Глава 20
Москва
ул. Рудникова, 19
17 апреля 2005 г., 17:00
Как мы и договорились, через день Светлана посетила мое убежище. Квартира действительно выглядела неухоженной. В гостиной – стол, пара кресел да телевизор, а в спальне стояла только кровать. Одежду я художественно развесил по стульям, а большая часть вещей до сих пор лежала в коробках, как и книги. Светлана тщательно и с явным удовольствием принялась составлять список всего, что нужно докупить, чтобы квартира обрела уют. Я радостно соглашался с нею, чувствуя ее желание подойти ко мне как можно ближе. Она легонько дотрагивалась до меня, якобы желая добавить аргументов своим предложениям, то и дело задевала меня, словно по квартире можно было двигаться только в тесной близости со мной. Что ж, тем лучше. На легкую победу я не рассчитывал, но и особых трудностей не предвидел, а теперь, как говорится, все само шло прямо в руки. Так мы проболтали с полчаса. Я поймал себя на мысли, что пытаюсь говорить, да и вообще вести себя в соответствии с уровнем Светланы, то есть все время стремлюсь выглядеть интеллектуалом. Именно так меня инструктировали, в психологической практике подобное поведение называется отзеркаливанием. Но все же она прежде всего женщина и наверняка ждет от меня действий. Поняв, что начинаю перебарщивать с умными разговорами, я прервал свой очередной рассказ и пригласил гостью на кухню, где заранее выставил на стол бутылку хорошего вина и немного закуски. Зайдя в кухню, Светлана понимающе посмотрела на меня и вежливо, но твердо сообщила, что сегодня остаться не может, так как располагает всего десятью минутами свободного времени из-за запланированных ранее дел. Но если я свободен послезавтра в дневные часы, она обязательно зайдет и проверит, все ли мне удалось купить. Я, конечно, не стал настаивать, и мы договорились встретиться послезавтра в три часа дня, а за оставшиеся десять минут она дала мне массу советов на тему, как превратить мое жилье в более уютное. Особенно на кухне.
Оказывается, кухня представляет собой арену, где можно наблюдать «единство и борьбу» трех противоположностей – плиты, мойки и холодильника. Каждый из этих элементов должен иметь хотя бы минимум собственного пространства, но в то же время они не должны стоять далеко друг от друга и между ними должно быть легко передвигаться, без каких-либо неудобств и преград. Сколько квартир я сменил в своей жизни, но никогда не задумывался, что оборудование обычной кухни может представлять собой такую сложную задачу!
– Надо же какая ты умница, Светлана! То-то я сегодня едва не поцеловался с полкой, когда доставал из холодильника яйца. Вместо яичницы мог бы травму получить! Ты права: убрать ее с дороги немедленно! Это правильно?
– Да. Так… Что у нас дальше, коль скоро с кухней разобрались? Ага, расстановка мебели… Ну, с этим немного подождем, пускай сначала ее доставят. А вот спальня… М-м-да, это самое непростое. Договорим в следующий раз!
И она ушла.
На следующий день мне пришлось отправиться по магазинам. Я бродил по торговым залам, выбирая и подбирая уйму вещей, перечисленных в «нашем» списке. Купил полки, кресла, стулья, даже посудомоечную машину и СВЧ-печку, причем довольно успешно, потратив на все полдня.
Но встретиться послезавтра со Светланой не удалось. Неожиданно на связь вышел мой куратор из Моссада по срочному коду вызова. Это означало только одно – необходимо вылететь на встречу. Куратор по долгу службы отвечает за мою подготовку, а потом ведет меня всю оставшуюся жизнь. Только он может подписать документ, подтверждающий мою пригодность для выполнения задания. Обычно он не в курсе того, где я нахожусь и чем занимаюсь, даже не знает моего статуса. Его обязанность – помогать мне в любой ситуации, в какую бы я ни попал, и вытаскивать из пекла, если я что-то натворил, не разбираясь, что именно. У него есть право задействовать оперативную группу для моего спасения. И самое главное – он никому не докладывает, ведь куратор – абсолютно самостоятельная административная единица. Моссад не оставляет своих людей ни в какой ситуации, даже в самой безнадежной. Конечно, бывали случаи, когда агенты Моссада творили не очень благовидные дела, но их выручали всегда. Правда, некоторых потом судили, но уже дома, и даже сажали, но в «родную» тюрьму. И вот мой куратор срочно вызывает меня на встречу! Значит, что-то случилось, и наверняка важное. Как правило, я прошу встречи с ним обычно раз в полгода, чтобы сообщить, что все в порядке. Иногда выхожу на связь чаще, если уж очень необходимо поговорить – мой куратор всегда в моем распоряжении. С моим куратором Йоси можно было говорить на любую тему – по-моему, он знает все, про себя я называю его воплощением интеллекта. В том, что он великолепно разбирается в оперативной работе, я не сомневался. Обычно на эту должность направляют неудавшегося оперативника, может, Йоси не сдал когда-то экзаменов по физической подготовке? Ведь освобождать прошедших моссадовскую подготовку специалистов неразумно, они могут принести массу пользы и без оперативной деятельности. Не зря же говорят: кто знает, что делать, тот делает; тот, кто не знает, как делать, или если его к делу не допускают, учит, как делать. И лишь тот, кто не может учить, как делать, учит, как учить, что делать. Вот такая история. Пришлось срочно через Амстердам вылететь в Австрию.* * *
Мы встретились в Вене на одной из явочных квартир. Я был рад увидеть Йоси: как всегда, подтянут, одет с иголочки. Я ощутил знакомый аромат его изысканного одеколона: нежный, чуть ощутимый приятный запах, не вызывающий ни малейшего раздражения. В нашей профессии очень важно не инициировать отрицательных эмоций: ни запахом, ни словом, ни поведением. И этому нас учат годами, причем людей, спонтанно провоцирующих минимальный подсознательный антагонизм, на курсы просто не принимают. Мы тепло обменялись приветствиями, потом Йоси сел в кресло напротив меня, положил ногу на ногу и поглядел мне прямо в глаза. Я ответил тем же, и мы с минуту смотрели друг на друга не мигая. Он первым немного расслабился, затем собрался с мыслями и заговорил:
– Я вызвал тебя по поводу твоего давнего дела, – произнес он ровным, ничего не выражающим голосом. – Не знаю, как оценить поступившую информацию. Ты должен мне в этом помочь.
