— Это группа коммунистов из гамбургского порта,— заговорил Таганов. — Первый слева — провокатор Ганс Георг Штехелле. Сподвижник Рема еще со времен «Стального шлема». В двадцать восьмом году по заданию нацистов выступил в коммунистической печати, заявил, что осуждает фашистов и рвет с ними навсегда. Так нацисты внедрили Штехелле в ряды немецких коммунистов.
Генерал пододвинул Таганову другую фотографию.
— А здесь Рем благодарит Штехелле после разгрома штурмовиками гамбургского коммунистического клуба, — сказал Таганов. — Штехелле, за тридцать сребреников запродавший жизни многих коммунистов, не дожил до прихода Гитлера к власти. Будучи резидентом германской разведки, проявлял активную деятельность в Средней Азии. Так, он из Туркмении переправил списки «антибольшевистского подполья». Но об этих списках я, по легенде, не знаю, так как они составлялись под контролем советских органов контрразведки. Я смутно помню Штехелле — видел его лишь раз в Ашхабаде, в компании Ивана Розенфельда.
Откашлявшись, Ашир продолжил:
— Рядом со Штехелле склонный к полноте молодой немец. Это Карл Фюрст, сейчас служит в гестапо, курирует деятельность так называемого Туркестанского национального комитета. У него досье почти на всех туркестанцев. — Ашир взял в руки другую фотографию, поднес ее ближе к глазам. — А здесь адмирал Канарис, шеф германского абвера, милостиво улыбается барону Вилли Мадеру, известному в Иране, Афганистане и Турции под именем Вели Кысмат-хана, якобы занимающегося торговлей. Мадер — опытный разведчик, умный и хитрый враг, владеет многими восточными языками. После Штехелле, обезвреженного при переходе границы, был резидентом абвера в Иране. Канарис благоволит к Мадеру, попавшему сейчас в немилость. Барона после неудач в Иране и Афганистане отозвали в Берлин, там он вхож в круги СС, проявляет интерес к туркестанцам и этому пресловутому комитету, любой ценой пытается увильнуть от Восточного фронта,
— Прекрасно, Ашир! А что же лично связывает тебя, советского педагога, директора техникума, с другом самого Канариса?
— Вот фото тридцать девятого года. — Таганов, потянувшись к папке с фотографиями, взял еще снимок. — Тут Черкез Аманлиев, а рядом два ашхабадских немца слушают Новокшонова. Снимок сделан в Ашхабаде, из окна аптеки, где заведующим работал друг Ивана Розенфельда, тоже «спартаковец», внедренный в так называемое антибольшевистское подполье, как громко именовал Мадер свое детище — небольшую группу, которую чекисты полностью контролировали и направляли. Вот тогда-то я снова вошел в уже однажды разогнанный кружок пантюркистов, мечтавших о выходе Туркмении из состава Советского Союза...
Таганов отодвинул от себя фотографии и усмехнулся:
— Впрочем, я увлекся... Черкез — сын чекиста Аманли Белета, обманом увезенный в Иран. Он муж моей сестры Джемал, таким же путем оказавшейся за кордоном. Черкез сейчас наш человек, и нас вполне устраивает, что он — компаньон Мадера по торговым делам и агент абвера. Через него и Джемал можно выйти на самого Мадера и Фюрста, имеющих влияние на главарей Туркестанского национального комитета, короче ТНК.
Ашир протянул руку за фотографией, лежавшей на самом верху.
— На втором плане, — ткнул он пальцем в невыразительное лицо Новокшонова, — пройдоха Шырдыкули, служивший англичанам, известен и как агент-вербовщик абвера. После задержания под контролем нашей контрразведки переправил Мадеру важное для нас донесение со списками уцелевших и новых членов, якобы привлеченных им и Черкезом в антисоветское подполье. Там проходят люди, некогда замеченные и Штехелле. Он их тоже рекомендовал как «ярых антисоветчиков», «друзей Германии». Девятым в списках стоит моя фамилия с пояснением: сын басмаческого юзбаши, в двадцатых-тридцатых годах был сердаром басмаческого отряда «Свободные туркмены». Десятым вписан Ходжак, бывший начальник личной охраны Джунаид-хана. Мадер ему доверяет, вхож он и к Эшши-хану, в круги туркменской эмиграции в Иране и Афганистане.
— Ну что ж, Ашир-джан, все верно, — довольно обронил генерал. — Насколько нам известно, списки были размножены, обрели новых хозяев. Копии их есть и в абвере, и в службе безопасности, и даже у шефа гестапо. Так что в рейхе кое-кто из туркмен известные люди, — улыбнулся старый чекист.
— Но оригинал списков, составленный еще в Ашхабаде, у вас, товарищ генерал. Там есть и мои пометки...
