— Неудобно, меня в городе знают, а вдруг наши вернутся?
— Не вернутся, — возразил отец. — Вон они, немцы, где — под самой Москвой! У них сила, хочешь но хочешь, а придётся танцевать под их дудку. И потом ты что, хочешь на шее у отца сидеть?
Павел сдался. В конце концов надо как-то кормиться: ведь немцы дают паёк только тем, кто работает на них. Да разве он один будет сотрудничать с гитлеровцами: вон Степан Корнеич, бывший завмаг, сосед ихний, и то устроился в комендатуру…
— Ты вот что, парень, — наставлял его отец, — ты меня слушай, отец худому не научит. В полиции тоже можно по-разному служить. В дурное дело не ввязывайся, кровью руки не пачкай. А там, глядишь, хорошему человеку и помочь сможешь.
В полиции Павла принял поджарый немец с повязкой на глазу… Он заставил его заполнить анкету и дать подписку, что отныне он, Павел Аркадьевич Обухович, семнадцати лет от роду, будет служить великому рейху верой и правдой. Недели две его вместе с разношёрстной компанией будущих полицаев гоняли по плацу за городом, учили шагать в строю, ползать на животе, стрелять из карабина и автомата, а потом им выдали удостоверения, повязки и оружие.
Сначала Павел патрулировал город, участвовал в облавах и арестах. Не нравилась ему эта работа, хотя он иногда и испытывал возвышающее чувство власти над людьми. Но он ещё был молод и слишком близко к сердцу принимал человеческие несчастья.
Но вскоре его взяли на серьёзное «дело». Нужно было расстрелять группу арестованных. За огородами, на опушке леса они сами вырыли для себя могилу, длинный ров. Обуховичу досталась роль конвоира. Он выводил арестованных со связанными руками из подвала, конвоировал их до рва, и там немецкий фельдфебель стрелял жертве в затылок, и трупы падали в яму. Обухович вывел из подвала семьдесят с лишним человек. Наверное, гитлеровский фельдфебель просто выполнял свой «долг». После этой зверской экзекуции Павла несколько ночей преследовали кошмары.
Потом жизнь закрутилась в пьяном угаре. Почти все полицейские пили, ибо самогон был дармовой: его отбирали у крестьян. Павел тоже стал пить. Аресты, облавы, пытки, расстрелы — он потерял счёт своим жертвам. В редкие минуты просветления он понимал, что назад ему пути нет. Он сам сжёг за собой мосты. Потом, когда возмездие было где-то рядом, напоминая о себе победоносным грохотом орудий, он бежал в Прибалтику. С тех пор он жил в постоянном страхе перед разоблачением. Даже спустя много лет после войны на улице, в метро или троллейбусе он украдкой оглядывал людей, нет ли среди них знакомого, могущего его опознать. Страх стал вечным его спутником.
Да, этот рыжий англичанин был прав: ему крупно не повезло, причём дважды. Первый раз, когда он послушался отца, и второй, когда на его пути встретился мистер Кларк. Правда, теперь ему не повезло и в третий: он потерпел провал, за ним охотятся, как за диким зверем. И Обухович-Рудник не питал никаких иллюзий: он знал, что, если он попадётся в руки контрразведки, на снисхождение рассчитывать не стоит. У него только один выход — бежать на Запад.
* * *
На улице была непроглядная темень. Дождь зарядил с самого утра, а вечером набрал силу.
Обходя лужи, Рудник сел в такси, которое он вызвал по телефону.
— Вот что, шеф, — сказал он шофёру. — Гони на Минское шоссе. Тридцать седьмой километр. Там у меня с другом беда. Получишь червонец.
Шофёр удовлетворённо кивнул головой. Наконец-то ему попался настоящий клиент.
Разбрызгивая лужи, такси выехало на Трифоновскую, затем свернуло на Октябрьскую. В предвкушении щедрого гонорара шофёр гнал машину изо всех сил. Нахлобучив одолженную у Вадима кепку на самые глаза, Рудник прижался на заднем сиденье. Хотя Рудник понимал, что сквозь запотевшие стёкла различить его невозможно, он всё же нервничал.
— Поосторожней, — посоветовал он шофёру, — а то остановят, больше времени потеряем.
— Ничего! — бодро отозвался водитель. — Как-никак тридцать лет за рулём.
Сквозь прозрачное полукруглое переднее стекло, очерченное дворником, он заметил высокие здания Кутузовского проспекта. В одном из них жил его бывший хозяин — советник Штрассер. Рудник представил себе удивление на его полном добродушном лице: «Поль — шпион? Не может быть! Майн готт! Кто бы мог подумать!»
Наверное, Штрассер страшно разволнуется, будет пить валидол и делиться с женой сногсшибательной новостью. Прощай, советник Штрассер! Ты был приятным человеком, и я не хотел бы, чтобы из-за меня у тебя были служебные неприятности.
