Мыкалов почувствовал в голосе дочери страх. «Так-то, девочка, попалась. Дальше батьки не упрыгнешь».
— Разве об этом умалчивают, когда покупают? — настаивала дочь.
— Если мы договоримся, я отвечу. А сейчас слово за вами.
Шухова молчала. И Мыкалов вдруг испугался. Испугался предположения: сегодня днем он не сможет уехать. И все из-за дочери.
— Отвечай! — крикнул он приглушенно.
— Что конкретно вас интересует? — сердито проговорила Шухова.
— Сначала дайте согласие, — озлился Крошкин.
— В зависимости от того, что нужно, и будет мое решение.
— Слушайте, — смирился Крошкин и вплотную подошел к Шуховой.
Мыкалов прекратил жевать.
— В случае отказа яма станет вашим будуаром.
— С чего вы взяли, что я откажусь?
— Тогда не валяйте дурака. Нам нужны данные о той работе Шухова, за которую дали лауреата. Подробная информация о всех его новых изысканиях по синтетическому каучуку.
— Только-то, — иронически удивилась Шухова.
— Еще не все. Я вручу вам список лиц. Их надо отыскать в городе, завязать знакомства, изучить характеры, связи, привычки, слабости, страсти-мордасти и прочее.
— Все?
— Пока все. Мы учли ваши возможности, общественное положение, личные качества! На деньги мы не скупимся. Изъявите желание — отправим в Америку.
— Я согласна.
— Превосходно. Через неделю, Людмила Ксенофонтовна, мы встретимся. Надеюсь, кое-что вы организуете…
— Непременно. За деньги…
— Да, да, возьмите аванс…
Крошкин запустил руку в портфель, который в продолжение всего разговора держал на уровне груди, извлек две толстые пачки пятидесятирублевых бумаг.
— Предупреждаю: не вздумайте идти на попятную. Ваше согласие записано на пленку.
Шухова знаком поманила Мыкалова. Он торопливо приблизился.
— Спрячьте деньги, папаша. И, пожалуйста, купите себе приличную одежду.
— Ладно, — буркнул Мыкалов, принял от Крошкина пачки, опустил в широкий карман плаща.
Крошкин приподнял шляпу, учтиво поклонился Шуховой.
— До встречи.
И ушел.
— Деловой мужчина. Как ты с ним быстро поладила. Десять тысяч! Хорошо, что я разыскал тебя. И мне радостно, и тебе… Пригодился твой адресок.
— Адресок? — Шухова подняла глаза. — Нет, адрес оказался ошибочным!
Старик едва не заорал. Дочь не шутила. Нет. Он понял, что ошибся. Она предала!..
Мыкалов коленом ударил дочь в живот. Она вскрикнула, упала на спину. Он выругался и взмахнул лопатой. Лопата легко взвилась и застыла. Он потянул ее. Что-то мешало. «Зацепилась за ветви», — подумал Мыкалов и вдруг похолодел. Дочь поднялась с земли и стала отряхиваться. Делала она это не спеша, просто и естественно, как будто и не грозила ей лопата и не было его самого. Он понял ее спокойствие: она видит то, чего не видит он. Рванулся в сторону и не смог сделать ни шагу. Его крепко держали.
Потом он шел по темной аллее к выходу. Человек в военной форме шел справа, слева — второй. Сзади звучал вежливый голос дочери и еще один мужской. Он вслушался и уловил, что дочь благодарят.
Он воспринял все спокойно. Он умел смиряться и не любил переживать неожиданности. Хотя эта неожиданность была страшна.
Мыкалов сунул дрожащие руки в карманы. Сейчас дрожь пройдет. Он переборет ее. Впервые руки дрожали у него давно-давно, в начале занятия опасной профессией. Теперь он крепче, сильней. Он выдюжит…
Пальцы наткнулись на орехи. Зацепили два в ладонь, сжали. Мыкалов даже ощутил, как стучит в висках. Первый раз в жизни орехи не поддавались ему. Казалось, уже кровь сочится через кожу от напряжения…
Боль разрывала кисть.
