В 1971 году гражданин Германии Борис Шваб приезжал в город Энгельс к матери вместе с четырнадцатилетним сыном Хельмутом.
Перечитав эту информацию несколько раз, Чернов сказал Можайскому:
— Андрей Викторович, судя по возрасту, Борис Шваб на роль немецкого разведчика не подходит, да и неизвестно еще, жив ли он. А вот Хельмуту сейчас должно быть около тридцати трех лет. Мне кажется, им стоит заняться всерьез. Кстати, он ведь доводится нашему объекту проверки двоюродным братом.
— Согласен с тобой, — без оптимизма ответил тот, — но нас поджимают сроки. Бесконечно заниматься этим делом мы не можем. Сейчас возьми все материалы, и пойдем к Ивану Петровичу, он потребовал зайти.
— Разрешите, товарищ полковник? — спросил Чернов у Иващенко, заходя к нему в кабинет.
— Заходи, — глядя исподлобья, буркнул начальник отдела. Он осмотрел Чернова с головы до ног, закурил и лишь потом предложил присесть. — Ну, показывай, что ты наработал, — он протянул руку к материалам проверки.
Игорь передал ему папку и положил сверху вновь полученные документы.
Полковник молча читал, не выражая никаких эмоций и не задавая уточняющих вопросов. Затем, отложив папку в сторону, строго спросил:
— И что ты намерен делать дальше?
— Буду проверять Хельмута, кто он, как часто бывал в СССР. Сопоставлю, где в это время находился сам Омельченко. Выясню, что он делал в Кулебакском районе Горьковской области, там он становился на учет в районном военкомате…
— И как долго ты собираешься заниматься этой писаниной? — перебил его начальник. — Пока майора не получишь, а там хоть трава не расти? Капитан, где здесь наш интерес? Все, что ты здесь подшил, высосано из пальца. Комиссия штаба ВВС установила в ходе расследования, что кодовая таблица была действительно уничтожена по халатности. Должностные лица наказаны. А то, что офицера с бабами милиция задержала, — то с такими основаниями мы пачками можем заводить дела по шпионажу. У нас в командировках каждый третий на бабах залетает, так что теперь, всех шпионами считать? Все ваши признаки причастности к иностранной агентуре косвенные. Сейчас, после перестройки, у каждого второго кто-то из родственников за рубежом появляется. В общем, так, даю тебе еще месяц, если не убедишь меня в причастности Омельченко к спецслужбам противника, то еще год проходишь капитаном. Ты меня понял? А там посмотрим, может быть, и должности старшего оперуполномоченного для тебя многовато, при таком профессионализме.
Он еще раз посмотрел своим испепеляющим взглядом на подчиненного и презрительно рявкнул:
— Иди работать, бездельник.
При этом разговоре присутствовал Можайский, но он так и не проронил ни слова. Спорить с Иващенко не было смысла, материалы проверки стояли на контроле в Особом отделе флота.
— Езжай домой, сегодня все равно от тебя никакого толку — обратился Можайский к Чернову, — запросы я сам распишу. — Не прощаясь, он направился в свой кабинет.
Игорь ехал домой и проклинал тот день и час, когда согласился перейти на работу в КГБ. Десятки и сотни его коллег, списанных с летной работы, благополучно устраивались работать на командные пункты управления ВВС или переходили на штабную работу, и никто никогда не мог упрекнуть их в бездеятельности. Они оставались в авиации, поступали в академию и делали завидную карьеру на земле.
Следующий месяц прошел так же безрезультатно, как и предыдущий. Чернов уже подумывал, что есть смысл написать рапорт о переводе в другой отдел либо вообще на другую работу, не связанную с оперативной деятельностью. В середине октября в отдел поступила ориентировка из Управления КГБ по Мурманской области о приезде к концу месяца в область сотрудников военного атташата ФРГ. В связи с этим предлагалось направить в их адрес фотографии всех лиц, проверяемых в связи с возможной причастностью к агентуре спецслужб Германии, для постановки на контроль. Особых надежд на успех по этому поводу Чернов не питал, но тем не менее фотографию направил.
Октябрь подходил к завершению. В один из дней Игорю позвонил Можайский и сказал:
— Тебя вызывает на доклад Иващенко, подготовься доложить о проделанной работе.
— Я могу подать только рапорт на перевод, больше мне доложить Иващенко нечего, — обреченно произнес Чернов.
— Не надо так мрачно, тут пришли ответы в отношении твоего подопечного и его немецкого родственника, если правильно доложишь, то еще можно повоевать, — с оптимизмом произнес начальник.
