Две вещи спасли ей жизнь: клозапин и Бейрут. Они тогда прочно вошли в ее жизнь.
* * *
Лето. Первый курс. Кэрри вернулась к занятиям, от которых теперь не отрывалась. Больше она не бегала — из команды ее исключили — и в пять утра не поднималась. Бойфренд Джон тоже остался в прошлом. Кэрри принимала литий, иногда — прозак. Врач постоянно менял дозировку. Кэрри бесилась. Говорила Мэгги, будто литий отупляет (пунктов на двадцать снижает ай-кью).
Все стало труднее. Кэрри пожаловалась доктору Маккошу из студенческого медпункта, что как будто видит мир сквозь толстое стекло, будто все вокруг нереально. Временами нападала чудовищная жажда, тогда как аппетит исчезал совершенно. Дня два, три или даже четыре Кэрри могла не есть, только пила и пила. О сексе даже не вспоминала. Просто перемещала свое тело из аудитории в аудиторию, потом назад в общежитие и думала при этом: больше так нельзя, это невыносимо.
Спасение она увидела в зарубежной программе для студентов, изучающих культуру Ближнего Востока: набирали группу для отправки в Бейрут, учиться в Американском университете. Поначалу отец даже слышать ничего не хотел и платить отказался. Хотя Кэрри и пыталась убедить его, дескать, поездка пригодится для дипломного проекта.
— А что, если тебя там прихватит? — спросил он.
— А что, если меня снова здесь прихватит? Кто мне поможет? Ты, пап?
Про тот злополучный День благодарения упоминать Кэрри не стала. Оба — и Кэрри, и Фрэнк — понимали: она может запросто повторить судьбу отца. Кэрри никому не говорила, как сама подумывала о суициде.
— Я обязана поехать, — сказала она и добавила: — Это из-за тебя ушла мама. Меня ты тоже прогнать хочешь, пап?
Наконец отец сдался.
Так она впервые оказалась в Бейруте, окруженная руинами древних построек, в компании студентов со всего Ближнего Востока, гуляя по улице Блисс с другими ребятами, поедая шаурму и манеиш, отрываясь в клубах на улице Моно. А когда у нее почти закончился литий, она совершила для себя великое открытие: пришла к местному доктору в Зарифе — маленькому человечку с умными глазами — и поведала, как литий действует на нее. Тот внимательно посмотрел на Кэрри и предложил: «Как насчет клозапина?»
Наконец она открылась кому-то, излила душу, и это сработало. На клозапине Кэрри снова стала прежней, как до заскока. Когда же она пришла к доктору за новым рецептом, тот уезжал в отпуск. «Что, если ваш коллега не выпишет мне рецепт?» — испуганно спросила Кэрри. «Это же Ливан, мадемуазель, — ответил тот. — За деньги здесь выпишут что угодно».
Тем летом кусочки головоломки встали на свои места. Руины римских построек, исламская мозаика, джаз далеко за полночь, поэтика и напевность арабской речи, корниш и прибрежные клубы, аромат свежеиспеченного сфуфа[41] и пахлавы, призывы муэдзина с высоты минарета, снова клубы и горячие арабские мальчики, смотревшие на Кэрри голодным, чуть ли не плотоядным взглядом… Отныне Кэрри знала: что бы ни случилось в ее жизни, Ближний Восток навсегда останется частью ее.
* * *
И вот, сходя по трапу в аэропорту Рафика Харири, Кэрри надеялась, что кусочки очередной головоломки тоже станут на свои места здесь, в Бейруте. Забег продолжался, потому что она не верила, будто этот козел Филдинг застрелился. Его убили, и убийца все еще здесь. Миссия продолжалась, как и марафон Кэрри.
Кэрри взяла такси. По пути из аэропорта, когда они ехали по дороге Эль-Асад, мимо поля для гольфа, таксист — христианин — все разорялся о том, как в городе готовятся к Пасхе, и что его теща печет лучшие в Бейруте маамули — куличики с грецким орехом и глазурью. Он высадил Кэрри возле часовой башни у площади Неджме, и оттуда она пешком прошла несколько кварталов до местного штаба ЦРУ. Она собиралась встретиться с Рэем Сондерсом, новым начальником местного отделения.
Проходя мимо столиков кафе под сводчатым портиком, Кэрри невольно вспомнила, как последний раз этим путем пришла на встречу с Дэвисом Филдингом и тот объявил, дескать, ее карьере конец.
Кэрри вошла в подъезд, поднялась по лестнице и нажала кнопку домофона. Представилась, и ее впустили. Молодой американец в клетчатой рубашке попросил подождать в приемной. Наконец к ней вышел сам Сондерс: высокий, стройный, сильный, лет за сорок, с длинными баками, которые придавали ему вид выходца из Восточной Европы.
