– Что это за глупость – «это будут не самые выгодные покупатели»? – недовольно воскликнул человек из Португалии. – Вы что, принимаете нас за идиотов?
– Все вы получите существенную прибыль, возможно, не в таких масштабах, как ожидали, однако это необходимо.
– Сеньор Матарейзен, вы ходите кругами!
– Но ведь мы и есть круг, не так ли? Круг Матарезе.
– Будьте добры, выражайтесь яснее! Что вы хотите сказать?
– Если не вдаваться в подробности, вам будет предписано продать свои активы тем покупателям, у которых будет меньше всего опыта, меньше всего возможностей, чтобы ими распорядиться.
– Sacrebleu![31] – прервал его наследник из Парижа. – Вы говорите чушь! Почему такие люди могут быть заинтересованы в подобных приобретениях?
– Все дело в раздутом самомнении, mon ami[32], – ответил вождь из Амстердама. – Такие люди постоянно надрываются, выкладывая огромные деньги за свою заветную мечту, которая оказывается им не по плечу. Мировая экономика изобилует тому примерами; мне на ум первыми пришли финансовые гиганты из Токио. Им захотелось завладеть киноиндустрией в Лос-Анджелесе, и они выкладывали, выкладывали и выкладывали деньги до тех пор, пока их не поглотили сами киностудии, потому что у них не было ни опыта, ни возможностей ими заправлять.
– Для меня все это звучит бредом сивой кобылы! – продолжал бушевать антрепренер из Нового Орлеана.
– Нет, он прав, – заговорил кардинал, по-прежнему не отрывая взгляда от голландца. – Подобные действия придадут грядущему краху больше правдоподобности. Система будет подорвана, массы придут в бешенство и тотчас же начнут искать выход, который для них будет заключаться в переменах.
– Отлично, святой отец. Вы обладаете даром стратегического предвидения.
– Это реальность, голландец, реальность, только и всего. Или мне лучше употребить слово «вера»?
– Эти понятия стали взаимозаменяемыми, не так ли?
– В конечном счете – да, разумеется. Философы-схоласты были по-своему правы. Итак, семена посеяны, когда будем пожинать урожай?
– Все наши действия должны быть полностью скоординированы. Одно событие предшествует другому, каждый шаг влечет за собой следующий, хотя внешне кажется, что отдельные элементы абсолютно не связаны между собой. И объединяет их лишь общий итог: экономика Америки и Европы оказывается в коллапсе, и спасти ее не в силах никакие новые технологии, ибо прогресс кардинально сокращает численность трудящегося населения. Высокие технологии не создают рабочие места, а закрывают их.
– Теоретически, – нахмурившись, спросил англичанин, – какое решение можете предложить вы – можем предложить мы, хотя бы для средств массовой информации?
– Добровольная консолидация с передачей безоговорочных полномочий тем, кто, придя на смену неспособным, сможет оживить застывшую экономику. Будут востребованы богатые, образованные, честолюбивые, при этом менее способные, если только они по доброй воле, с готовностью поддержат новый порядок, получат четко обозначенную систему распределения благ.
– И что дальше? – спросил банкир из Бостона. – Четырехдневная рабочая неделя, в каждом доме телевизор, объединенный с системой слежения?
– Развитые технологии обладают своим преимуществом, вы не согласны? Однако все это – дело далекого будущего. Сначала мы должны выйти из финансового хаоса с четким планом действий.
– Что возвращает нас к моему первоначальному вопросу, – вмешался кардинал. – Когда нам предстоит пожинать урожай?
– Меньше чем через три месяца, в зависимости от того, насколько быстро будут развиваться события. Ну а что до самого урожая, потребуется какое-то время, чтобы растолковать все особенности нового порядка. Скажем, восемьдесят дней. «Вокруг света за восемьдесят дней». В этом что-то есть.
– Прайс! – проревел Скофилд, несясь по лужайке к лодочной станции так быстро, как только позволяли его стареющие ноги.
Камерон обернулся; он бродил по территории лагеря, с виду бесцельно, однако на самом деле его прогулка имела четкую цель. Прайс высматривал, не выглянет кто-нибудь из какого-либо укромного местечка, кто-нибудь с исчезнувшим сотовым телефоном.
– Эй, успокойся, – сказал он, когда к нему приблизился запыхавшийся Скофилд. – Ты еще не готов к спринтерскому забегу на шестьдесят ярдов.
– Да я в лучшей форме, чем ты, малыш!
– Тогда зачем здесь нужен я?
– О, заткнись, – приказал Брэй. Тяжело дыша, он вытер вспотевшее лицо. – Послушай, я тут начал читать те журналы, которые ты привез из Истона…
– Я уже извинился за то, что комиксов не было…
– Да заткнись же! Как долго все это происходит?
