Объезжаем бензоколонку и выезжаем на автостраду. Точнее сказать: въезжаем в автостраду, ибо это особый мир, ограниченный с боков бетонными рвами, где денно и нощно нескончаемые потоки механических кровяных телец циркулируют в бетонных венах.
Изолированный, оторванный от всего окружающего мир двух измерений, сведенный к двум направлениям — того, откуда ты едешь, и того, куда едешь, — серая лента, которая непрерывно раскручивается под тобой, связывая то, что было, с тем, что будет.
— У меня такое чувство, будто вы работали на радио, — говорю я немного погодя.
— Если это вас так интересует, так я действительно там работала.
— У вас такой мелодичный, хорошо поставленный голос.
— Не понимаю, чем вам не нравится мой голос? — небрежно бросает Мод.
— Ничем. Просто он мне напоминает магнитофонную запись…
— В таком случае ни о чем меня не расспрашивайте. Будете молчать вы — будет молчать и мой магнитофон.
— Почему же! Тембр вашего голоса мне приятен. К тому же у меня к вам вопрос.
Женщина молчит, глядя на бетонную ленту, что бежит нам навстречу.
Прибываем во Франкфурт около трех часов. Гостиница «Континенталь», где мы останавливаемся, несмотря на громкое название, — стандартная гостиница среднего уровня. Когда мы поднимаемся в лифте в сопровождении мальчика с чемоданами, дама предлагает:
— Примем ванну и тогда спустимся пообедать.
— Я не голоден.
— Тогда я закажу что-нибудь себе в комнату.
— Если вы будете делать заказ, попросите, чтоб мне в номер принесли газеты.
— Хорошо.
Комнаты на четвертом этаже, но довольно далеко одна от другой. Моя — в конце коридора, и, пока мальчик отпирает дверь, я замечаю в глубине еще один лифт, видимо служебный.
Через несколько минут после того, как я распаковал свои вещи, принесли газеты. Наскоро просматриваю одну из них: надо же знать, что происходит в мире. Потом, по привычке, сгибаю ее на финансовой странице и бросаю на кровать. Теперь надо ждать телефонного звонка. Вскоре дожидаюсь и этого.
— Принесли ли вам газеты? — слышу голос дикторши.
— Да, благодарю.
Через полчаса она определенно позвонит снова, чтоб поинтересоваться, прочитал ли я их. А еще со временем захочет узнать, не проголодался ли я. Проверим. Звонить она будет непременно, но я не могу терять из-за этого свой последний шанс.
Тихонько выхожу в коридор, цепляю на дверь найденную в комнате табличку с надписью: «Прошу не беспокоить», запираю номер и крадусь к лифту.
Грузовой лифт опускает меня в партер служебной части гостиницы. В глубине коридора — выход на улицу. В помещении — ни души. Сквозь приоткрытую дверь замечаю женщину, занятую сортировкой простыней, но она меня не видит.
«Континенталь» стоит на площади около вокзала, где всегда дежурят такси. Беру первое попавшееся и бросаю шоферу:
— Висбаден — и обратно. Чем быстрее, тем лучше.
Мне посчастливилось. Водитель из тех юношей — с длинными волосами, в черной спортивной куртке, — для которых вождение автомобиля и профессия, и спорт. Я уже чуть ли не жалею, что сел к нему. В моих обстоятельствах быстрая езда — это хорошо, но еще лучше возвратиться назад живым.
Когда сегодня утром Мод сказала: «Франкфурт», я сразу же подумал: «Это твой последний шанс, смотри, чтоб его не потерять». Ибо, если бы она назвала Гамбург, Любек или какой-то еще город в том направлении, это означало бы конец всем надеждам.
…Часы показывают около пяти, когда я говорю водителю: «Остановись», вручаю ему банкнот, чтоб не волновался, что не возвращусь, и скрываюсь за углом.
В этот день мне в самом деле везет. Приближаясь к знакомому дому, вижу Шмитхагена — он возится около автомобиля перед садовой калиткой. Шмитхаген также замечает меня издалека и, когда я подхожу, грустно говорит:
— Это вы…
— Наверное, предпоследний раз, — успокаиваю его.
— Лучше, чтоб это было в последний, — ворчит он. — Жена, сосед, я же вам говорил…
— Да, да, но, разговаривая, жестикулируйте, будто вы мне показываете дорогу…
Ну и чудак: остерегается соседей, а не думает о том, что, возможно, кто-то следит за мной.
Услыхав мой совет, Шмитхаген показывает рукой в конец улицы, потом направо, налево, словно флюгер.
— Довольно, — киваю я, словно благодарю. — Записку я бросил в окошко автомобиля. Проследите, чтоб ее немедленно переправили.
— Только завтра, раньше не выйдет, — предупреждает Шмитхаген.
Голос его я слышу уже у себя за спиной, ибо направляюсь к такси. Водитель ждет там, где я его оставил. Порядочный парень. И неразговорчивый, что очень важно. Возвращение назад тоже связано с серьезной опасностью, зато добираюсь до гостиницы намного раньше, чем надеялся.