— О тебе слухи ходят, — поздоровавшись, сказал он и проводил Кэрри в кабинет Филдинга с видом на улицу Маарад. — Если честно, я удивился, когда ты позвонила. Саул тоже.
— Злится, наверное, что я не вернулась в Лэнгли?
— Сказал, что все равно не отговорил бы тебя от возвращения в Бейрут. — Сондерс жестом пригласил Кэрри садиться. — Кстати, я слышал про Абу Убайду. Поздравляю, отличная работа.
— Я прямо в растерянности. Может, зря я сюда приперлась?
— Саул признался, что тебе неймется расследовать смерть Филдинга. Ты ведь поэтому прилетела?
— Сами знаете, — ответила Кэрри. — А вам это не интересно? Если Филдинг не застрелился, то дело нельзя считать закрытым. Неважно, за что его убили, вы можете стать следующей целью.
— О-очень любопытно, — произнес Сондерс и с нескрываемым интересом посмотрел на Кэрри. — Насколько мне известно, вы с Филдингом не питали друг к другу большой любви. С чего это тебя волнует его гибель?
— Да, Филдинг был та еще сволочь, никто по нему горевать не станет. В Лэнгли, можно сказать, его ждал расстрельный взвод. А вы тут, наверное, разгребаете рабочие завалы, которые он после себя оставил, оцениваете, как сильно он скомпрометировал местную контору.
— Ну, я бы на его месте точно застрелился, — тихо заметил Сондерс.
— Да, но вы не Дэвис. У него духу бы не хватило. Его убили, и что-то мне подсказывает, что это связано с актрисой Раной Саади и Соловьем. Это была моя операция, и мне ее надо довести до конца.
Сондерс молча посмотрел на Кэрри. Снаружи бибикнула машина, и ей тут же ответил целый хор клаксонов. В Бейруте начался час пик.
— Вот и я так решил, — произнес наконец Сондерс. — Мы кое-что нашли, однако мне пока не удалось разобраться.
— И что же это?
— Я Филдинга не знал, в отличие от тебя. — Сондерс жестом предложил Кэрри подойти ближе.
— Что вы нашли? — переспросила Кэрри.
— Вот, смотри. — Сондерс указал на экран своего компьютера, на запись со скрытой камеры.
Кэрри невольно обернулась, однако объектив — слишком маленький и неприметный — был надежно скрыт в потолочном плинтусе. Кэрри снова взглянула на монитор: Дэвис Филдинг сидел за столом, в кресле, спиной к камере, а потом… он вдруг оказался на полу, с «глоком» в обмякшей руке, в луже собственной крови.
— Не хватает трех минут и сорока семи секунд записи, — сказал Сондерс. — Мертвец не мог отредактировать ее.
— Поставьте на паузу.
— Что? Что-то заметила?
Кэрри пристально вгляделась в лежащего на полу Филдинга.
— Тут что-то не так. Точно не скажу, но как любит выражаться Саул, ситуация не кошерная.
— Тело, кстати, лежит правильно. Наш эксперт вычислил, как оно должно было упасть.
— Больше ничего нет?
Сондерс покачал головой.
— В записи с камер слежения в приемной, на лестнице, у парадного и черного хода тоже отсутствует по нескольку минут. Кто-то определенно хотел скрыть свое присутствие.
— Хотел? Так это мужчина?
— Кое-что он упустил. — Сондерс переключил картинку на мониторе на изображение с камеры на крыше, которая смотрела на улицу Маарад, на ту ее часть, что не скрывалась под портиком. — Запись шла на отдельный диск. Смотри, мы восстановили временнуМЃю последовательность. Это то, что случилось через сорок секунд после паузы в основной записи.
На экране появился мужчина в комбинезоне. Он вышел из-под портика и направился в сторону площади Неджме. Кэрри видела только его спину.
— Не больно-то и много, — заметила она. — Если учесть, что это и есть убийца.
— Есть еще кое-что. Вот эта запись была сделана четырьмя днями ранее, после часа ночи.
На экране мельком появился мужчина точно в таком же комбинезоне, и он почти сразу же вошел под портик. На груди у него, похоже, был логотип фирмы.
— Отмотайте немного назад. Что это у него на комбинезоне?
Сондерс отмотал запись назад и поставил ее на паузу. В темноте и с большого расстояния трудно было разглядеть и лицо человека, и логотип.
— Можно улучшить изображение?
— Уже, — ответил Сондерс и вывел на экран обработанную картинку, увеличил надпись на комбинезоне незнакомца. Немного размытый, логотип (на французском и арабском) сообщал: «Садеко консьежьери».