— Об этом забудь, Таганов, — строго произнес генерал. — Твердо запомни, что твой отец погиб не от рук басмачей, а от пуль кизыл аскеров... Месть за него жжет твое сердце. Ты с детства настроен против большевиков, отобравших у вас коня, верблюда, овец, силой загнавших в колхоз. Поэтому и ты по зову крови подался в басмачи. Вдобавок меркантилен, твой принцип: деньги не пахнут, — и этим ты мало похож на туркмена. Мечтаешь чуть ли не о троне хивинского хана или бухарского эмира, потому стремишься в ТНК или в ряды Туркестанского легиона, чтобы сделать карьеру любой ценой. Твое кредо — личное благополучие в жизни, которое хочешь достичь не трудом, а хитростью и ловкостью...
— Кажется, Вольтер говорил, что не надо быть ученым человеком, академиком, чтобы получить орден, для этого достаточно к месту сказать удачный комплимент любовнице короля.
— Вот-вот, — рассмеялся Мелькумов, — фашисты не очень-то начитанные люди. Такие к месту сказанные ссылки производят на них впечатление... Главное, ты хочешь бороться за единый, свободный, демократический Туркестан, за «Великий Туран», о котором мечтал еще юношей, не без влияния отца, близкого к Джунаид-хану человека.
Генерал поднялся и подвел собеседника к небольшому столу, на котором, помимо брошюр, журналов, газет и листовок, лежала еще одна стопка фотографий...
— Освежи память! — Старый чекист веером рассыпал по столу и выбрал несколько снимков. — Вот Вели Каюм, его почему-то величают ханом, а сам считает себя еще и президентом «Великого Турана». Его жена Рут Хендшель работает диктором берлинского радио, по совместительству — агент гестапо, увлекается теорией и практикой Фрейда... А это Баймирза Хаит, ярый националист, сын бая, в прошлом командир Красной Армии, добровольно сдавшийся в плен, ныне — редактор газеты «Ени Туркестан» и журнала «Милли Туркестан». Вот образцы их продукции.
Задумчиво перебирая все, что накопилось на столе, Ашир усмехнулся:
— Быстро же ученик забыл своего учителя Мустафу Чокаева. Вовсю одного Каюма цитируют.
— Вспоминать о Чокаеве не в интересах лидеров ТНК. Все знают, что Каюм собственноручно отправил на тот свет своего благодетеля, чтобы занять кресло президента комитета. Это сделано с санкции гестапо, которое завербовало Чокаева, но не простило ему прежнюю любовь сразу к двум разведкам — французской и английской.
Глухо зазвонил телефон, и генерал поднял трубку, попросил связаться с ним попозже.
— Запомни главное, Ашир-джан, — продолжил он. — Ты вступаешь в борьбу идеологическую, в борьбу за души людей. За наших соотечественников, которых каюмы и хаиты пытаются растлить нравственно, отравить возрождаемыми идейками пантюркизма и оголтелого национализма. Нацистские теоретики вытаскивают на свет божий все, что служит их захватническим планам. На совещании в министерстве пропаганды Геббельс напомнил слова Клаузевица о том, что такая страна, как Россия, может быть побеждена только в том случае, если посеять раздор между ее народами. Фашистские подголоски, подхватив мысль этого оракула, утверждают, что Россию нельзя победить лишь военным путем, ее следует взорвать изнутри, расчленить на составные части по национальному признаку, чтобы присоединить к «третьему рейху»... Гитлеровцы мнят себя радетелями мусульман, сулят после поражения Советов создать самостоятельные государственные образования на Кавказе и в Средней Азии. В этой политике они делают ставку на эмигрантское отребье, которое ошивается по Европе. Опора, конечно, гнилая, но напакостить они могут. В тридцать пятом году более ста эмигрантов, среди них русские, узбеки и туркмены, поехали «для получения воспитания» в различные школы Германии и Японии. А тех, кто имеет опыт в басмачестве, немцы уже давно взяли к себе на службу. Так что, Ашир-джан, тебе предстоит серьезный бой за нашу правду, правду интернационалистов-ленинцев. Войти в Туркестанский комитет — вот твоя задача! Развалить работу по окончательному сколачиванию легиона, помочь пленным вернуться домой... Это очень нелегко. Только в книгах нашу жизнь разведчиков рисуют романтичной, красивой, что ли, и непременно со счастливым концом... Там ты будешь не один. Пароль и явки помнишь?
— Помню, товарищ генерал! — ответил Ашир. — Пароль я сам предложил Ивану Васильевичу Касьянову.
— Тогда отлично! — улыбнулся генерал и, тут же посерьезнев, сказал: — Кое-где фашисты уже используют туркестанцев для борьбы с советскими, французскими, итальянскими партизанами, бросают их в бой против частей Красной Армии. Так было под Сталинградом, в Калмыцкой степи, где на нашу сторону перешли отдельные группы. Фашистская разведка вербует из числа военнопленных шпионов и диверсантов, засылает в наш тыл. Многие из них приходят к нам с повинной. Все-таки они наши, советские люди, и фашизм, несмотря на свою изощренную систему доносов, провокаций и шантажа, не смог вытравить из них все советское, гуманное...