– О чем ты?
– Я имел в виду все эти слияния, поглощения, приобретения одних компаний другими, объединение целых отраслей?
– Ну, наверное, лет двадцать-тридцать, а то и гораздо больше.
– Да нет же, идиот, я хотел сказать – сейчас! На протяжении последних нескольких недель, может быть, месяцев?
– Понятия не имею, – признался Камерон. – Все это имеет для меня второстепенное значение.
– Черт побери, а должно было бы стоять на самом первом месте! Это же чистейшей воды Матарезе!
– Что?
– Почерк, стратегия! Снова повторяются Корсика, Рим, Париж, Лондон, Амстердам – и, черт побери, да, Москва! Это тот самый след, те следы, которые привели нас с Талейниковым в Бостон, штат Массачусетс. Еще когда мы были на острове, я предложил тебе заняться жертвами, их родственниками, друзьями, адвокатами, выяснить о них все возможное…
– Я над этим работаю. Фрэнк Шилдс выделил пару аналитиков, чтобы помочь мне познакомиться с окружением того итальянца, игрока в поло, который получил удар по голове на Лонг-Айленде, испанского ученого, отравленного в Монако, и англичанки-филантропа, убитой своим вторым мужем в Лондоне. Если в течение ближайших нескольких дней ощутимых результатов не будет, Фрэнк отправит меня военным самолетом в Великобританию.
– Тогда у меня к тебе другое предложение, – сказал Скофилд. – Отодвинь все это в дальний угол и займись тем, что прямо перед глазами!
– Прошу прощения?
– Этими газетами, журналами, всей этой финансовой мутотенью: банковскими воротилами, грязными деньгами, сомнительными аферами. И натрави своих аналитиков вот на эти компании, национальные и международные – их названия здесь, и, готов поспорить, это лишь верхушка айсберга. Должны быть и другие, о которых мы ничего не знаем, – новые имена, новые следы!
– Ты это серьезно, а?
– Абсолютно серьезно, черт побери. Как только я увидел фамилию Уэйверли, у меня что-то щелкнуло! Я чую, чую Матарезе, и, смею тебя заверить, запах этот очень сильный.
– Если ты прав – я этого не говорю, но если ты прав, это позволит нам сберечь время.
– Всегда надо искать способ срезать дорогу, разве не так?
– Это даже не обсуждается – если только это ведет к цели.
– Ведет, Кам, ведет. Я не могу ошибаться – только не в этом. Не забывай, я варился в Матарезе еще тогда, когда ты пи́сал в штанишки.
– Хорошо. Я немедленно свяжусь с Лэнгли, с Фрэнком Шилдсом, и узнаю, что он думает на этот счет.
– Черта с два! – возразил Брэндон. – Я позвоню ему сам, по защищенной линии связи. Ты не сможешь быть убедительным, и, в конце концов, операцией по-прежнему руковожу я.
– А я полагал, моя задача состоит в том, чтобы претворять в жизнь все твои решения, – возмутился Прайс. – Заниматься всем тем, к чему у тебя не лежит душа или что тебе не по силам – например, бегать спринт по лужайке.
– Не умничай. На самом деле во всем этом есть один положительный момент, – сказал Скофилд, хватая Камерона за руку и увлекая его к особняку и защищенному телефону. – Вместо того чтобы отпускать тебя в Европу, где ты метался бы из стороны в сторону, не имея четкой цели, я смогу присматривать за тобой, давать наставления.
– А можно попросить, чтобы вместо тебя наставником ко мне приставили утенка Даффи?[33] Он сможет дать мне более толковые советы, и, видит бог, ужиться с ним гораздо проще.
Ни Скофилд, ни Прайс не знали, что в тот самый момент, когда они погожим утром шли через лужайку к особняку, расположенному на берегу Чесапикского залива, на взлетно-посадочной площадке, не обозначенной ни на одной карте, неподалеку от Хавр-де-Граса, штат Мериленд, поднялся в воздух и взял курс на юг вертолет «Блэк хок», имеющий точно такие же опознавательные знаки, как и такой же «Блэк хок», вылетевший на север из Лэнгли, штат Вирджиния. Однако в грузовом отсеке двойника вместо обычных припасов для уединенного, изолированного лагеря на Восточном побережье Мериленда лежали шесть тысячефунтовых бомб. Вертолет летел выполнять приказ, поставленный человеком из Амстердама.
– Итак, теперь у тебя есть все, Косоглазый, – извини, я забыл, что наш разговор записывается, – заместитель директора Шилдс, лучший аналитик на свете с тех пор, как Гай Октавий послал Красса на розыски Спартака.
