Снова и снова раздавались короткие очереди из «томпсона» Джипо, а за ним вступал в дело Туки. Так мы отстреливались почти десять минут. Мы не очень надеялись попасть в кого-нибудь из этих людей, но наша стрельба не позволяла им высовываться и целиться.
— За мной! — Сидония жестом указывала, куда идти.
Туки повесил автомат на плечо и достал «сорок пятый». Продолжая стрельбу по людям за деревьями и валунами, мы двинулись вдоль каменной террасы.
Солнце наконец скрылось за горами. Подул легкий ветерок.
Я глянул наверх. Мы были в пятнадцати метрах от вершины. Сидония уже достигла края горы. «Томпсон» итальянца продолжал сотрясать горный воздух.
Вдруг скалу потряс взрыв. Мы замерли на выступе, прижимаясь к стене. Медленно, как из печной трубы, из пещеры повалил дым и клубы пыли.
— Граната, — сказал Отто. Он повис на одной руке и стал стрелять вниз.
— Не останавливайся! — приказал я. — Шевелись!
До вершины оставалось каких-то десять метров, когда пули вновь засвистели над нашими головами.
— Шевелись, Дункан, шевелись! — уговаривал я сам себя.
На миг мой взгляд приковали события у подножия скалы. Я не мог оторвать взгляд от цепочки людей, которые начали свой подъем по стене каньона. Человек восемь карабкались вверх.
Внезапно прозвучал резкий треск винтовочных выстрелов. Наши преследователи почему-то прекратили подъем и разбежались по каньону под прикрытие дубов и скал.
— Пограничный патруль! — сверху прокричал мне Туки.
Я повернул голову и глянул туда, где появились новые действующие лица. Шесть-семь человек в военной форме, вооруженные винтовками с оптическим прицелом, занимали позицию для стрельбы и били по нашим деревенским преследователям с их красными «гостями». Другая группа пограничников, стоя под скалой, рассматривала нас в бинокли.
— Нам повезло! — закричал я. — Давайте быстрее!
Я задрал голову вверх. Сидония уже добралась до вершины. Отто оставалось пройти несколько футов.
Мое внимание привлекла частая стрельба на дне каньона. Красные сориентировались и приступили к методичному расстрелу пограничного патруля, не ожидавшего такого профессионального нападения. Через несколько минут военные уже лежали вповалку, а наши преследователи снова рванулись к подножию скалы.
Быстро темнело. Ветер усиливался. Выбираясь на вершину горы, я слышал, как Туки вновь зашелся в приступе кашля, наглотавшись холодного вечернего воздуха.
Последний отрезок своего пути к вершине я преодолевал уже в темноте.
Я лежал на камнях, тяжело дыша, облизывая царапины и лопнувшие волдыри на руках, и смотрел, как красные с горящими фонариками ползут по скале. Они были раздражены и честили друг друга на чем свет стоит. Они явно не ожидали, что на их пути встанут подобные препятствия.
— Они доберутся до вершины не раньше чем через три, а то и четыре часа, — сказала Сидония. — За это время мы легко скроемся в темноте.
— Дай мне еще несколько минут передышки, милая, — попросил Туки, прерывисто дыша.
И снова закашлялся. Дольше и мучительнее, чем когда-либо раньше. Его лицо исказилось от боли. Он отвернулся от нас, и его вырвало.
— Зажги спичку, — Попросил я Отто.
В свете дрожащего огонька мы разглядели, что губы у Туки были в крови. Он стер кровь рукавом и посмотрел на него. Он не отводил глаз от темного пятна на рукаве, пока снова не зашелся в кашле. Отто зажег еще одну спичку.
Туки лежал на земле. Он вытянулся и держался за грудь, откинув голову набок, а изо рта у него текла тонкая струйка крови.
— Будь я сукин сын, — задохнулся он, — но я не собираюсь умирать в одиночестве и темноте. Заберите меня отсюда.
Отто с колебанием глянул на меня.
— Берем его под руки, — сказал я. — Быстрее. Мы не можем терять ни минуты.
Мы подняли Туки на ноги. Он кашлял не переставая. Сидония смотрела с испугом. Она осунулась. Многочасовое напряжение не прошло даром и для нее.
— Идемте, — позвала она и двинулась в темноту.
Мы прошли во мраке метров пятьдесят и споткнулись. Я растянулся на тропинке, а Отто с руганью полетел вниз головой в неглубокую впадину. Он выполз из нее и вернулся на тропу, где я помогал Туки подняться на ноги.
— Ты ненавидишь меня, краут, за то, что я болен, — презрительно сказал Туки. — Ты бы спокойно бросил меня здесь умирать, не правда ли? Но у тебя не хватает смелости пойти против босса.
