Затем с другого берега донесся приглушенный звук шагов: в пелене снега показался Шандор. Он поднял Юлию и ее мать на руки, прыгнул с откоса и, скользя по гальке, с шумом приземлился футов на десять ниже того места, где их ожидали. Пока он вставал, пытаясь восстановить равновесие, раздалось несколько выстрелов из дома паромщика. Козак выверил время с точностью до секунды. Навряд ли он видел кого-нибудь на темном фоне деревьев, однако огонек вспышек карабина выдал позицию солдат АВО. И стрельба из зарослей почти немедленно прекратилась.
Шандор добежал до лодки, посадил одну женщину, потом помог забраться в лодку второй женщине, одним могучим движением оттолкнул тяжело нагруженную лодку от берега и так сильно начал перебирать руками, что бурлящая вода образовалась у носа лодки.
Янчи и Рейнольдс подбежали к самой кромке воды, протягивая руки, готовясь схватить лодку и втащить ее на берег. И в этот момент послышался шипящий хлопок, и футах в ста над их головами появился слепящий белый свет. Почти сразу же начали стрелять из карабинов. Солдаты били из зарослей с того места, где они подходили к самой реке.
– Сбей ракету! – крикнул Рейнольдс Козаку. – Брось карабин. Сбей эту чертову ракету!
Ничего не видя от ослепившей его яркой вспышки, он бросился в реку и, услышав, как Янчи сделал то же самое, выругался. Корпус лодки задел его по колену, он схватил ее за борт и дернул на себя. В лодке кто-то привстал, и он отшатнулся, когда этот кто-то едва не упал на него, но тотчас выпрямился и подхватил одну из женщин на руки, и в этот момент слепящий свет над рекой погас. Стрельба из зарослей продолжалась, но стреляли наугад, и пули беспрерывно свистели рядом с лодкой.
Та женщина, которую он держал на руках, была женой Янчи. Она оказалась слишком легкой. Чтобы подняться по склону берега, усыпанному галькой, Рейнольдсу пришлось ориентироваться по памяти. Темнота после вспышки ракеты сделалась совершенно непроницаемой. Рейнольдс шагнул и, согнувшись от боли в коленке, едва не упал. Он высвободил одну руку и схватился за натянутую веревку. Сзади послышались торопливые шаги в направлении берега, кто-то, чуть задев его, прошел мимо, потом донесся шум падающего тела. Сжав зубы и превозмогая боль, он встал и быстро, как мог, захромал по гальке. Один из выстрелов достиг цели – пуля попала в руку. Трехфутовый склон, боль в ноге и женщина на руках – нет, ему не дойти. И тут чьи-то руки подтолкнули его сзади, и он оказался наверху, не выпуская из рук женщину. Дверь домика паромщика оказалась перед ним меньше чем в десяти футах. Он услышал визг пуль, вонзающихся в каменные выступы дома. В дверях появился Янчи. Силуэт его фигуры четко вырисовывался в прямоугольнике бледного света. Рейнольдс хотел крикнуть, что он является отличной мишенью для снайпера. Он шагнул вперед, женщина что-то сказала, интуитивно, не понимая, что она сказала, он осторожно опустил ее на землю. Она пошатнулась, сделала несколько шагов, потом бросилась вперед к стоящему в дверях Янчи, бормоча: «Алекс! Алекс! Алекс!» И тут, вздрогнув, будто ее ударили сзади, тяжело упала в его протянутые руки. Шандор толкнул их в прихожую и с треском захлопнул дверь.
* * *
Юлия, прислонившись к стене, сидела на полу в дальнем конце коридора, рядом стоял взволнованный доктор Дженнингс. Рейнольдс подбежал, опустился на колени.
Лицо Юлии было бледным, глаза закрыты, на лбу начинал вырисовываться синяк.
– Как она? – хрипло спросил Рейнольдс. – Она не...
