Ознакомительная версия.
Вайдеман и Пихт поехали проститься к Эрике и Зандлеру. После невероятного случая с Юттой профессор и Эрика долго не могли прийти в себя. Ютта, секретарша самого конструктора, оказалась красной радисткой. Она взорвала себя и рацию гранатой, которую, очевидно, берегла на тот случай, если ее попытаются схватить гестаповцы. Огонь, несмотря на все усилия пожарных, успел сожрать все, что могло бы оказаться важной уликой. Весь пепел был собран и отправлен экспертам, но они нашли в нем только несколько попорченных деталей. Эти детали позволили установить, что радиостанция была немецкого производства, из тех, что монтировались обычно на транспортных трехмоторных самолетах «Юнкерс-52».
Дом отремонтировали, стену, отделявшую комнату Ютты от спальни Эрики, завесили алым крепом. Зейц, который в последнее время особенно часто навещал профессора, говорил, что в ту же злопамятную ночь скрылся и брат Ютты — Эрих Хайдте. Коссовски, по счастливой случайности, выжил. Опытный хирург сделал отчаянно смелую операцию, и теперь Коссовски лежит в лучшем военном госпитале в Бернхорне.
Когда Пихт и Вайдеман вошли к Зандлеру, они обратили внимание на то, как изменился профессор: опустившиеся плечи, бледное, даже голубоватое лицо, резкие морщины. Эрика была обеспокоена здоровьем отца.
Пихт крепко обнял девушку.
— Это встреча или прощание? — спросил Вайдеман.
Эрика освободилась от объятий и вопросительно посмотрела на Вайдемана.
— Встреча, Альберт, — сказал Пихт.
— Альберт, почему вы всегда так зло шутите? — Эрика отошла к буфету и сердито зазвенела чашками.
— Тогда пора прощаться, — посмотрел на часы Вайдеман, пропустив мимо ушей слова Эрики..
— Что это значит, Пауль?
— Через три часа мы улетаем на фронт.
— На фронт?
Пихт кивнул:
— На русский фронт.
— Надолго?
— Не знаю. Постараюсь вернуться, как только мы победим.
— Не волнуйтесь, фрейлейн. — Вайдеман сам достал из буфета коньяк и наполнил рюмки. — Выпьем за наши победы в русском небе!
— Ты вылетаешь на новом «фоккере», кажется? — спросил Пихт.
— Да. Я должен оценить его боевые качества и прислать фирме обстоятельный отчет. В дверь позвонили.
— Это, наверное, Зейц, — шепнула Эрика и выбежала в переднюю.
Оберштурмфюрер сухо поздоровался с летчиками и сел за стол.
— Какой ты стал важный, Вальтер, — толкнул его локтем Вайдеман.
— Дел много… — односложно ответил Зейц. — А вы на фронт? Прощальный ужин?
— Как видишь…
Зейц поднял рюмку:
— Не дай бог попасть вам в плен.
— А мы не собираемся попадать в плен к русским, — засмеялся Пихт и снова обнял Эрику. — Надеюсь, невеста меня подождет?
Эрика покраснела и опустила голову.
— Как здоровье Коссовски? — вдруг серьезно спросил Пихт и в упор посмотрел на Зейца. Тот нервно зажал рюмку.
— Поправляется, кажется. Я дважды навещал его…
— Ну, бог с ним, передай ему наши пожелания. — Пихт допил рюмку и встал, окинув взглядом, словно в последний раз, уютную гостиную Эрики.
Колючие метели носились по огромной русской степи. Обмороженные техники в куртках из искусственной кожи возились по ночам у моторов, едва успевая готовить машины к полетам. «Ме-109» не выдерживали морозов. Моторы запускались трудно, работали неустойчиво, в радиаторах замерзало масло. Прожекторы скользили по заснеженным стоянкам, освещая скорчившихся часовых, бетонные землянки, вокруг которых кучами громоздились ржавые консервные банки, картофельная шелуха и пустые бутылки от шнапса. Только в дотах и можно было обогреться.
— Ну и погода, черт возьми! — ругался лейтенант Шмидт. — Если я протяну здесь месяц, то закажу молебен.
— Перестань ныть, — мрачно отозвался Вайдеман. — Мы здесь живем, как боги. Посмотрел бы, в каких условиях находятся армейские летчики…
— Я не хочу, чтобы в этой земле замерзали мои кости! — взорвался Шмидт. — Я не хочу, чтобы о нас в газетах писали напыщенные статьи, окаймленные жирной черной рамкой!
— Ты офицер, Шмидт! — прикрикнул Вайдеман.
— К черту офицера! Неужели вы не понимаете, что мы в безнадежном положении? Наши дивизии все равно пропадут, и отчаянные наши попытки пробиться к ним стоят в день десятков самолетов. Я не трус… Но мне обидно, что самую большую храбрость я проявляю в абсолютно бессмысленном деле.