Он засмеялся в лицо немцу и опять закашлялся.
Немец взглянул на меня и молча ухватил Туки под локоть. В полной тишине мы ковыляли по тропинке следом за Сидонией, которая часто останавливалась, чтобы удостовериться, что мы не отстали.
Крики и перебранка красных, ползущих по склону, остались далеко позади.
Около десяти часов вечера из-за гор выплыла луна и повисла над нашими головами. Она светила до самого утра, временами пропадая за облаками и горными вершинами. Никаких серьезных испытаний далее не предвиделось, тропинка более или менее равномерно шла под уклон и вела нас вниз, к равнинам, где живут люди. Туки продолжал непрерывно кашлять. Он попытался выпить немного вина, надеясь, что алкоголь смягчит страдания, но эта попытка закончилась мучительным спазмом с кашлем и рвотой. Он трясся от холода и мелко стучал от озноба зубами.
Отто помалкивал. Он не проронил ни слова с той минуты, когда Туки обвинил его в желании бросить больного товарища на произвол судьбы и скрыться самому. Луна в последний раз Мигнула, уходя за облака, и наступила непроницаемая тьма.
Мы сделали остановку только один раз, когда немцу послышался какой-то шум за спиной. Прислушиваясь, мы замерли на несколько вкинут, но тревога оказалась напрасной, и мы продолжили путь.
Перед самым рассветом мы выбрались из гор на широкую плоскую долину. Вдалеке виднелись разбросанные в разных местах дома и фермы. В нескольких километрах от нас тянулись аккуратные линии виноградников. Мы нырнули под прикрытие уже невысоких скал, переходящих в отлогие зеленые холмы и без остановок продолжили наше отчаянное путешествие.
Когда мы шли уже по краю виноградных садов, появилось ослепительное солнце. Было приятно ощущать под ногами твердую песчаную почву. Теперь мы останавливались для передышек чаще, чем следовало, все четверо оглядывались назад, бессознательно высматривая признаки погони.
Туки сдал окончательно. Он не мог больше сделать и шагу.
— Я должен поспать, — шептал он. — Хотя бы несколько минут. Мои легкие расползаются на части и…
Он не договорил, опустился на песок под густыми зарослями винограда и закрыл глаза.
— Пятнадцать минут, — назначил я время отдыха. — Потом разбудим его и пойдем.
Я повернулся к Сидонии. Она присела в стороне, поглядывая на нас.
— Далеко еще до Фигуэроса? — спросил я.
— Десять-двенадцать километров. Через этот перевал. — Она показала рукой на дальний край долины.
— Там можно раздобыть машину?
— Не знаю. Это очень маленький городок. Но такси там нанять можно.
И таксист согласится подвезти нас до Барселоны?
Думаю, да.
Они, — Отто со значением оглянулся назад, тупа откуда могла появиться погоня, — пойдут той же дорогой. Но я почувствую, что мы спасены, если доберемся до Фигуэроса.
Он повернулся к Сидонии.
Мадам, — чопорно сказал он, — я хочу извиниться за свое поведение.
Все в порядке, мсье, — ответила Сидония.
Я посмотрел на часы.
_ Пора. Буди его.
Отто протянул руку и тихонько потряс Туки за плечо. Тот не пошевелился. Отто тронул его еще раз и вопросительно взглянул на меня. Сидония подавила вскрик.
— Туки! — Я наклонился над ним и потрепал по щеке. Смочил вином платок и увлажнил губы. Его подбородок потемнел от засохшей крови.
Туки был мертв.
Когда я выпрямился, Отто уже развязывал шнурок, которым Туки прикрепил к своему поясу сумку с деньгами.
Внезапно он вскинул свой пистолет и направил на меня.
— Хватит играть, Дункан. Где микрофильм?
Я инстинктивно метнулся к нему. Он знал, что я опасный противник даже под прицелом пистолета. Тогда он отступил и навел пистолет на Сидонию.
— Я пристрелю ее, если ты не остановишься, Дункан. Отдай пленку.
— Сначала тебе придется убить меня.
Он пожал плечами.
— И ее тоже?..
Сидония жалобно смотрела на меня.
— Пожалуйста, мсье, сделайте что-нибудь, — почти прошептала она.
— Почему ты так долго ждал? — спросил я, чтобы выиграть немного времени.
— Я ни о чем не собираюсь разговаривать, — резко перебил он. — Отдай микрофильм.
— Ты уже сто раз мог убить меня, забрать кассету и присоединиться к своим. — Я ткнул пальцем в сторону скал.
Отто удивленно поднял брови.