Игорь бросил трубку и, поймав попутную машину, направился в отдел.
Поступившая информация действительно заслуживала серьезного внимания. По данным Управления КГБ СССР по Горьковской области, Омельченко в 1988 году приобрел в Кулебакском районе заброшенный дом, расположенный в трех километрах от станции дальнего обнаружения ПВО. Однако на данном участке никаких ремонтно-восстановительных работ либо строительства по сей день не ведется.
Пятнадцатый отдел ПГУ КГБ сообщил, что Хельмут Шваб неоднократно ранее посещал СССР в качестве журналиста немецкого журнала "Фокус". Данное печатное издание специализируется на освещении событий в СССР и странах Восточной Европы. Он по роду деятельности наиболее часто посещает Москву и Ленинград, где имеются постоянные представительства этого журнала.
— Что это нам дает? — вслух стал рассуждать Чернов. — Журналист — это профессия, которая наиболее часто используется спецслужбами в качестве прикрытия для профессиональных разведчиков. Используя родственные связи, Шваб легко мог завербовать Омельченко. Их конспиративные встречи могли проводиться в Ленинграде. Когда последний проходил службу в Кронштадте, выезд в Ленинград был обычным делом как по службе, так и в быту. Сейчас, на Севере, это было связано с определенными проблемами, но в отпуска Омельченко в любом случае ездил с пересадкой в Ленинграде. Да и в выходные дни не было проблемой самолетом вылететь в Ленинград. Этот вариант был упущен в ходе проверки.
— Ну что ж, логика в этом есть. Теперь посмотрим, как это воспримет Иван Петрович, — выслушав мнение подчиненного, резюмировал начальник. — А теперь иди к нему и доложи свою версию. Удачи.
Можайский похлопал по плечу Чернова и вновь сел за рабочий стол.
Полковник Иващенко молча слушал доклад капитана, периодически делая пометки в рабочем блокноте. В завершение доклада он снял очки, закурил сигарету, и откинувшись на спинку кресла, произнес:
— Эта версия могла быть принята, если бы ты ее озвучил месяца два назад. А сейчас у нас, кроме опять-таки предположений, ничего нет. Где документ, подтверждающий факт контакта Омельченко с немцем? Нет. Где информация о причастности Шваба к немецкой разведке? Нет ее. Что толку от того, что он купил дом в районе станции дальнего обнаружения, если он там не появляется? А ты не думал, что он, выйдя на пенсию, захочет использовать его просто как дачу или тупо перепродать? Короче, — отрезал Иващенко, — за прошедший месяц ты так и нашел сведений, подтверждающих причастность Омельченко к немецким спецслужбам. Поэтому мое обещание остается в силе.
Он набрал номер телефона внутренней связи Можайского и сказал:
— Андрей Викторович, представление о присвоении воинского звания "майор" капитану Чернову верните в секретариат и передайте секретарю мое указание включить его в акт на уничтожение. Не заслужил ваш подчиненный очередного звания.
А затем, уже обращаясь к Чернову, спокойно произнес:
— Все материалы проверки тоже в акт, и чтобы фамилию Омельченко я больше не слышал. Свободен.
Он вновь надел очки и, не обращая внимания на капитана, углубился в изучение поступивших документов.
Чернов вышел из кабинета Иващенко с чувством полного опустошения. Ему казалось, что карьера закончилась, и вновь возникло непреодолимое желание написать рапорт на увольнение, вернуться домой и заниматься сугубо мирным трудом. Не долго думая, он зашел в секретариат, взял лист бумаги и размашистым почерком быстро написал рапорт. Секретарь отдела прапорщик Шишов с сочувствием на него посмотрел, но не рискнул что-либо спросить. Игорь зарегистрировал рапорт и сразу же понес его на подпись Можайскому. Тот прочитал текст и, не ставя никакой резолюции, небрежно бросил его в сейф.
— Я не думал, что ты так быстро сдашься. Честно сказать, ты меня разочаровал.
— А как я должен на все это реагировать? Я работал и считаю, что все правильно делал. Не моя вина, что у нас методы работы и возможности дореволюционные. Если бы у нас были такие технические возможности, как у территориальных органов, можно было бы сделать все в сжатые сроки. А так от меня ничего не зависело. Это я зависел от работы почты, от исполнительности оперов на местах, от сроков рассмотрения различными начальниками моих запросов на проведение оперативных заданий. И второе, я мог бы понять, если бы звание задержали за дисциплинарный проступок, а так получается, что тех, кто ничего не делают, не замечают. А те, кто работает, становятся козлами отпущения.
