Зигфрид Штреземанн и Гуго Шварцмайер совершают послеобеденный моцион. Идут неторопливо, глубоко вдыхая прозрачный осенний воздух. Да и куда спешить? Собрались было в церковь, послушать службу, но гид смущенно объяснил: город молодой, в центре церкви нет, нужно ехать в пригород. «Стоит ли? — посоветовались приятели. — Утомительно».
Прогулка доставляет удовольствие. Время рабочее, на улицах спокойно, нет сутолоки. И погода как на заказ: неяркое солнце на высоком голубом небе, мягкие ватные облака, легкий, едва-едва ощущаемый ветерок, шуршание сухих листьев на бульваре и в аллеях парка.
Гуго почти беспрерывно щелкает затвором фотоаппарата. Вот они выходят на центральную площадь, минуют ее, останавливаются у театра. Рассматривают фотографии актеров, сцен из спектаклей. Шварцмайер фотографирует театр, затем, выбирая лучшую точку для съемки панорамы площади, подходит к крайней справа колонне. Штреземанн сопровождает его, дает советы. На колонне, на высоте немногим более метра, черным карандашом нанесен небольшой кружок. Штреземанн облегченно вздыхает: у «Veilchen» все в порядке, тайник заложен. «Коммерсанты» продолжают прогулку.
9
Исподволь, незаметно подкрадываются к городу вечерние сумерки. На улицах они еще не ощутимы, но в окнах зданий начинают вспыхивать огоньки ламп. Помыкавшись по приемным и коридорам СКБ, Реслер вышел с территории завода. Хотелось на сегодня создать себе надежное алиби: кто знает, вдруг связник будет схвачен, обнаружатся собранные Реслером материалы... Начнут копаться... А он во время пребывания связника в Долинске всегда был на виду, на людях... «Обмыть» новое назначение — неплохой предлог для приглашения Серебрякова и Шушарина в ресторан. Заодно можно бы и укрепить выгодные для него «дружеские» отношения. Но Серебряков, как оказалось, уехал с директором на соседний завод, к себе уже не вернется, а домой к нему Реслер, увы, пока не вхож. А Шушарин выполняет поручение профкома в подшефном колхозе. Реслеру предстояло придумать что-то иное. Поигрывая ключом на тонкой никелированной цепочке, он подошел к своей машине.
— Здравствуйте, Федор Семенович, — раздался сзади негромкий голос.
— Здравствуйте... товарищ Гребенщиков, если не ошибаюсь? Это вы недавно читали в нашем отделе лекцию?
— У вас отличная память, Федор Семенович.
— А вот имени-отчества, извините, не знаю.
— Евгений Андреевич.
— Рад приятному знакомству.
— Хотелось бы, Федор Семенович, с вами конфиденциально побеседовать. О некоторых заводских делах. Не возражаете?
— Что вы... Конечно, нет.
— Вот только где удобнее?
— Едем ко мне, — предложил Реслер. — Там никто не помешает.
...Реслер вел машину мастерски. Болтая о погоде, урожае, дорогах, в душе посмеивался над своим испугом: чекисты обратились к нему — это же еще одно свидетельство прочности его положения. Уж он постарается извлечь из этой беседы пользу. А алиби — лучше не придумаешь!
Остановив «Москвич» у подъезда, сказал:
— Потом я вас отвезу.
— Не стоит, Федор Семенович, я живу почти рядом. Лучше убрать машину, а то еще мальчишки поцарапают или стекла побьют. Кстати, где вы ее держите?
— О, жильцам нашего дома повезло. Гараж во дворе.
— Отлично.
...Реслер распахнул тяжелые железные ворота, войдя, включил свет. Гребенщиков вошел следом. За его спиной, точно материализовавшись из воздуха, выросли фигуры Березкина и Миронова. В воротах остановились следователь по особо важным делам, помощник военного прокурора, двое понятых.
