– Студент, ты масон?
Я уверил его, что нет.
– Ну, тогда тебе лучше поторопиться и присоединиться к ним, понял? Разве ты не заметил, как вызывающе Кадровик жмет тебе руку, когда здоровается? Если ты не станешь масоном, студент, в Берлин тебе не попасть.
Второй День мы провели, слоняясь по Маунт-стрит, пока сам Толстяк приценивался к двум дробовикам Перди: сначала он лихо вскидывал ружье-образец во всех направлениях, а потом взорвался негодованием, узнав, что ему придется подождать два года, прежде чем ружья будут готовы. Пока разворачивалась эта сцена, Поль дважды посылал меня в магазин и остался, кажется, доволен, когда я сказал ему, что продавцы начали относиться с подозрением к моим пустым расспросам.
– Я думал, что это место придется тебе как раз по вкусу, – сказал он, ухмыляясь, как бедный Йорик. – Охота, стрельба и рыбалка – на Пятом этаже, студент, это любят.
Той же ночью мы все трое сидели в фургоне рядом с публичным домом с закрытыми ставнями на Саут-Одли-стрит, и штаб находился в состоянии, близком к панике. Толстяк пребывал там вот уже два часа, как вдруг позвонил в отель и приказал срочно явиться своему личному врачу. Сердце! – с тревогой подумали мы. Может, нам туда войти? Пока штаб трепетал, мы отвлеклись видениями, воображая нашего преследуемого зверя, умершего от инфаркта в объятиях какой-нибудь чересчур добросовестной проститутки и так и не успевшего подписать чек на свои устаревшие истребители. И только в четыре часа утра прослушиватели развеяли наши страхи. Они объяснили, что Толстяк страдает приступами импотенции и врач призывается для того, чтобы вколоть возбуждающее средство в королевское седалище. Домой мы вернулись в пять. Скордено со злости выпил, но всех нас утешала мысль о том, что к полудню Толстяк должен быть в Лутоне, чтобы присутствовать на большой демонстрации чуть ли не последней модели британского танка, и мы могли рассчитывать на выходной. Но наше чувство облегчения оказалось преждевременным.
– Панда собралась прикупить себе вещичек, – благодушно сообщил нам Монти, когда мы прибыли на Грин-стрит. – Такова ваша доля. Ничего не поделаешь, студент.
Это приводит нас в отдел нижнего белья большого универсального магазина в Найтсбридже и к минуте моей славы. Бен, думал я, Бен, я готов променять один твой день на пять моих. Потом вдруг я перестал думать о Бене и ему завидовать. Я отступил в укромный дверной проем и заговорил в микрофон громоздкого радиоустройства, которое в те времена считалось лучшим из всех. Я выбрал канал, напрямую соединяющий меня с базой. Это был именно тот канал, которым Скордено запретил мне пользоваться.
– К Панде на спину забралась обезьяна, – наиспокойнейшим голосом проинформировал я Монти, употребляя принятый у наблюдателей жаргон, чтобы сообщить о таинственном преследователе. – Рост – пять футов пять дюймов, черные вьющиеся волосы, густые усы, сорок лет, черное пальто, черные ботинки на резиновой подошве, внешне похож на араба. Он был на аэродроме, когда приземлился самолет Толстяка. Я запомнил его. Тот же человек.
– Веди его, – раздался лаконичный ответ Монти. – Пусть Поль и Нэнси следят за Пандой, ты – за обезьяной. Какой этаж?
– Первый [5].
– Веди его, куда бы он ни пошел, держи меня в курсе дела.
– По-моему, он “с начинкой”, – произнес я, рассматривая тайком того, ради которого позвонил.
– Хочешь сказать, беременный?
Шутка не вызвала у меня улыбки.
Давайте я поточнее опишу эту сцену, поскольку все было намного сложнее, чем вам может показаться. В этом черепашьем походе по магазину наше трио не было единственным эскортом Панды. Богатые арабские принцессы не приезжают без предварительного уведомления в большие магазины Найтсбриджа. В добавление к паре дежурных администраторов в черных пиджаках и полосатых брюках в каждом сводчатом проходе, совсем не прячась, стояло по два местных сыщика – ноги на ширине плеч, руки по бокам чуть согнуты, готовые в любую секунду схватить любого танцующего дервиша. Словно этого было недостаточно, Скотленд-Ярд в то утро решил и сам предоставить фирменную охрану в виде чугуннолицего мужчины в плаще с поясом, который настоял на том, чтобы идти сразу за Пандой, и сердито зыркал на всякого, кто приближался. И наконец, вы должны представить себе Поля и Нэнси в их лучших воскресных одеждах – они стояли, повернувшись ко всем спиной, и делали вид, что изучают содержимое прилавков с неглиже, хотя на самом деле следили за нашей дичью, отражающейся в зеркалах.
