за ним не наблюдали люди, которые знали о Нолине гораздо больше, чем таможенники и пассажиры. Полной уверенности в этом не было. Как обычно.
Выкатив чемодан на улицу, Нолин подивился обилию цветов, неправдоподобно ярких в электрическом свете. Они казались искусственными и такими же неживыми, как мрамор, пластик, стекло, металл и, разумеется, бетон, без которого немыслима современная архитектура. А еще на площади высился пресловутый баобаб – толстенный, здоровенный, развесистый. Позолоченные буквы на табличке утверждали, что дереву 50 лет, что оно имеет 7 метров в ширину и охраняется законом. На самом деле национальный символ охранялся всего-навсего чугунной оградкой, на которой сидели притомившиеся босоногие мальчишки в лохмотьях. Переведя дух, они поочередно взбирались на баобаб, повисали на ветках вниз головой и требовали у туристов деньги за свое нон-стоп шоу. Акробатов было не менее дюжины. Оставалось лишь понадеяться, что местные мартышки довольствуются лакомствами, а не монетами. Иначе в Африке проходу не будет от попрошаек.
Размышления Нолина оборвал мужской голос:
– Юрий Викторович?
Нолин обернулся. Да, в настоящий момент он действительно выступал в роли Юрия Викторовича и не собирался скрывать это.
– Совершенно верно, – кивнул он, – это я.
Для того чтобы посмотреть мужчине в глаза, ему пришлось задрать голову. Долговязая фигура, сверкнув стеклышками очков, предупредительно склонилась ниже. Довольно неожиданный жест для верзилы. Правда, при своем росте около ста девяноста сантиметров мужчина не походил на баскетболиста и вряд ли увлекался спортом.
– Банщиков Петр Семенович, – представился он. – Рад знакомству.
– Я тоже, – улыбнулся Нолин, протягивая руку.
Его настоящая фамилия звучала совсем иначе, встречающий тоже мог не быть Банщиковым от рождения, они не рассчитывали стать добрыми приятелями и все же не обошлись без традиционной формулы знакомства. Приятно, ах-ах, очень приятно. И после этого кто-то возьмется оспаривать расхожее утверждение о том, что весь мир – театр, а люди в нем – актеры?
– Как добрались? – спросил Банщиков, поправляя очки жестом человека, не знающего, куда девать руки и как себя вести.
– Самолетом, – ответил Нолин.
– Э-э… Устали?
– От чего?
– Ну, полет… смена часовых поясов…
Можно подумать, самочувствие московского гостя беспокоило Банщикова с самого утра или, по крайней мере, с вечера.
– Все нормально, – сухо ответил Нолин. – Спасибо за заботу.
Он не испытывал ничего похожего на благодарность. Не возникло у него и симпатии к Банщикову. Чересчур рассеянный, близорукий взгляд, чересчур много порывистых движений и слишком тощая, слишком долговязая фигура, заметная издалека. Привычка сутулиться и втягивать голову в плечи не спасала положения. Нельзя сказать, что Банщиков пользовался успехом у женщин, но внимание они на него обращали. Срабатывал материнский инстинкт. Банщикова хотелось накормить, обогреть и окружить лаской. Но только не Нолину. Много разных ролей он переиграл в своей жизни, но женских среди них не попадалось. У него не просыпался материнский инстинкт. Отцовский – тоже.