– С ней все будет в порядке, – успокоил его Шандор. – Она упала, вылезая из лодки, и, должно быть, стукнулась головой о гальку. Надо положить ее на кровать. – Шандор легко, как ребенка, поднял Юлию на руки и понес в комнату.
Рейнольдс проводил восхищенным взглядом так и не успевшего снять мокрую одежду Шандора. Вбежал Козак. Его лицо горело от возбуждения.
– Ты должен вести наблюдение из окна, – остановил его Рейнольдс.
– Они прекратили огонь и ушли назад, к грузовикам. – Козак улыбался. – Я слышал их голоса уже из рощи. Мистер Рейнольдс, я попал в двоих, в двоих!
Я видел, они упали! Я видел их в свете ракеты, я их видел до того, как сбил эту ракету.
Вот почему, понял Рейнольдс, Гидаш не рискнул выпустить и другие ракеты. Свет ракеты освещал оба берега.
– Ты спас нам жизнь, Козак. – Он похлопал юношу по плечу и, повернувшись, увидел Янчи, стоящего на коленях на грубом дощатом полу. Тело жены безжизненно повисло на его руках. Рейнольдс увидел на ее спине, под левым плечом, круглую с красными краями дырочку. Совсем маленькая дырочка, с небольшим количеством крови – даже пятно не расплылось. Рейнольдс подошел и опустился на колени рядом с Янчи. Тот поднял седую, испачканную кровью голову и посмотрел на него невидящим взглядом.
– Она мертва? – прошептал Рейнольдс.
Янчи кивнул.
– О Господи! – Рейнольдс был потрясен. – Умереть именно теперь!
– Только этим утром, Майкл, я спрашивал нашего всемогущего Бога, почему Он не позволил Катерине умереть, почему не помог ей умереть, почему не заставил ее умереть... Он простил мне мою дерзость. Он все предвидел. Катерина была уже там, в руках Божьих, Майкл, она ушла еще до того, как в нее попала пуля. – Янчи покачал головой, как бы изумляясь. – Могло ли случиться что-либо более удивительное, Майкл, – просто уйти из этого мира, без боли, в момент величайшего счастья? Посмотрите! Посмотрите на ее лицо – какая у нее улыбка!
Рейнольдс молчал. Что он мог сказать?
– Господь Бог был добр к нам. – Янчи говорил вслух, как бы разговаривая сам с собой. Он с нежностью смотрел на лицо жены. Голос его был ласков и тих. – Время пощадило ее. Она все такая же красавица. Ничуть не изменилась. Двадцать пять лет назад летней ночью мы плыли по Днепру, я вижу ее лицо ясно, как сейчас. Майкл, – обратился он к Рейнольдсу, – помните, я показывал вам фотографию, и вы сказали, что она делает Юлии честь? Посмотрите! Никто иной не мог быть изображен на той фотографии, не кто иной, как моя Катерина.
– Никто иной, Янчи, – эхом отозвался Рейнольдс. Он вспомнил фотографию прекрасной, смеющейся девушки и посмотрел на мертвое лицо Катерины, на ее седые волосы. Лицо женщины было бледным, истощенным, и никто в нем не признал бы красавицу Катерину. Оно, словно бы вылепленное из одних глубоких морщин, говорило о перенесенных лишениях и испытаниях... Рейнольдс почувствовал, что его глаза затуманили слезы, и он повторил: – Никто иной, фотография даже хуже.
– Я всегда ей об этом говорил, – пробормотал Янчи. Он низко склонил голову.
Рейнольдс понял, что он должен оставить Янчи в одиночестве. Рейнольдс с трудом встал, ему пришлось держаться за стену. Обрушившаяся на него лавина противоречивых чувств и эмоций превратилась в единственную мысль, овладевшую его разумом. Гнев, тлевший в нем весь этот день, разгорелся в слепящее белое пламя ненависти, подавившей разум. Но никто бы по его голосу не сказал, какие чувства обуревают его, когда он обратился к Шандору:
– Подгони грузовик к дому.
