— Вы уверены, что парень или девушка не сообщат кое-кому о некоторых вещах?
— В парне я уверен. Когда он войдёт в игру, он сам захочет сохранить тайну. Что касается девушки, то она не будет знать ничего такого, что могло бы представлять для нас опасность разоблачения. Во всяком случае, я готов обеспечить наблюдение за обоими.
— Готовы или уже обеспечиваете?
— Можно сказать, обеспечиваю! Ведь без предварительной проверки я не мог бы сделать и последующие ходы?!
— Не спорю. Но прошу вас выражаться точнее.
Ясно, что этот «кокосовый орех», смотрящий на меня тусклыми глазами, не просто слушает, что я говорю, а старается прочитать мои мысли. Приходится, однако, выполнять смертельный прыжок.
— Если вы хотите, чтобы я выражался совсем точно, то должен признаться, что операция уже началась. Она продвинулась не так далеко, чтобы её нельзя было остановить, если я получу приказание, но она начата, я не мог позволить себе упустить некоторые благоприятные возможности, да и время нельзя терять.
— С этого и надо было начинать, — произносит безразличным тоном шеф. И спрашивает: — А есть ли гарантия, что никто не увидит, как наш Тарзан идёт от окна девушки к окну кабинета?
— Деревья, окружающие дом, и позднее время операции делают риск минимальным.
— Но чем чаще это будет повторяться, тем больше опасность…
— Поэтому визиты туда будут раз в неделю. Мы будем интересоваться главным образом теми документами, которые объект приносит в субботу домой, потому что в субботу и воскресенье у него больше всего времени, и логично предположить, что он берёт для работы дома в эти дни самые объёмные и важные документы. А те вопросы, которые нас интересуют, как вы сами знаете, позволяют нам по одному документу судить и о целом ряде других, даже не знакомясь с ними.
— Значит, только в субботу?
— Да. Только в субботу.
— Этот человек настоящий раб своей работы, — замечает бесцветным голосом и без особой связи с тем, о чём мы говорим, рыжеволосый хозяин виллы.
— Похоже, что так.
Потом он снова задаёт вопросы и спрашивает обо всём, вплоть до мелочей, о расположении комнат, о привычках участников операции — активных и пассивных, — даже об отмычках и фотоаппаратуре, которые я собираюсь использовать.
— Ещё виски? — спрашивает шеф, установив, очевидно, с некоторой грустью, что вопросов уже не осталось.
— Спасибо. Я бы предпочёл немного содовой.
Он наливает мне и себе содовой, кладёт в свой стакан кубик льда, наливает чуть-чуть виски для подцветки и медленно отпивает один глоток.
— У вашей операции есть одна положительная сторона: она проста, в ней участвует ограниченное до возможного минимума число людей, а эффект её может быть очень большой. Но должен вам сказать, что у неё, по-моему, есть и два минуса.
Он умолкает и смотрит на меня, проверяя, догадываюсь ли я, что это за минусы.
— Во-первых, вы позволили себе поспешные действия. Вы только сообщили нам о возможностях и тут же приступили к реализации своего плана, не получив на то разрешения. А посему я хотел бы вас спросить, какой смысл в вашем приезде? Вы действуете как тот парень, который сначала переспал с девушкой, а потом попросил её руки.
Он опять умолкает, продолжая, однако, пристально смотреть на меня, и выражение покорности и кроткого раскаяния на моём лице не производит на него никакого впечатления.
— Вы, я полагаю, читаете газеты и понимаете, что скандал абсолютно не желателен. Стремление к разрядке напряжённости и её воплощение в жизнь становятся реальной перспективой, а в такие периоды некоторые влиятельные силы очень придирчивы к нам, и каждый промах будет использоваться для выступления против нас. Конечно, мы с вами прекрасно знаем, что периоды разрядки проходят, а «холодная война» продолжается. Но это знаем мы с вами, а некоторые люди этого не знают.
Он снова делает паузу.
— Во-вторых, мне не нравится, что вы задействовали наркоманов. С наркоманами надо быть очень осторожным. Они удобны тем, что их легко завербовать и ещё легче держать в подчинении. Но они непредсказуемы. Это отребье.
