~~
Генри Дуранго утер вспотевший лоб. Еще только половина седьмого, а жара уже такая, что и ящерица может испечься заживо. Решительно, жизнь в Лас-Вегасе в июле невыносима. Правда, игроки, проводящие двадцать четыре часа в сутки за зелеными столами в людных залах роскошных казино на «Стрипе» – центральном бульваре города – или в игорных домах «Глиттер Галч» [1] на Фремонт-стрит, этого не замечают.
Однако с тех пор, как Генри приехал в Сан-Франциско, ноги его не было в казино. Да, он в Вегасе для того, чтобы попытать счастья, но отнюдь не на зеленом сукне...
Если удастся то, что он задумал, – конец жалкому существованию «вольного» фотографа: «Сан-Франциско Стар» тут же заключит с ним годичный контракт. Вот она, фортуна! Впрочем, пока это всего лишь слухи, которые с некоторых пор разносятся в кулуарах редакции. Ничего определенного. Один шанс из тысячи... А не будь Ди, шансы и вовсе были бы равны нулю. Частные детективы бдительно охраняли «Кантри Клуб» день и ночь, прочесывая все уголки. Любопытные вроде Генри Дуранго были их излюбленной добычей. Десять дней назад, скрываясь от очередного дозора. Генри и забрался в сад виллы Ди.
И как раз вовремя. Миллиардерша приканчивала ящик пива и хандрила. Белокурые волосы, мужественное лицо и явно грозящая незнакомцу опасность взволновали Ди. Его сбивчивые, путаные объяснения развеяли ее хандру. Она отвела Генри комнату на первом этаже, но в тот же вечер уложила его в свою постель. Когда он не залегал в засаде за беседкой, они пили пиво в гостиной, занимались любовью и обсуждали мировые проблемы. Так продолжалось до пяти часов вечера, когда Ди ежедневно со скрупулезной точностью, как мусульманин на вечерний намаз, шла к игорному столу.
И никогда не выигрывала.
Генри смотрел ей вслед, когда она отправлялась в казино, тщательно накрашенная, едва не сгибаясь под тяжестью драгоценностей, задрапировав свое тощее тело и обвислые груди в парчу и бархат, и в эти минуты почти хотел ее.... Но сейчас он не помышлял об этом, изнемогая от жажды под утренним солнцем, которое припекало все сильнее. Он чувствовал, что способен одним глотком осушить бутылку пива.
Однако прежде чем подняться, чтобы сходить за предметом своих мечтаний, он в тысячный раз бросил взгляд на большой дом, за которым следил вот уже две недели, – в первые дни он вел наблюдение с другой стороны, от автостоянки. Здесь, за стеклянными дверями, выходившими в сад и на лужайку для гольфа, он ни разу не заметил ни малейших признаков жизни. Но именно в тот миг, когда Генри поднял глаза, одна из дверей чуть приоткрылась.
Сначала Генри решил, что это всего лишь галлюцинации, игра его воспаленного воображения. Он ведь так долго всматривался в эти стекла... Но нет, дверь приоткрылась еще шире, и фотограф лихорадочно схватился за свой «Никон». Сердце бешено заколотилось в его груди. Ни разу с тех пор, как он начал наблюдать за домом, никто не появлялся в саду. Каждый день около полудня от ворот виллы отъезжал роскошный лимузин, явно сделанный по особому заказу: темно-синий «кадиллак» тридцати футов в длину, буквально ощетинившийся теле– и радиоантеннами. Затемненные стекла лимузина мешали разглядеть пассажиров. На номерной табличке вместо цифр красовались пять букв: БАННИ.
Банни Капистрано, хозяин виллы. От одного упоминания этого имени бросало в дрожь окружного прокурора Лас-Вегаса Сэмюэла Розенберга. Банни был одним из немногих мафиози, проживших достаточно долгую жизнь, чтобы побывать и на встрече американской мафии в Кливленде 6 декабря 1929 года, и на той, что состоялась в Аппалачах 14 ноября 1957 года. За двадцать восемь лет, протекших между этими двумя событиями, ему было предъявлено тридцать четыре обвинения, из которых одиннадцать – в убийстве, и все тридцать четыре уголовных дела были прекращены. Диагнозов, поставленных медиками Банни Капистрано в продолжение его карьеры, вполне хватило бы, чтобы заполнить небольшую психиатрическую клинику... ФБР со всей ненавистью, на которую было способно, утверждало, что этот человек – один из главарей лас-вегасской мафии и подлинный хозяин известного казино «Дюны». Но доказать никто ничего не мог.