– Я мигом, – пообещал Шандор. Он рукой показал на Юлию, лежавшую на кровати. – Девушка приходит в себя. Нам можно уезжать.
– Да. Но у меня осталось здесь еще одно маленькое дело. – Рейнольдс повернулся к Козаку. – Наблюдай внимательно, Козак. Я скоро вернусь. – Он, не оглянувшись, прошел по коридору мимо Янчи и Катерины, подхватил карабин и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Рейнольдс даже не подумал, как он войдет в ледяную воду, переплывет реку, только тело непроизвольно содрогнулось, когда он тихо скользнул в темную ленивую воду. У него не оставалось места для эмоций, им овладело одно-единственное примитивное желание – месть. Тот запуганный парень в Будапеште, жена Янчи, великолепный Граф – все они погибли. Погибли. Его приезд в Венгрию стал причиной смерти этих людей. А убийцей был один человек – полковник Гидаш. Он должен понести наказание.
Рейнольдс телом раздвигал тонкую пленку льда, держа в руках карабин. Достигнув противоположного берега, он набрал в носовой платок мелкую гальку и песок, связал его в узелок и, даже не отжав мокрую одежду, побежал вдоль реки к зарослям, скрывавшим грузовики АВО. Его нельзя было заметить среди деревьев, а ледяная снежная корка покрыла землю таким тонким слоем, что можно было не опасаться быть услышанным. Он повесил карабин на плечо, держа в руке тяжелый платок с галькой и песком, и стал осторожно продвигаться к грузовикам, прячась за деревьями. Он шел быстро и минуты через три подошел близко к ним. Осторожно выглянув из-за деревьев, осмотрелся, задние дверцы грузовиков были закрыты. Рейнольдс приготовился пробежать открытое пространство по скользкому снегу к одному из них, в котором, по его предположению, должен быть Гидаш. Но тут неожиданно из-за грузовика появился человек и направился к деревьям, за которыми прятался Рейнольдс. Рейнольдс похолодел от ужаса: его заметили. Но тут же постарался взять себя в руки. Солдаты АВО не охотятся за вооруженным противником в темных зарослях с карабином, покоящимся на сгибе локтя одной руки, и зажженной сигаретой в другой. Очевидно, у часового не возникло никаких подозрений, он просто прогуливается, чтобы согреться в движении. Когда часовой, пройдя всего лишь в нескольких футах от Рейнольдса, повернулся, чтобы идти обратно, Рейнольдс, сделав шаг, поднял правую руку, в которой был зажат платок с мокрым песком и галькой, и с силой ударил его по голове. Рейнольдс подхватил падающего часового и карабин и осторожно затащил солдата за дерево. Потом подбежал к коричневому грузовику. Рейнольдс увидел сорванный капот и мотор, поврежденные взрывом гранаты Графа, потом пошел к другому грузовику, не отрывая глаз от его задней дверцы. Он едва не упал, споткнувшись о скорчившееся тело мертвого человека. Рейнольдс испытал шок, узнав этого человека, хотя мысленно подготовил себя к тому, что увидит его. Граф лежал в снегу лицом вверх. Тонкое аристократическое лицо не пострадало, а резкие орлиные черты, казалось, делали его еще высокомернее и отчужденнее в смерти, чем он был при жизни. Очередь из карабина буквально разорвала ему грудь. Они пристрелили его как собаку, как собаку бросили здесь. Он лежал в темноте холодной ночи, и мягко падающий снег уже начал запорашивать мертвое лицо. Движимый каким-то странным порывом, Рейнольдс снял с его головы ненавистную фуражку АВО и швырнул ее в темноту, вытащил из его кармана залитый кровью носовой платок и бережно прикрыл лицо. Затем поднялся и подошел к фургону.