В номере у меня звонит телефон. Не обращаю на него внимания, переодеваюсь — надеваю пижаму, вытягиваюсь на кровати и почти засыпаю. Чуть погодя стучат в дверь. Сначала тихонько, потом — громче. Неторопливо поднимаюсь и отпираю.
— Где вы ходили, Альбер? — любезно спрашивает Мод и входит в комнату, не обращая внимания на то, что я в пижаме. И не только входит, а еще и садится на стул, закинув ногу на ногу. Значит, разговора не избежать.
— Я был в постели. Разве не видно?
— Я три раза вам звонила.
— Наверное, я спал.
— И два раза стучала в дверь.
— Видимо, вы не заметили табличку: «Прошу не беспокоить».
— Это для прислуги. А я не прислуга.
— Дверь не прозрачная, откуда мне было знать, что это вы?
— И все-таки куда вы ходили?
Тон мягкий, как всегда, но я уже хорошо изучил его, чтоб понимать, что к чему.
— Знаете, Мод, — говорю я, садясь на стул напротив, — мне ничего не мешает признаться, что я действительно выходил, и даже подтвердить это перед нашим общим знакомым. Но такое признание повредит только вам. Вы согласны со мной?
Она молча смотрит на меня, но лицо ее ничего не выражает — само внимание! Ну а мое внимание распределено между ее лицом и скрещенными ножками.
— Не хочу хвастаться, но я могу очень усложнить вашу миссию игрой в прятки — и тогда наш общий знакомый будет считать вас никчемной. Поэтому договоримся так: не будем компрометировать друг друга.
— Но я не могу позволить вам делать что вздумается.
— Я и не собираюсь делать что-то такое, что могло бы усложнить наше общее задание. Речь идет лишь о том, чтоб не надоедать друг другу.
— Разве я вам надоела?
— Вообще говоря, не очень. Если не обращать внимания на мелочи: утром вы меня разбудили, а теперь мешаете заснуть.
Женщина смотрит на меня, а я на нее. Если уж Сеймур отрекомендовал меня как бабника, надо подкрепить эту рекомендацию, но не перебрать.
Приятное лицо, приятный ясный взгляд, приятная полуулыбка, которая, едва появившись, сразу же угасает. Нетрудно догадаться, что кроется за этим приветливым фасадом: карие глаза изучают собеседника, красивые высокие брови дергаются от напряженных раздумий, уголки полных губ кривятся в недоверчивой улыбке, частые паузы в разговоре свидетельствуют о настороженности — одним словом, обычные рефлексы профессионалки среднего уровня.
Фигура у этой дамы довольно пропорциональна. В случае нужды Мод могла бы зарабатывать себе на хлеб как натурщица.
Но сейчас ей вряд ли угрожает нужда. Лиловая блузка, серая юбка и серые туфли на высоких каблуках придают тот элегантный вид, который свидетельствует о жизненном достатке, а бриллиант на маленьком перстне на левой руке, кажется, настоящий.
— Следовательно, вы предлагаете мне что-то вроде джентльменского соглашения? — наконец говорит Мод с чуть заметной усмешкой.
— Когда вы меня так сосредоточенно изучаете, можете не усмехаться, — замечаю я. — Это рассеивает ваше внимание.
— Вы тоже изучаете меня, но я не делаю вам замечаний.
— Я лишь любуюсь вами.
— Оставьте дешевые комплименты. На меня они не действуют.
— Вы пресыщены ими.
— Нет. Просто я не такая дуреха, как вам кажется. А что касается соглашения, то должна вам сказать, что я заключаю соглашения только со своими работодателями.
— Очень сожалею, что вы так истолковали мои слова.
— Извините, если ошиблась. В таком случае можете быть уверены, что и без любого соглашения я буду стараться не беспокоить вас.
— Чудесно. Только этого я и хотел.
— А я хочу еще чего-то, — молвит дама, поднимаясь. — Скажем, хорошо поужинать. Своими выдумками вы испортили мне аппетит, но теперь я чувствую, что он возвратился.
— Еще нет шести… — напоминаю я.
— Неужто вы живете по часам? — сводит брови Мод. — Вы не похожи на такого… — И, направляясь к двери, добавляет: — Будете ждать меня внизу, хорошо?
В ресторане я ем медленно: разжевывая пищу, я «пережевываю» и мысли. А они у меня не очень веселые.
Послание, переданное Шмитхагену, было нацарапано еще утром в гостинице. Совсем коротенькое сообщение о ситуации, которая создалась. Теперь остается ждать инструкции и канал для отступления. Ответ должен прийти снова к Шмитхагену, ибо я не имел возможности дать другой адрес. Когда придет ответ и смогу ли я в ближайшее время побывать в Висбадене, чтоб получить его? — вот вопрос, который сейчас беспокоит меня.