Реслер все понял. Невольно глянул в угол, где лежала так небрежно спрятанная утром специальная радиостанция. В отчаянии дернулся в сторону, остановился: бежать некуда. Под ироническим взглядом Евгения Гребенщикова сжатые в кулаки руки «Фиалки» опустились. Тело обмякло. Ключ на тонкой никелированной цепочке со звоном упал на бетонный пол...
10
Когда со сцены зазвучала ария мельника, один из зрителей вдруг почувствовал себя плохо. Очевидно, сильный сердечный приступ... Даже в неверном отраженном полусвете театральных прожекторов видно, как в мучительной гримасе кривится его лицо, длинные, покрытые рыжими волосками пальцы судорожно теребят ворот накрахмаленной сорочки. В сопровождении заботливого соседа он, пошатываясь, пробирается к двери.
Гулкая пустота коридора, служебный выход в небольшой, примыкающий к городскому парку сквер...
Сосед останавливается на крыльце. А больной... быстрыми уверенными шагами идет в парк. Скрывшись за кустами, замедляет темп, прислушивается. Пусто и сумрачно вокруг. Небо затянуло тучами. Вот, наконец, знакомый по чертежу и фотографиям тупичок аллеи. Последняя скамья... Здесь совсем темно.
Осторожно присев, театрал наклонился; нервные пальцы шарят в земле, нащупывают и извлекают гвоздь-контейнер.
...Вспыхивают прожектора, ярко освещая часть аллеи с фигурой Штреземанна в центре. Стрекочет кинокамера. «Коммерсант» растерянно вскакивает. С трех сторон к нему приближаются люди. Доктор пятится, натыкается на скамью. Сзади — грузные, тяжелые шаги...
Неожиданность происходящего так велика, что туманится сознание, путаются мысли и только страх все растет, обволакивает мозг. Поднимая руки, сдавленным тонким голосом неожиданно для себя Штреземанн выкрикивает всплывшую из неведомых глубин памяти русскую фразу:
— Гитлер капут!
Колосков фыркает, сдерживая неуместный смех.
— Sie sein verhaften [15], — четко произносит Климов.
ЭПИЛОГ
...«В связи с появлением в западной печати измышлений о якобы незаконном задержании в Советском Союзе гамбургского коммерсанта Штреземанна, компетентные органы сообщают: Штреземанн, во время Великой Отечественной войны подвизавшийся в гитлеровской разведке под псевдонимом «Франке», а в действительности являющийся бывшим прусским помещиком, военным преступником фон Фрайхманом, уличен в проведении шпионской деятельности против СССР и подвергнут аресту в соответствии со статьей 65-й Уголовного кодекса. Органами госбезопасности ЧССР переданы в распоряжение советских органов материалы, свидетельствующие о преступлениях Фрайхмана против человечности...»
Участники импровизированного «мальчишника», помогавшие Алексею Петровичу перевозить мебель в новую квартиру, разом заговорили. Газета пошла по рукам.
— Вот уж не думал, что о наших делах в центральных газетах писать будут. Здорово, а? — ликовал Саша Колосков.
— Жаль только, что об «эффекте Миронова» в сообщении ничего не говорится, — поддразнил друга Березкин. — Неполная получилась информация.
Гребенщиков вышел в кухню к варившему кофе подполковнику.
— Алексей Петрович, вы вчера были у Бати? Как он?
— Обещают скоро выписать.
— Нет, это я знаю, я про «Фиалку». Доволен тем, как мы вырвали этот фиолетовый цветочек?
— Неудачное выражение, Евгений Андреевич, не в твоем стиле. Какой цветочек? Вот Иван Сергеевич здорово сказал: «На карте нашего города было грязное фиолетовое пятно. Вы его стерли. И спасибо вам за это».
— Да, точная формулировка.
— Кстати, ты встречался с Наумовым? Очень он зол на нас?
— Это за вынужденный отпуск-то? Нет, он мужик умный, все понял. И отпуск не зря потратил, капитально воспитанием своей дражайшей супруги занимался. Знаете, Алексей Петрович, она устраивается на работу.
— Давно пора. Ух ты, заговорил меня. Кофе готов. Идем к ребятам.
