— На это есть свои причины, — ответил Спина. — Людям, которые занимаются порошком, сейчас повсюду чудятся призраки. Ты слышал, как прошлой осенью Бюро по борьбе с наркотиками выследило судно, пришедшее из Франции?
— Но то ведь был Синдикат из Нью-Джерси?
— А мы и имеем дело с Синдикатом из Нью-Джерси. У них есть контора во Флориде. Сейчас трое их ребят получили от восьми до пятнадцати лет, поэтому они и проявляют осторожность. Твое дело — заказать катафалк, чтобы везти груз в Форт-Пирс, затем позвонить им и делать то, что они скажут. Может, тебе придется два-три раза менять маршрут. Я думаю, так и будет. У этих ребят своя система проверять, следят ли за ними, и они не хотят садиться за решетку из-за какого-нибудь фортеля, который ты можешь выкинуть.
— Этого не будет, — сказал Виктор.
— Да уж, пожалуйста, Виктор, детка. Ради всех нас. — Спина нажал на акселератор. Зеленые аллеи Антигуа кончились, и Они оказались на небольшом коричневом пятачке пустыни, где сверкающий самолет компании «Пан-Америкэн» поджидал своих пассажиров.
В аэропорту Майами Марку сообщили, что его просят позвонить Дону Винченте.
— Слава богу, Тереза знала, где тебя найти. Слушай, Марко, возьми себя в руки: у меня плохие новости. Убили твоего брата. Мне только что позвонил один человек из Палермо.
— Паоло? — переспросил Марк. — Вы говорите, убили Паоло?
— Ну да, убили.
Слова в инструкции по пользованию телефоном, находившейся на уровне глаз Марко, внезапно поменялись местами и образовали абсурдные сочетания, в которых выделялось одно-единственное бессмысленное итальянское слово: «Timballo». «Tim-ballo», — прочитал он. Барабан. Почему барабан? Слово исчезло, не оставив ничего, кроме разбросанных в хаотическом беспорядке английских слов. Голос Дона Винченте пузырился и расщеплялся в пространстве. Марк приложил трубку плотнее к уху.
— Дон Винченте, что случилось? Я не понимаю.
— Я говорю, они подложили ему в машину бомбу и взорвали.
— И Паоло взорвался вместе с машиной?
— Да, взлетел вместе с машиной, — сказал Дон Винченте с преувеличенной четкостью, но на мгновение в его серьезном тоне прорвались нотки раздражения.
— Может, это ошибка? В тех местах, где мы жили, не меньше пятнадцати Риччоне. Может, речь идет о ком-то другом?
— Ошибки быть не может, — сказал Дон Винченте. — Они охотились за твоим братом, за беднягой, который держал гараж. Сегодня утром он был убит. Если ты хочешь знать время, то это произошло сразу после семи утра. Твой брат убит. Хочешь не хочешь, а это так.
Какое-то мгновение невозможность поверить в смерть Паоло сосуществовала с убеждением, что трагедия коснулась именно его. Затем неверие исчезло.
— Он всегда был такой тихий, — сказал Марк. — Никогда не попадал ни в какие передряги.
— Конечно. Но не все такие тихие. Они ждали долго.
— Он ничего не сказал? А священник был?
— Я же говорю тебе: его тело разбросало по всей улице. Его больше нет, и ничто на свете не вернет его, Марк. Пойми.
У Марка было такое чувство, словно ему ампутировали ногу. Нанесли жестокую кровоточащую рану.
— Он не страдал, — произнес он, как бы стремясь убедить самого себя.
— Что ты сказал?
— Он был хорошим человеком. Я сказал, что он не страдал перед смертью.
— Конечно не страдал. Как он мог страдать? Когда тебя разносит на куски, не страдаешь.
— Дон Винченте, извините меня. Я не знаю, что говорю. Вы ведь помните, Паоло растил нас после смерти отца, я тогда был еще мальчишкой. Мне кажется, мне было бы легче, если бы я смог повидать его перед смертью.
— Я это знаю, Марк. Послушай, у меня появилась мысль. Я уже все проверил и, если хочешь, могу устроить тебе поездку на похороны.
— Я должен поехать, что бы ни случилось.
— Ничего не случится. Я разговаривал с одним человеком, и он сказал, что это можно сделать. Похороны задержат до твоего приезда. Ты можешь поехать на один день и тут же вернуться. Тебя там как бы не заметят — это будет перемирие. Кое-кто встретит тебя и будет все время рядом, пока ты не улетишь. Но если ты пробудешь там больше двадцати четырех часов, то обратно тебя привезут в ящике.
— Я полечу первым же самолетом. Большое спасибо вам за все.
— Не стоит, Марк. Ты член моей семьи, и, значит, твой брат тоже. Я должен тебе помочь. Так что я свяжусь с Палермо и дам им знать, что ты летишь. Как ты думаешь, сколько времени тебе понадобится на перелет из того места, где ты сейчас?