— Фюрер обещал спасти армию, — сказал Пихт.
Летчики замолчали и оглянулись на Пихта, который сидел перед электрической печью в меховой шинели и грел руки.
— Из этой преисподней никому не выбраться, — нарушил молчание фельдфебель Эйспер. — Позавчера мы потеряли семерых, вчера — Привина, Штефера. Сегодня на рассвете — Нинбурга…
— Это потому, что у нас плохие летчики. — Вайдеман бросил в кружку с кипятком кусок шоколада и стал давить его ложкой. — Такие нюни, как Шмидт…
— Черта с два, я уже сбил двух русских!
— А они за это время четырнадцать наших.
— У них особая тактика. Видели, как вчера зажали Пихта?
— Какая там особая! Просто жилы покрепче.
Вайдеман отхлебнул чай и поморщился:
— В бою надо всем держаться вместе и не рассыпаться. Русские хитро делают: двое хвосты подставляют, наши бросаются в погоню, как глупые гончие, а в это время их атакует сверху другая пара.
— Но и мы так деремся!
— Завтра кто нарушит строй, отдам под суд, — не обращая внимания на Шмидта, сказал Вайдеман.
…На рассвете техники стали заливать в моторы «мессершмиттов» антифриз.[18] Пихт побежал к своему самолету. Обросший, с коростами на щеках и носу, фельдфебель Гехорсман копался в моторе «фокке-вульфа».
— Что не весел, Карл? — спросил Пихт. Гехорсман стянул перчатку и показал окровавленные пальцы:
— Я не выдержу этого ада.
— Вот коньяк, выпей — будет легче. — Пихт протянул ему фляжку.
— Слушайте, господин капитан, — проговорил Гехорсман тихо. — Смотрю я на вас, вы не такой, как все.
— Это почему же?
— Да уж поверьте мне. Если бы все были такие, как вы, Германия не опаскудилась бы, боль им в печень!
— Брось, Карл, — похлопал его по плечу Пихт. — Самолет готов?
— Готов.
— Когда-нибудь ты все поймешь, — многозначительно произнес Пихт. — Я могу рассчитывать на тебя?
— Как на самого себя!
— Хорошо, Карл. А теперь давай парашют. Гехорсман помог Пихту натянуть на меховой комбинезон парашют и подтолкнул летчика к крылу:
— Только берегитесь. Русские когда-нибудь посшибают вас всех.
Из землянок выходили другие летчики и медленно брели к своим машинам.
— Ты знал Эриха Хайдте? — вдруг спросил Пихт.
— Знал, — помедлив, ответил Гехорсман.
— Он был неплохой парень?
Гехорсман сделал вид, что не расслышал, спрыгнул с крыла и отбежал в сторону.
Над аэродромом проплыли на большой высоте две группы трехмоторных «юнкерсов». Около восьмидесяти самолетов. Их и должны были прикрывать асы отряда Вайдемана. Истребители, стреляя выхлопами, стали выруливать на старт. Снежная пороша забушевала на стоянках.
Пихт включил рацию. Сквозь треск в наушниках прорвался голос Вайдемана:
— Так не забудьте: кто выскочит из строя, отдам под суд!
Истребители на форсированном режиме догнали транспортные самолеты и построились попарно сверху. Пихт посмотрел вниз на белую снежную пустыню. Ни деревень, ни городов — снег и снег. Люди давно ушли отсюда, а если кто и остался, то, наверное, зарылся так глубоко в землю — не достать никакими фугасками. Иногда через поля, а чаще через холмы пробегали обрывистые змейки покинутых окопов.
— Внимание, проходим линию фронта, — предупредил Вайдеман.
Никакой линии внизу не было. Та же равнина, те же снега. Только где-то на горизонте дымно чадил подожженный дом, черная лента тянулась по белому снегу. В небе слева вдруг что-то передвинулось и насторожило Пихта. Закачали крыльями пузатые транспортники, закружились турели с короткими спарками пулеметов. «ЯКи»!
Светло-зеленые истребители с яркими красными звездами стремительно сблизились с тяжелыми самолетами, и строй сразу же стал распадаться. Одна машина, задымив, пошла к земле.
— Русские! — закричал Вайдеман. — Звенья Пихта и Шмидта вниз!
Пихт, убрав газ, нырнул в образовавшуюся брешь и сразу же попал в клещи двух «ЯКов». Он двинул ручку вперед, крутнул нисходящую спираль. Ушел! И тут в прицеле появился «ЯК». Истребитель шел в атаку против трех «юнкерсов». Пихт дал длинную очередь. Трасса прошла перед носом истребителя. Русский летчик оглянулся назад, увидел повисший в хвосте «мессершмитт» Пихта, видимо, что-то закричал и змейкой стал закрывать своего товарища, который шел впереди.
Ознакомительная версия.