И все это, сами понимаете, происходит в тайном уединении сонного – тшш! – и благоухающего гарема, в мирке тончайшего белья, мягких ковров и томных полуголых манекенов. Да и как не сказать о любезных седовласых продавщицах, одетых в черный креп, которые, как принято считать, с возрастом приобретают достаточно респектабельную осанку, чтобы, не отвлекая внимания на свою особу, стать жрицами в храмах интимных предметов женского туалета.
Как я заметил, другие мужчины предпочитали вообще не заходить в отдел нижнего белья или же спешили мимо, отводя при этом глаза. Мое инстинктивное поведение было бы таким же, если бы я не узнал этого печального человечка с черными усами и страстными карими глазами, которые постоянно, с расстояния пятнадцать шагов, наблюдали за Пандой и ее окружением. Может, я и вообще бы его не увидел или увидел бы, но не в тот момент, если бы Монти не назначил меня подметальщиком. Но сразу стало ясно, что и он, и я из-за наших разных профессий должны были держаться на одинаковом расстоянии от нашей цели: я – с безразличием, он – со значительной и таинственной зависимостью. Он ни на секунду не отвел от нее взгляда. Даже когда его загораживала колонна или какой-то покупатель, он все-таки ухитрялся выискивать ее, вертя темной головой, пока снова не впивался в нее своим горячим и – теперь я был убежден – фанатичным взором.
В первый раз я ощутил это рвение, когда увидел его в аэропорту, в зале для приезжающих, – он стоял на цыпочках около длинного окна, стараясь лучше разглядеть процедуру прибытия королевской четы. Тогда я ничего особенно в нем не заметил. Я рассматривал каждого одинаково критически. Казалось, это просто еще один из многочисленного стада дипломатов, вассалов и прихлебателей, встречавших королевскую чету. Тем не менее мне хорошо запомнился его напряженный вид: вот он, Ближний Восток, размышлял я, глядя, как он прижимается лицом к стеклу, чтобы не упустить прибывших из виду. Вот они, те варварские страсти, которые призвана сдерживать моя Служба, если нам желательно спокойно ездить в своих машинах, жить в теплых домах и торговать оружием.
Обезьяна сделала несколько шагов вперед и уставилась на застекленную витрину с лентами и тесьмой. Походка этого человека – совсем как у обезьяны – была размашистой, но крадущейся; казалось, он движется прямо от колен, шагами заговорщика. Я выбрал витрину с подвязками рядом с ним и стал разглядывать их, при этом изучая украдкой, не выпячивается ли чего подозрительного у него на груди или под мышкой. Его черное пальто классически подходило по форме для ношения оружия – просторное, без пояса: под таким пальто без труда можно скрыть длинноствольный пистолет с глушителем или подвешенный под мышкой полуавтомат.
Я внимательно наблюдал за его руками, хотя у самого руки нервно дрожали. Его левая рука была расслаблена, но правая, казавшаяся сильнее, то двигалась по направлению к груди, то замирала, словно он набирался храбрости для завершающего действия.
Он правша, подумал я, оружие, по всей видимости, находится слева, под мышкой. Наши инструкторы по применению оружия разобрали с нами всякие комбинации.
А его глаза – темные, горящие неярким огнем глаза, в которых отражается душа фанатика, – даже в профиль, казалось, смотрели в загробную жизнь. Он поклялся отомстить ей? Ее домочадцам? Может, муллы-фанатики пообещали ему за это место в раю? Мои знания ислама были скудными и ограничивались несколькими общеобразовательными лекциями и романами П.Рена. Однако даже этого было достаточно, чтобы понять: я нахожусь в присутствии безумного фанатика, дешево ценящего свою жизнь.
А я, увы, вооружен не был. Это было моим слабым местом. Наблюдателям, которые находятся на обычном дежурстве, и мечтать не приходится о том, чтобы иметь при себе оружие, однако тайное наблюдение по охране – совсем иное дело, и Полю Скордено был выдан пистолет из сейфа Монти.
– Одного достаточно, студент, – сказал мне Монти, улыбаясь по-стариковски. – Нам ведь не надо, чтобы ты начинал третью мировую войну, правда?
Поэтому все, что мне оставалось делать, когда я встал и снова тихо последовал за ним, – это выбрать, какой применить прием из тех, которым нас обучали на занятиях по уничтожению противника без оружия. Может, лучше атаковать его сзади – так называемым ударом кролика – и уложить двумя одновременными ударами по ушам? Любым приемом можно было бы мгновенно его убить, тогда как живого человека можно ведь еще и допросить. Может, лучше сначала сломать ему правую руку, чтобы воспользоваться его собственным оружием? Однако, если позволить ему вытащить пистолет, не окажусь ли я сам под градом пуль других телохранителей в зале?
