А вы Алексей Воронцов, окончили университет и едете к нам в Южносибирск на работу в газете. Правда?
— Правда, — произнес пораженный Алексей. — Послушайте, откуда вы меня знаете?
— Да я вас и не знаю вовсе. — Когда она улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки. — Это очень просто. Проводник сказал мне, что в купе уже есть один пассажир до Южносибирска. На пиджаке у вас университетский значок, а на чемодане — ваша фамилия с портретом.
Приподнявшись, Алексей посмотрел на чемодан. На нем цветным карандашом была нарисована смешная рожица. Под ней подпись: "Алешка Воронцов — мощный журналист"…
— Когда он только успел, рыжий черт!.. Послушайте, Надя, — можно вас так называть? — это несправедливо. Теперь вы обо мне знаете все, а я только ваше имя. Скажите хоть свою специальность… Вы не комсомольский работник?
Надя снова улыбнулась.
— Вот это проницательность! Сразу чувствуется журналист… В общем, вы почти угадали, Я гелиотехник.
— Гелиотехник? Постойте… Гелио… гелио… Это ведь имеет какое-то отношение к солнцу.
— Самое прямое. Гелиос — по-гречески солнце.
— Так что же у вас за такая солнечная специальность? Управляете движением солнца по небосводу?
— Ну, до этого дело еще не дошло. Пока мы только производим солнечные установки.
— А, теперь знаю! — воскликнул Алексей. — Различные солнечные душевые, холодильники, кипятильники… Что ж, это, вероятно, интересно, — снисходительно добавил он.
Девушка насмешливо посмотрела на него.
— Холодильники-кипятильники… Широкие у вас познания, ничего не скажешь… Впрочем, не у вас одного. Многие говорят: ах, солнце, ах, какой источник энергии, ах, надо использовать — и представляют себе при этом баню с водой, нагретой солнцем. А ведь это такая сила, такая сила… Даже атомную энергию превосходит… Не верите? Вы знаете, когда сконструируют такие машины, которые используют хоть пять процентов солнечной радиации — только пять процентов! — то в одной Западной Сибири можно будет получить столько энергии, сколько сейчас производят на всем земном шаре. И сырья никакого не надо. Бери сколько хочешь и где хочешь! Пустыни, Северный полюс, Антарктика — все зацветет!
— Но ведь таких машин еще нет, — заметил Алексей.
— Нет, так будут. — решительно сказала Надя. — Вы вот, наверное, думаете, что все сводится к различного вида кипятильникам? Поймал с помощью огромных зеркал пук солнечных лучей, направил их на котел с водой — и жди, пока закипит. Так, да? А знаете ли вы, что солнечную энергию преобразуют непосредственно в электрическую с помощью полупроводниковых элементов? Без всяких промежуточных этапов. Прямо так: солнце — электричество. Знаете?
Алексей поднял вверх руки.
— Сдаюсь! Не знаю. И очень прошу, расскажите подробнее.
— Популярно объяснять я не умею, а технические подробности вас не заинтересуют. Лучше прочитайте литературу об этом. Вот есть такая книга…
Они так увлеклись разговором, что не заметили, как наступил вечер.
— Ого! Уже поздно! — сказал Алексей, случайно посмотрев на часы. — Знаете что, пойдемте в вагон-ресторан, — предложил он. — Я ведь еще не обедал.
— Пойдемте, — согласилась Надя. — Только уговор: каждый платит за себя.
В самом центре Южносибирска, там, где главная магистраль города, тянущаяся чуть ли не на десять километров, пересекает Новую площадь, рядом с шестиэтажным жилым домом стоит небольшое деревянное здание, довольно невзрачное на вид. Раньше здесь проживал известный всему городу детский врач. После его смерти оказалось, что у него нет наследников, и дом стал государственной собственностью. Его хотели передать детскому саду текстильного комбината — за домом был большой двор, и ребята чувствовали бы себя здесь привольно, особенно летом.
Но тут появился еще один претендент. Это был Иван Васильевич Мокшин, директор южносибирского треста столовых и ресторанов, "пробивной силы мужик", как его называли в местных торговых кругах. Он добивался, чтобы сюда перевели вверенное ему учреждение. И добился! Трест столовых и ресторанов переехал из большого здания, в котором он занимал несколько комнат рядом с комнатами других родственных ему организаций, в новое помещение.
И тут Мокшин развернул свои хозяйственные способности, стесненные прежде в унылых стенах казенного здания, похожего на казарму. "У нас должно быть не учреждение, а игрушка", — такую программу провозгласил он на общем собрании служащих. И дом старого врача преобразился. Новая, сверкающая полировкой мебель, ковры на полу, люстры и лампы дневного света… И, наконец, солидная, под стеклом, вывеска у подъезда с крупной надписью золотыми буквами на черном фоне:
МИНИСТЕРСТВО ТОРГОВЛИ РСФСР
Под этой надписью можно было прочитать другую, мелкую:
Южносибирский трест столовых и ресторанов
Прохожие, смеясь, качали головами: ну и любители пускать пыль в глаза! Только почтальонам первые дни было не до смеха: корреспонденция адресована какому-то тресту, а на вывеске — министерство!.. Потом ничего, привыкли.
Вот и сейчас почтальон зашел в подъезд, не обращая внимания на вывеску. Он привычно поднялся по ступенькам, покрытым ковровой дорожкой, прошел мимо швейцара, дремавшего на стуле возле пустой вешалки (от посетителей треста требовалось снимать верхнюю одежду, но сейчас было лето), и постучал в дверь, к которой была прикреплена табличка: "Секретариат".
— Да-да, заходите, — послышался спокойный, чуть надтреснутый голос.
— Здравствуйте, Сергей Павлович, — поздоровался почтальон.
Сергей Павлович Семенов, мужчина лет пятидесяти пяти, с седоватыми усами и бритой головой, сидевший за письменным столом, приветливо кивнул ему в ответ:
— Мое почтение.
— Вот газетки. "Крокодильчик" есть. И письмо еще самому. Занести или вы передадите?
— Ну-ка, покажи.
Сергей Павлович повертел в руках синий конверт со штампом "Авиа" и положил его в папку "Для доклада".
В это время открылась дверь кабинета. На пороге появился Мокшин.
— А, письмоносец… Что принес хорошего?
— Письмо вам личное.
— Личное? Почему не на дом?
— Не могу знать.
— Хорошо, посмотрим… Семенов, занеси мне.
— Я сейчас, Иван Васильевич, только приказ допечатаю.
Почтальон вышел, вытаскивая на ходу из сумки очередную стопу писем. Сергей Павлович пересел к столику в углу, на котором стояла пишущая машинка с заложенным в нее листом.
Увлекшись работой, он не заметил, как в комнату вошел человек. На вид ему было лет двадцать восемь — тридцать Высоко взбитые черные волосы, косо подрезанные баки, спускавшиеся чуть ли не до самого подбородка, вельветовая курточка светло-коричневого цвета, голубые брюки, настолько узкие внизу, что, казалось, они вплотную обтягивают ногу, фотоаппарат, небрежно перекинутый через плечо, — все это вместе взятое придавало ему вид заправского стиляги. Но живой огонек, светившийся в глазах, как-то странно противоречил этой кричащей внешности.
Вошедший постоял немного у двери, наблюдая, как печатает Сергей Павлович, а затем сказал:
— Здорово! Двумя пальцами, а как быстро.
Сергей Павлович обернулся.
— А, это ты, Жаркин. Здравствуй, Федя… А как же иначе? Ведь у меня
