– Потом этого, потом! – приказал дядя Коля, хватая с земли свой автомат, совсем еще новенький ППШ, месяца не прошло, как прислали такие в посылке с Большой земли. И верно, решил Сашка Аверин, сволочь эту предательскую он всегда застрелить успеет, а тут дела посерьезней – из легковушки с двух сторон выбежали немцы, один с автоматом, другой – с пистолетом, и кто там у них еще в машине, поди разбери.
Не стали ждать партизаны, пока немцы ближе подойдут – дядя Коля сразу одного срезал, второй за машину залег, и придется потратить на них малость времени, нарушить приказ – уходить немедленно после взрыва.
«Странно, почему немец не стреляет в ответ», – мелькнуло у Сашки Аверина.
Но тут еще более странное началось. Из салона не выскочила – вывалилась молодая женщина, растрепанная, в довоенном платье и – вот те раз! – туфлях, самых настоящих, на каблуке. В руке тоже пистолет, а кричит по-русски:
– Не стрелять! Не стрелять!! Не стрелять!!!
Тот, другой немец, залегший за машиной, поднялся во весь рост, швырнул автомат в сторону, шагнул навстречу партизанам и выдал такую заливистую матерную тираду, что дядя Коля с Сашкой Авериным дружно опустили оружие – так только свои могут…
Чубарова ранили в плечо и бедро. Жить будет, но через фронт не дойдет.
– Не фрицы, так свои, – буркнул Сотник, однако без злости, только досада в голосе звучала.
Не удивился, увидев Пашку Гайдука живым, только связанным и с разбитым лицом. У Михаила после всего, что случилось за это утро, уже не оставалось ни времени, ни сил удивляться. Глянул на Павла, лежащего на земле, проговорил: «Вот так, значит…» – приказал партизанам развязать его и больше в объяснения не вдавался: сел на землю у машины, оперся спиной о борт, прикрыл глаза и наблюдал, как хлопочет возле раненого Чубарова уже пришедшая в себя после погони Аня Сорока, как расхаживает вокруг окончательно огорошенного произошедшим майора Крюгера молодой партизан, как Ольга выясняет что-то у партизана постарше, как понял Сотник, взорвавшего мост – и броневик заодно.
Гайдук подошел, уселся рядом.
– Купался, что ли? – без интереса, только бы совсем не молчать, спросил Сотник.
– Из воды сухим выйти хотел, – отшутился Павел. – Похоронили меня?
– Когда?
– А вот…
– Не-а, – выдернув из земли травинку, Михаил сунул ее в рот, пожевал. – Трупы хоронят только. Твоего трупа мы не видели. Хотя слушок был.
– И что?
– Мало ли, – Сотник повел плечами. – Не до тебя было…
– Скиф? – Павел кивнул на Ольгу. – Я слышал, это женщина.
– Баба, – подтвердил Михаил.
Ольга тем временем закончила разговор, подошла к Сотнику.
– Павел? – спросила коротко.
– Познакомимся еще, – ответил Гайдук.
– Обязательно, – подобрав подол платья, Ольга присела рядом с мужчинами на траву. – Значит, ситуация выглядит так. Кулешовский отряд третий день без радиосвязи, передатчик вышел из строя. Как, почему – не важно, главное, что воспользоваться рацией партизан мы не сможем.
– Зачем нам рация партизан?
– Мы все вместе могли бы перебазироваться в Кулешовский отряд. За нами прислали бы самолет, для этого мне нужно всего лишь выйти на связь…
– С рацией кисло? – перебил ее Сотник. – Не о чем тогда говорить.
– Есть о чем, Михаил… Мы идем через фронт. Другого выхода нет. Партизаны заберут Чубарова с собой, Аня тоже поедет с ними. Павел, вы с кем?
– Интересный вопрос, – Гайдук потер переносицу. – У меня разве есть варианты? Нет у меня вариантов, я с ними, – кивок в сторону партизан, – не пойду. И потом, нам с капитаном Сотником вдвоем «языка» волочить привычнее.
– Тогда выдвигаемся немедленно.
– Ты прямо так? – Сотник дотронулся до подола ее платья.
Вместо ответа Ольга сняла туфель. Перевернула, крепко взялась за каблук, попыталась оторвать.
