Сидония, хищно прищурясь, смотрела, как ее муж бежит к двери.
Отто поджидал его. Мужчина неуклюже размахнулся. Отто легко увернулся и свалил его ударом пистолета. Мужчина поднялся и вновь рванулся вперед. Он не понимал, с кем встретился. Методично, жестоко, по- зверски немец лупил этого незадачливого жениха рукояткой пистолета по голове до тех пор, пока тот не растянулся на полу.
Сидония стояла, закусив нижнюю губу и наблюдая за обоими мужчинами, а потом подбежала к мужу. Туки и я сразу же двинулись за ней. Отто лениво прислонился к стене и ухмылялся.
— Ты, краут, — напряженно сказал Туки. — Ты здорово повеселился.
— А ты хотел, чтобы я его отпустил? — поинтересовался Отто.
Сидония опустилась на пол рядом с мужем и склонилась к его груди, прислушиваясь к дыханию.
Она вскинула голову вверх с искаженным гримасой ртом, с размазанной по щеке кровью мужа.
— Почему ты не стрелял? Почему ты не убил его и не сделал меня вдовой? — заорала она на краута.
Немец удивленно посмотрел на меня.
— Красота! — восхитился Туки. — Ай да женушка, черт возьми!
К четырем часам дня ветер поутих, но дождь продолжал лить по-прежнему. Священник и несколько женщин хлопотали над мужем Сидонии, но он не приходил в сознание. Сидония даже не приблизилась к нему после своей истерики. Она сидела в одиночестве, глядя прямо перед собой. Деревенские тем временем заснули кто где. Джипо и Маркус возвратились с теплыми куртками из овчины для каждого из нас, несколькими бутылками вина, хлебом и сыром. Оба брата стояли теперь на часах: Маркус — на колокольне, а Джипо — у задней двери. Я курил, сидя на алтаре, когда ко мне подошел Туки. Он уселся рядом и тоже закурил.
— По сути, дело сделано, — мирно сказал он. — Может, теперь расскажешь, что на самом деле стояло за всем этим цирком?
— Уймись, Туки, — так же мирно посоветовал я. — Не надо лезть в это дело.
— Но, согласись, это несправедливо. В конце концов я хочу знать, за что рисковал своей жизнью.
— Зачем тебе нужно знать это? Ты получил свою долю. Разве этого недостаточно?
— Простое любопытство, — ответил он, усмехаясь.
— «Любопытство сгубило кошку», — вспомнил я детский стишок.
— Не волнуйся: меня не сгубит.
— Позволь мне кое-что сказать тебе, Туки. Даже малейшая осведомленность об этом может кончиться выстрелом в затылок. С любой стороны.
— Спасибо, я уже догадался об этом. Но если я узнаю, в чем дело, мне будет легче уцелеть.
— Поверь мне, Туки, лучше всего оставаться в неведении.
— Я все равно не успокоюсь, босс. Так или иначе я все равно выясню, за каким чертом ты лазил на эту проклятую виллу.
— Только не от меня.
Туки покачал головой, подчеркивая свое упрямство.
— Если ты начнешь эту игру, Туки, — мягко сказал я, — я сам разнесу тебе череп.
Он заиграл желваками.
— Я пропущу мимо ушей твои угрозы лишь для того, чтобы доказать, как ты неправ.
— Ну что ж, — ответил я, — как знаешь.
— А-ах, английский ублюдок, — раздраженно выругался он, — чтоб ты сдох!..
Он отошел от меня, растянулся на церковной скамье и закрыл глаза.
Я встал около окна и замер, всматриваясь в темноту ночи. Дождь выбивал свою мелодию на оконном стекле. Я оглянулся на шорох и увидел Сидонию.
— Вы беглые преступники, мсье? Это правда?
— Ты лучше держись подальше от меня. За то, что уже произошло, они еще спросят с тебя. А если твои соседи к тому же увидят, что ты разговариваешь со мной…
Я,не стал договаривать. Но она все равно не ушла.
— Из этой деревни есть только один путь, — сказала она. — Та тропа, по которой вы сюда спустились.
— Ну и что?
— Я знаю другую дорогу — тайную. Если вы пообещаете взять меня с собой, я проведу вас.
Я внимательно посмотрел на девушку.
— Ты достаточно умна, чтобы подзадорить своего мужа рискнуть жизнью при стычке с нами и оставить тебя вдовой. Кто поручится, что ты не готовишь нам ловушку? — спросил я.
В ее глазах мелькнуло отчаяние.
— Вы не представляете, что он сделает со мной, когда вы уйдете…
— Я представляю, — ответил я. — Но вряд ли буду осуждать его.
Она посмотрела мне прямо в глаза.