Обычно с таких вступлений начинаются самые сложные дела, когда тебя вводят в курс дела ровным, ничего не выражающим голосом. «Давнее дело? – думал я. – Интересно, какое? У меня их столько было… Хорошо, что хотя бы давнее».
Я-то боялся, что прокололся в чем-то или с Мариной что-то не так. Ведь Йоси вел и ее, и именно он подписался под нашим последним совместным заданием. А вообще Йоси как куратор в курсе всех дел, которые я проводил раньше, и продолжает отслеживать все, что касается моей прошлой деятельности. Все мои вроде бы завершенные операции находятся под его наблюдением, и если возникает движение по чему-то давно прошедшему, это может значить только одно – за мной идут. В такой ситуации куратор выходит на след, чтобы предотвратить возможные неприятности. Йоси не подозревал, что я нелегал, про которого никто не знал. Для него я был одним из оперативников, спущенных на дно и используемых в самых секретных операциях. Это тоже часть обычной шпионской игры: каждый знает только то, что необходимо для выполнения его миссии.
Словно прочтя мои мысли, он неторопливо продолжил:
– Речь идет о твоем первом и последнем деле в КГБ, когда тебя послали в Израиль искать Зусмана. Как поняли наши аналитики, вся интрига твоего задания заключалась в камне, который нашли зашитым под грудной мышцей убитого авторитета. Камень проходил по другому твоему делу – ограблению тайника графа Закревского, бывшего резидента Абвера во Львове. Так вот, тот самый бриллиант, с которого все началось, исчез из комнаты вещдоков на Лубянке.
И опять ничего не выражающий голос, словно говорит о ничего не значащих вещах.
«Тот самый знаменитый индийский бриллиант с розовым оттенком, ограненный в виде сердца, подаренный любовнице короля Карла VII Агнесс в Средние века? Он перевернул всю мою жизнь, сделал меня нелегалом, и вдруг исчез? И откуда – из здания ФСБ!» Сказать, что я удивился, – не сказать ничего. Похоже, Йоси считает, что я могу разъяснить ситуацию, но у меня самого масса вопросов к нему и ко всем, кто был замешан в этом деле.
Думаю, смятение не могло не отразиться на моей физиономии, но мой куратор сделал вид, что ничего не заметил, и продолжил все так же спокойно:
– Вещественные доказательства, имеющие особую ценность, содержатся в особо сильно охраняемой комнате, а камень этот оценивался в миллионы. Обычно сохранность вещдоков проверяют раз в году, но недавняя проверка показала, что камня нет. С прошлой проверки прошел ровно год. В течение этого времени кто-то хорошо осведомленный и явно имеющий необычные возможности забрал бриллиант. ФСБ провела внутреннее расследование, но оно ничего не выявило. Конечно, первым делом подумали, что сработал кто-то свой, знавший про этот камень. Но из тех, кто служит сейчас, про камень не знал никто. Тогда проверили второй и третий круг сотрудников, которые могли хоть что-то знать даже теоретически, и с тем же итогом – ничего подозрительного. Результаты документированы. Никаких следов камня нет. Нет следов взлома, вообще ничего. Камень просто исчез. Расследование проведено группой внутренней безопасности. Это абсолютно самостоятельный отдел, не подчиняющийся никому, и у нас нет никаких причин им не доверять. Во время этой внутренней проверки и всплыло твое имя в качестве возможного подозреваемого. С нашей стороны ты – единственный, кто был связан с этим делом. Мы просмотрели результаты расследования россиян и тоже считаем, что ты на серьезном подозрении, хотя они пока не знают, где тебя найти. Но кто ищет, тот всегда находит, и когда ФСБ займется твоим поиском всерьез, твои следы наверняка определятся, что нежелательно и опасно. Как ты считаешь, кто мог быть в этом замешан? Кто вообще мог знать про этот камень? Ты – единственный след. Учитывая твое положение, мы просто обязаны его оборвать и направить россиян в другую сторону. Ну и что ты по этому поводу думаешь?