Гайдук молча взял туфлю из ее руки, одним резким движением каблук отломал. То же самое проделал со вторым.
– А вот платью замену не найдем тут…
– Не надо, – постаралась как можно искренней улыбнуться Ольга. – Дотянем и так.
– Допустим, – согласился Сотник. – Машину кто поведет? Мы с Пашей не обучены, вот так получилось…
– Я обучена, – вздохнула Ольга. – Больше вопросов не будет?
В багажнике «хорьха» нашелся брезент, соорудили носилки.
Партизаны приподняли раненого Чубарова с двух сторон, и Павел с Михаилом по очереди обняли его. Ольге хотелось поцеловать Максима, просто так, по-дружески, за прошедшие сутки она уже успела привязаться к нему и Сотнику, словно к родным, но эмоции сдержала – просто протянула руку, и Соловей легонько сжал ее пальцы. После чего позволил уложить себя на носилки – слабел быстро, все-таки тело в двух местах прострелено.
Майор Крюгер, похоже, окончательно смирившийся со своей участью, безропотно уселся на заднее сидение, попросил не сковывать его, бежать-то – некуда. Но Ольга так не считала, и пленник покорно протянул руки. Гайдук устроился рядом, Сотник сел на свое привычное место – вперед.
– Спроси своего немца, товарищ Скиф, как он думает – такой вот компанией и в таком виде мы до линии фронта доберемся?
Вместо ответа Ольга повернула ключ в зажигании. А когда мотор зафыркал – бросила коротко:
– Если бензина хватит. Без немца ясно. И не надо уже глупых вопросов, капитан Сотник…
8
Как все случилось, начальник харьковского гестапо Гюнтер Хойке не видел.
Конечно, его тоже в какой-то момент охватил азарт погони, но и он, и остальные, кто, не сговариваясь, пустился догонять, как считалось, партизан, не угнались за бронетранспортером. А когда добрались до моста, увидели только, как солдаты пытаются выловить из воды человеческие останки.
Хойке немного постоял на берегу, понаблюдал за возней, понял, что нечего ему тут делать, вернулся в свою машину и поехал обратно. Нужно было придумать, как доложить о случившемся в Берлин, чтобы при этом не оказаться крайним. Ведь кто-то должен ответить не просто за глупую, как оказалось, гибель штурмбаннфюрера Кнута Брюггена, но и за то, что русским диверсантам, так называемому Скифу и, главное, майору Крюгеру – носителю особо секретной информации о немецкой агентуре в штабе красных, посчастливилось уцелеть.
Начальник гестапо придерживался мысли, что Брюгген пал жертвой собственной спеси и чрезмерной самоуверенности. Только эти его соображения вряд ли кого интересовали. Уже подъезжая к зданию гестапо, Хойке знал, как будет выглядеть его доклад. Штурмбаннфюрер погиб в погоне за диверсантами, которые вывозили захваченного агентом Скифом майора Крюгера. Это произошло на глазах двух десятков свидетелей. Раз так, то вряд ли кто-то станет старательно опрашивать тех же свидетелей, чтобы они подтвердили – там, на мосту, взорвался не только броневик, в котором находился Брюгген, но и «хорьх», за которым тот гнался. Вот такая нелепая случайность, из тех, которые возможны, только когда идет война…
Поднимаясь к себе в кабинет, Гюнтер Хойке уже сам не имел сомнений в том, что диверсантов, а вместе с ними – майора из агентурного отдела Генштаба, нет в живых. Осталось только доложить сначала вкратце, а потом – более подробно, в рапорте. Весомых аргументов для подкрепления своих слов у него достаточно, к тому же есть возможность представить свою роль во всей этой истории в более выгодном свете. Да, и лучше обойти досадный прокол покойного Брюггена с тем русским… Достаточно указать, что он, Хойке, не присутствовал при их разговорах, потому не знает, чем руководствовался штурмбаннфюрер в работе с перевербованным диверсантом.
Самое важное: сведения, которые мог сообщить Крюгер, умерли вместе с ним. Не только Хойке – очень многие хотят, чтобы это оказалось правдой. Потому особо оспаривать и не станут.
Перед тем как велеть соединить себя с Берлином, начальник харьковского гестапо Гюнтер Хойке налил себе коньяку и выпил, как это принято здесь, в Остланде: махом, не смакуя, одним глотком.