— Он завел привычку преследовать меня в горах, куда я поднималась со стадом, он годами похвалялся, что женится на мне. Он самый богатый человек в деревне, и, естественно, мои отец и мать… — Она пожала плечами и опустила глаза. — Но и это еще не все…
Она глубоко вздохнула и гордо вскинула голову.
— Однажды, много лет назад, мне тогда было всего четырнадцать, в горах стояла жара. Я решила поплавать, и в это время появился он. Я просила его уйти, но он не слушал меня. Он схватил мою одежду и ухмылялся, наблюдая за мной. Его глаза…
— Ты не врешь об этом проходе в горах? — перебил я ее.
— Я родилась в этих горах. Всю жизнь я гоняла по ним овец. Такой проход есть.
— Куда он выходит? В Испанию?
— Недалеко от Фигуэроса.
— Фигуэрос далеко от Барселоны?
— Километров сто.
— Что ты будешь делать, когда выведешь нас?
— Скорее всего пойду в Мадрид или в Сарагосу. Мой отец брал меня с собой, когда я была еще совсем девочкой. Там много маленьких фабрик, попробую найти работу на какой-нибудь, где делают консервы. Я умею обрабатывать овощи. — Она посмотрела на меня. — Возможно, вы дадите мне немного денег.
— Если ты проведешь нас в Испанию, тебе не придется работать на консервном заводе, — пообещал я.
Я повернулся и тихо, чтобы никого не задеть, двинулся среди спящих крестьян к Туки и Маркусу. Я подал знак, чтобы Джипо и Отто приблизились к нам. Рассказал им о предложении девушки. Они не колебались и минуты.
— Идем!
Сидония кивнула, подошла к двери и выскользнула в ночь. Она даже не оглянулась назад. Мы беззвучно вышли следом, аккуратно прикрыв дверь церкви, и заторопились вдоль деревенской улицы.
У последнего домика Сидония повернулась и жестом остановила нас, чтобы мы подождали. Она зашла в дом и вскоре появилась снова. Она успела переодеться. Подвенечный наряд сменили брюки и сапоги, через плечо была перекинута куртка из овечьей шкуры.
Она вручила Маркусу кожаный узелок с сыром и хлебом и шагнула в темноту.
— Сюда, — прошептала она, — скорее!
И скрылась во мраке. В церкви пока было тихо.
Около шести утра прекратился дождь, а к десяти Пиренеи уже пропеклись от сухой жары. Я не знал, на какую высоту мы поднялись, но думаю, что очень высоко, потому что Туки беспрестанно кашлял. Разреженный воздух оказался для всех, кроме Сидонии, нелегкой нагрузкой. Она же резвилась, прыгала и подскакивала на горных тропинках так же уверенно, как, должно быть, и ее козы. Мы не остановились ни разу после того, как покинули деревню. Много раз мы останавливались в сомнении, прежде чем решались вслед за Сидонией преодолеть очередное опасное препятствие на тропе. Однако каждый раз убеждались, что за препятствием скрывается очередная тропинка. Ровно в полдень, когда мы оказались в маленькой, со всех сторон закрытой расщелине между скал, Сидония повернулась к нам лицом.
— Теперь мы можем остановиться и передохнуть. — Она показала на отвесную скальную стену. — Нам придется забраться вон туда.
— Сколько еще? — спросил я.
— До чего?
— До границы.
—,Да мы же пересекли ее давным-давно! Когда закончился дождь. Мы уже в Испании.
Она оглянулась и отошла в сторону. Через мгновение скрылась в рощице диких пробковых дубов.
— Смотрите, а Туки выглядит хоть куда, — сказал Джипо с усмешкой.
— Знаешь, подцепить такую девочку — это удачнее, чем жениться на дочери магната и унаследовать его дело, — сказал Туки. Кашель оставил его.
Каньон, в котором мы расположились на отдых, был маленький и аккуратный. С трех сторон его окружали отвесные скалы. На дне были густые заросли высокой травы, крупная лаванда и какие-то белые цветы. Пробковые дубы были разбросаны причудливым узором, с некоторых из них большими кусками отвалилась их драгоценная кора. В самой дальней стене каньона зияло отверстие — вход в пещеру, манящий своей прохладой.
Вокруг царило абсолютное спокойствие. Даже не верилось, что такое еще возможно в нашем мире.
Сидония возвратилась из рощицы. Она приблизилась и, закусив губы, глядела на нас.
— Хочешь пить, милая? — Туки протянул девушке бутылку вина.
Она не шевельнулась, лишь еще сильнее закусила губу.
— Сколько еще нам подниматься после того, как выберемся отсюда? — спросил я.
Она молчала.
— Как мы пойдем по другую сторону каньона? — снова спросил я.
— Все время вниз, — сказала Сидония.
Она открыла рот, чтобы что-то добавить, но почему- то передумала.