Ещё Рудник представил лица своих знакомых по работе. Наверное, уже шепчутся по углам: «Слышали, Рудник-то шпионом оказался!» — «Какой Рудник?» — «Ах, тот, который…» А уж начальника отдела кадров наверняка хватит инфаркт! Уж этому-то типу нагорит. Наверняка выгонят с работы. И хотя никаких счётов с начальником отдела кадров у Рудника не было, эта мысль доставляла ему удовольствие!
Интересно, узнает ли Вадим когда-нибудь, кого он приютил в своей квартире? Впрочем, если и узнает, то вряд ли это его особенно взволнует. «По-моему, — размышлял Рудник, — его уже ничего не волнует, кроме водки». Когда Рудник объявил, что возвращается домой, Вадим даже не смог скрыть огорчения. Ещё бы! Он расставался с богатым и щедрым дядей. Теперь придётся сшибать по трояку у друзей!
Рудник не мог сдержать волнения. Сейчас такси стремительно увозило его от прошлого. Со скоростью девяносто километров в час он мчался навстречу будущему.
Будущее! Сколько раз мерещился Руднику свой домик где-нибудь в Швеции или в Канаде. Зелёная, стриженая лужайка, «мерседес» у подъезда! Ему это по силам! В конце концов на счету у него сумма, которая позволит ему прожить остаток дней безбедно. Только бы удалось бежать!
Минское шоссе в этот час было пустынно. Изредка с шипением проносились машины. Рудник взглянул на часы, было тридцать пять минут десятого. Пикет ГАИ миновали благополучно, и Рудник немного успокоился. «Да, зря я нервничаю, — убеждал он себя, — ведь нельзя же проверить каждую выезжающую из города машину!»
Минут через двадцать Рудник подъехал к условленному месту. Вокруг не было ни души. Он дал таксисту десятку, и тот уехал довольный.
Было без пяти десять. Вот-вот должен подъехать Рыжий. Рудник спустился по мокрой траве склона и скрылся в кустах. Биение сердца со звоном отдавалось в ушах, И вдруг Рудника охватила паника: а что, если англичанина задержат! Возвращаться опять в Москву? Нет, это невозможно! Должно же ему когда-нибудь повезти!
Минуты через две он заметил в стороне лучи фар, с трудом прорезавшие темноту. Рудник торопливо выбрался по склону на обочину. «Джозеф, — бормотал он, — это, должно быть, Джозеф…»
* * *
Лже-Кушниц напряжённо сидел за рулём. «Волга» глотала ленту шоссе со скоростью восьмидесяти километров в час. На подъезде к тридцать седьмому километру он заметил человека на обочине. Он стоял, ссутулясь и морщась от хлеставшего его лицо дождя. Кушниц приоткрыл окно и оглянулся: шоссе позади было пусто, впереди тоже. Фигура Рудника, освещённая ярким светом фар, стремительно приближалась.
Кушниц прибавил газу и крепко вцепился в руль. Он видел, как лицо Рудника исказилось от страха, как он заметался по шоссе. Но увернуться от стремительно мчавшейся машины ему не удалось. Послышался глухой удар, и тело Рудника, словно огромная тряпичная кукла, отлетело в кювет.
Кушниц остановил «Волгу» на обочине и выключил фары. Дождь хлестал вовсю. Согнувшись, Кушниц побежал к тому месту, где лежал Рудник. Труп его он нашёл быстро. Стараясь не смотреть на разбитое лицо, он обшарил карманы агента, вынул сложенную вдвое рукопись. Это был столь нужный для Маккензи отчёт! Сунув рукопись в карман, он поспешил к машине. Теперь оставалось лишь как можно быстрее встретиться с Маккензи.
* * *
Машина стояла на обочине с потушенными фарами и габаритными фонарями. Максимов сидел впереди с шофёром и докладывал по рации Рублёву:
— Он остановился на тридцать седьмом километре. С какой целью, не знаю…
— Осмотрите это место, — приказал Рублёв. Голос его в динамике звучал приглушённо и хрипловато. — И задержите его на обратном пути.
— Есть задержать, — весело откликнулся Максимов.
— Ну, ребята, — обернулся он к сидевшим позади двум сотрудникам, — вам предстоит работа.
Двое молодых широкоплечих людей в светлых плащах ничего не ответили, только один из них пожал плечами: что ж, мол, раз надо — сделаем.
Он переключил ручку рации и соединился с сотрудником ГАИ, дежурившим на КП у въезда в Москву.
— Седьмой слушает…
— Остановите чёрную «Волгу». — Он назвал номер. — Найдите предлог. Не отпускайте до моего прибытия.
— Будет сделано, — отозвался инспектор.
Всё это время Максимов вглядывался во тьму дождливой осенней ночи. Он находился в какой-нибудь сотне метров от того места, где остановился Кушниц. Заметив его на Кутузовском проспекте, он всё время следил за ним. И когда Кушниц погасил фары и остановился, Максимов остановился тоже. Сейчас фары «Волги» были погашены, и что делает Кушниц, Максимов рассмотреть не мог. Но вот наконец ослепительный свет фар снова прорезал тьму. «Волга» заурчала и, развернувшись, помчалась в Москву, мигая рубиновым светом тормозных огней.