— Не знаю. Все зависит от того, когда я сделаю пересадку. Часов семнадцать-восемнадцать, не меньше.
— Тебя будут ждать, — сказал Дон Винченте.
* * *
Час спустя Марк встретил Виктора, прилетевшего самолетом из Антигуа, они разыскали находившуюся при аэропорте гостиницу компании «Говард Джонсон» и устроились в пустом уголке ресторана. Пожатие Виктора было крепким и походка бодрой, но какая-то тень отчаяния проступала под привычным выражением уверенности.
— Черт, как хорошо снова увидеться, Марк.
— Я рад тебя видеть. Ты здорово выглядишь.
— Я так себя и чувствую. — Виктор широко улыбался. Он научился улыбаться, чтобы скрыть скованность и смущение, но улыбка получилась ненастоящей и немного диковатой.
— Хорошо провел время в Антигуа?
— Замечательно. Солнце, море, девушки, выпивка — все, что только пожелаешь, — Говорят, там очень хорошо, — сказал Марк. — Ты здорово загорел. И в самом деле, вся кожа Виктора была покрыта отличным бронзовым загаром, при котором, однако, стали заметнее маленькие бледные шрамы.
— Все время на воздухе, — сказал Виктор. — Там такая жизнь, что забываешь любые неприятности. Я бы сказал, живешь одним днем.
— Хорошо, когда удается так пожить, — сказал Марк. — А как Сальва?
— Веселится вовсю. У этого малого потрясающая жизнеспособность. — Улыбка снова появилась и исчезла, оставив выражение подавленности.
— Да, ты прав, — сказал Марк. Он успел полностью взять себя в руки — монарх, правящий империей спокойствия. Официантка в баварском национальном костюме принесла их заказ, и он дружески кивнул ей.
— А как Тереза и дети?
— Все в порядке.
— У тебя отличные ребята. До того смешные — настоящие обезьянки. Здорово было пожить у тебя.
— Мы были очень рады тебе, Вик. Ребята все время о тебе говорят. Наступило молчание. Стрелки часов над головой Виктора подошли к 1.45. В 2.30 Марку надо было улететь.
— А теперь вот сидим здесь, — сказал Виктор. — И готовы вместе двинуться в путь. А знаешь, Марк? Это просто здорово, что в этом деле мы с тобой работаем. Я чувствую, что от меня впервые в жизни будет хоть какая-то польза. Когда мы отправляемся?
Марк положил в кофе ложку сахара и задумчиво его размешал.
— Видишь ли, Вик, планы несколько изменились, — сказал он. — И нам придется сейчас кое-что обсудить.
— Господи. Марк! Что случилось?
— Я только что узнал, что убит мой брат Паоло.
— Что? Твой брат Паоло убит? Не может быть!
— К сожалению, это правда. Его убили там, в Сицилии. Я только что узнал от, твоего отца. Завтра его хоронят, и мне надо там быть.
Потрясенный Виктор искал в лице Марка хоть какой-то признак волнения, но безуспешно.
— Боже мой, Марк. Не понимаю. Твой брат убит, а ты сидишь здесь и разговариваешь со мной, как будто ничего не случилось. Его на самом деле убили?
— Взорвали вместе с машиной, — сказал Марк. — Я вынужден сказать тебе больше, чем следует, потому что иначе тебе будет непонятно. На родине у меня кое с кем были неприятности, и эти типы ждали целых десять лет, чтобы рассчитаться, как это обычно делается. Поскольку им не удалось заполучить меня, прикончили его. Именно поэтому я должен ехать. Мне очень не хочется оставлять тебя здесь, но ты понимаешь, как обстоит дело. Это меня должны были бы завтра хоронить, а хоронят его, и я не могу, чтоб его без меня положили в землю.
— Конечно не можешь, Марк. Я слышал, что Паоло был прекрасным человеком. Тереза постоянно говорила о нем. Видно, любила его, как и все другие.
— Мы были очень близки, — сказал Марк. — Не хочу долго объяснять, но он был для меня скорее отцом, чем братом. Ты, конечно, слышал, что его два года продержали в английском лагере для военнопленных, и, когда он вернулся к нам, кости пересчитать можно было. Потом ему пришлось воспитывать нас, так что было не до женитьбы. В доме не хватило бы еды для жены и ребятишек.
— Тереза рассказывала мне. Она его очень любила.
— Его все любили, — сказал Марк. — Он был необыкновенным человеком. Лицо и фигура его брата, вспоминавшиеся прежде лишь с мягкой благожелательностью, теперь были окружены ореолом. В жизни он был незначительным человеком, но смерть в результате вендетты внезапно возвысила его, и память о нем в Кампамаро отныне будут хранить наравне с памятью о тех, кто совершил ужасные преступления или великие благодеяния.
— Чтобы успеть пересесть на самолет, вылетающий в Рим, — продолжал Марк, — я должен вылететь отсюда через полчаса. Сальва сказал, что у вас все спланировано. Ты знаешь, что надо делать?