— К несчастью, нам всегда приходится использовать для своих целей подобное отребье, — позволяю я себе заметить.
— Да, это неизбежно, — соглашается шеф. — Но всё же даже в этой среде есть разные. Наркоманы — худшие из них. Вот теперь от одного вам уже надо избавляться!..
— Это нетрудно. Если только вы согласитесь с моим предложением.
— Я вынужден его принять. Вы ставите меня в такое положение, что я волей-неволей должен, что называется, отдать вам свою дочь в жёны.
— Весьма сожалею… — пытаюсь вставить я.
— Нисколько вы не сожалеете. Это пустые слова, — прерывает меня шеф и добавляет: — А проводника и в самом деле совсем освободите. — Он встаёт, давая мне понять, что разговор окончен, и я тоже встаю, хотя мне хочется коснуться ещё одной темы.
— Судя по газетам, мою африканскую историю опять раздувают, — всё же осмеливаюсь сказать я.
— Раздувают, — подтверждает шеф. — И притом не в вашу пользу.
Он снова устремляет на меня свой вроде бы безучастный взгляд.
— Однако я советую вам не слишком переживать из-за этой истории и беречь свои нервы для дальнейшей работы. Пока что мы сдерживаем стремление некоторых людей рыться больше, чем нужно, в вашей биографии… А будущее зависит от вас. Если операция закончится успешно… Победителей, как известно, не судят!
* * *
Шеф исчезает где-то внутри виллы, а я остаюсь в компании какого-то смуглого субъекта в маленькой комнатке возле прихожей, потому что, прежде чем покинуть эти места, мне надо провернуть ещё одно дельце.
Раздаётся негромкий звонок, и я вижу на экране стоящего на столе маленького телевизора парня с гитарой.
— Это ваш человек? — спрашивает смуглый.
— Да.
Смуглый нажимает на какую-то кнопку, и я вижу, как парень входит через автоматически открывшуюся дверь в сад.
— Вы могли бы его помыть. Внизу есть ванная, — замечает смуглый.
— Боюсь, что он начнёт плакать и слишком громко кричать: «Ой, мамочка!» — отвечаю я и выхожу.
Я встречаю лохматого на аллее, и мы усаживаемся с ним на скамейку под деревьями.
— Вы принесли мне дозу? — спрашивает гость.
— Я вам принёс много доз, но сначала работа, а потом удовольствие.
И я объясняю ему его задание.
Он слушает вполуха, и я вынужден его предупредить:
— Если вы будете думать о чём-то своём, — говорю я, — пока я тут трачу свои силы на объяснения, то можете быть уверены, что никаких доз не будет.
— Я всё слышал и всё запомнил, — возражает он. — Вагон будет стоять в тупике…
— Да, вы его сразу узнаете по надписи. Когда человек, о котором я вам говорю, откроет дверь, вы скажете: «Я пришёл от Старого». А когда войдёте, направьте сразу же вот это ему в лицо и нажмите на спуск.
С этими словами я протягиваю парню маленький пистолет.
— И чем же заряжена эта зажигалка? — презрительно спрашивает он.
— Будьте спокойны, не морфием, но тем не менее уснёт он на десять минут. Этого достаточно, чтобы вы взяли его бумажник, обыскали карманы и багаж. Если вы найдёте какие-нибудь бумажки с записями, любые, — тоже возьмите. Потом без паники и не слишком торопясь тем же путём вернётесь, возьмёте такси и велите таксисту отвезти вас к скверу возле маяка. Там вас будет ждать моя секретарша.
— Я всё слышал и запомнил. — повторяет парень. — А теперь дайте мне ампулы.
— Вот вам небольшой аванс, чтобы вы не были к вечеру как тряпка!
Я лезу во внутренний карман пиджака и достаю две ампулы.
— Остальное получите от моей секретарши после того, как выполните своё задание. Тогда уж хоть травитесь, хоть подыхайте!
При этих ободряющих словах я встаю и делаю знак парню последовать моему примеру.
— И оставьте где-нибудь эту гитару, — говорю я. — Вы же идёте не серенады петь…