Во всяком случае, Банни Капистрано поселился в самом шикарном месте Лас-Вегаса, именно там, куда за два года до него удалился на покой эксцентричный миллиардер Говард Хьюдж. О вкусах, конечно, не спорят, но все же... Прежде Банни Капистрано держал бар в Чикаго – он купил его как раз после введения сухого закона – и именно там приобрел скверную привычку решать все вопросы с помощью грубой силы и оружия.
Со своей виллы он выезжал только в «Дюны». И никогда не вставал раньше одиннадцати. Значит, вряд ли это он был уже на ногах в столь ранний час.
Генри Дуранго осторожно взвел затвор «Никона». Стеклянная дверь была теперь распахнута настежь. Из нее вышел человек, одетый в красную рубашку. Он прошел в сад и остановился возле маленького бассейна в форме фасолины.
Генри уже наводил видеоискатель на цель. Когда голова незнакомца появилась в объективе, фотограф чуть не вскрикнул от радости; руки у него задрожали.
Именно этого человека поручила ему разыскать «Сан-Франциско Стар». Сотни раз Генри смотрел на выцветшую фотографию четырехлетней давности, надежно спрятанную в его репортерской сумке. Он сразу узнал эти глаза навыкате, правильные, но словно оплывшие черты лица, двойной подбородок, большой, мягкий и чувственный рот, намечающуюся лысину на макушке. Человек в красной рубашке был, правда, более худым, чем на фотографии, и слегка сутулился.
Некоторое время он стоял неподвижно, глядя на воду, затем к нему подошел еще один незнакомец – атлетического сложения, с перебитым носом и обильной проседью в волосах. Глаза его были скрыты темными очками.
Оба тут же направились к белому забору, отделявшему виллу от лужайки для гольфа, и, открыв калитку, пошли по траве, удаляясь от Генри Дуранго.
Второй мужчина, атлет с широкими, как у грузчика, плечами, трижды на протяжении какой-нибудь сотни метров оборачивался, явно чем-то обеспокоенный. А между тем, он не мог видеть Генри Дуранго, спрятавшегося за китайской беседкой. Затаив дыхание, фотограф нажал на спуск «Никона». Негромкий щелчок показался ему оглушительным. Но двое мужчин, ничего не замечая, шли дальше по подстриженной траве. От возбуждения Генри хотелось кричать. Он лихорадочно нажал на кнопку еще десять или двенадцать раз, затем остановился. Увы, в объективе была только спина интересовавшего его человека.
Во что бы то ни стало надо было хотя бы один раз снять его анфас. На бегу доставая из сумки новую пленку, фотограф кинулся к воротам сада, вскочил в свой «фольксваген», оставленный на стоянке Ди, и, резко рванув с места, поехал наперерез удаляющейся паре по дорожке, огибающей поле для гольфа.
Генри спешил. В какую бы сторону он ни поехал, предстояло покрыть около полумили. Он остановил машину посреди дорожки, идущей параллельно Дезерт-Инн-роуд, и, обогнув белую виллу, оказался на краю лужайки. В шести ярдах, по другую сторону зеленого травяного ковра, ему были видны виллы Ди и Банни Капистрано. Он посмотрел направо. Те двое с противоположной стороны лужайки направлялись прямо к нему. Генри выждал, пока они подойдут поближе, и, прижав «Никон» к правому глазу, поймал в видеоискатель обе фигуры. Когда они оказались ярдах в сорока, он принялся нажимать на спуск, взводя затвор так быстро, как только мог. Фотограф не ощущал больше жары и даже не заметил, что двое мужчин подошли уже совсем близко...
Вдруг он вздрогнул от громкого крика и увидел в объективе, как атлет в темных очках показывает рукой в его сторону. Другой мужчина тоже застыл на месте, глядя на него. Атлет, по-видимому, его телохранитель, схватил его за руку и подтолкнул в противоположную сторону. Генри щелкнул затвором еще раз, другой, третий: пора было смываться, но это было сильнее его. Когда он наконец опустил фотоаппарат, человек в красной рубашке бежал через лужайку к вилле с зеркальными окнами. Атлет же мчался прямо на Генри, отрезав ему путь к отступлению на виллу Ди. На бегу он вытащил из кармана брюк мини-рацию и что-то быстро говорил в микрофон.