1954
Начальник управления комитета госбезопасности генерал Гудков беседовал с полковником Орловым. Генерал знаком с ним всего какой-нибудь час, но ему определенно нравился этот крепко сбитый плечистый человек с приятным загорелым лицом и густыми русыми волосами. «Отлично сохранился, — думал Гудков, — а ведь только на пять лет моложе!» Понравились генералу и слова полковника, когда речь зашла о возрасте: «Нам с вами стареть не положено по штату». Гудков и сам выглядел моложе своих пятидесяти трех лет, но людей с видом бодрым и свежим замечал сразу.
— Пройдемте, полковник, в ваш кабинет.
В просторной комнате с удобной мебелью, радиоприемником, сейфом Орлов огляделся и подошел к окну. Невольно засмотрелся на панораму улиц, уходивших вниз легким склоном. Во всей этой картине знакомыми для Орлова оказались лишь видневшиеся вдали очертания зданий бывшего Павловского монастыря. Сразу вспомнилось, как в юности он с братом и приятелями искал там подземный ход, о котором в те годы ходили упорные слухи. Монастырь, как памятник архитектуры, реставрировали, и под лучами полуденного июльского солнца золоченые купола ослепительно сияли, возвышаясь над белыми стенами с бойницами и угловыми башнями.
— Итак, вы двадцать семь лет здесь не были? — спросил генерал, прохаживаясь по кабинету.
— Да, — ответил Орлов, подходя к столу. — В двадцать восьмом уехал служить на границу. Смотрю вот на город и почти не узнаю…
— Познакомитесь с Лучанском вновь. А теперь садитесь, потолкуем о делах.
Генерал движением головы указал на кресло, сам сел за стол и спросил полковника, есть ли у него в городе родные.
— Жена и сын погибшего на фронте брата. Живут на Первомайской, в доме, в котором я родился. Знаком с ними только по фотографиям и письмам… У них пока не был, остановился в гостинице…
— А почему не навестили?
— Устроившись в номере, направился сразу сюда. Да особенно и не спешу… Думаю зайти вечером. Сейчас невестки нет дома. Она работает бухгалтером базы «Гастронома».
— Брат у вас, кажется, писателем был?
— В местной газете работал. Писал рассказы, очерки…
— Вы не беспокойтесь, с квартирой мы вас устроим.
— Я, товарищ генерал, не беспокоюсь. Человек я одинокий, привычный ко всякой обстановке…
— Знаю, знаю, полковник, — прервал генерал и раскрыл свою черную тонкую папку. В ней был всего один лист бумаги. Генерал пробежал глазами текст.
— Владимир Иванович, вам придется буквально сейчас же приступить к работе… Перед вашим приходом получили из Москвы записку по ВЧ. Сообщают, что в Лучанск, возможно, прибыл или должен прибыть в ближайшие дни вражеский агент. Вымышленное его имя Роберт Пилади. Приметы неизвестны. Цели тоже полностью неизвестны, частично — диверсия. Будут дополнительные данные, нам сообщат…
— Маловато ориентиров, — проговорил Орлов.
— Да, маловато.
Орлов опустил голову, задумался.
— Вы не огорчайтесь, полковник, — заговорил генерал, по-своему истолковав состояние Орлова. — Я тоже здесь человек новый, будем действовать совместно… Вы даже в более выгодном положении. Родились в этом городе…
Генерал встал. Поднялся и Орлов.
— Посмотрите на город, полковник. — Гудков подвел Орлова к окну. — Отсюда видна только какая-то часть его, но и те промышленные предприятия, что сосредоточены в ней, составляют многое и важное… Нам нужно разгадать, куда именно Пилади направит свои стопы… Взгляните на улицу. Какой поток! Чуть ли не московское движение. Возможно, там уже бродит неизвестное лицо. Мы обязаны его найти. И найдем. Народ поможет.
Голос Гудкова звучал твердо, резче обозначились складки около рта, и Орлов почувствовал, что работать ему с этим сухощавым волевым человеком будет хорошо.
Внизу под окном сердито заревел мотоцикл, с надрывным завыванием пронеслась по улице машина «скорой помощи», послышался звонкий девичий смех, шум автомобиля, груженного длинными листами железа. Генерал и полковник вернулись к столу.
— Садитесь на свое место, товарищ полковник, привыкайте.
Орлов сел, вопросительно посмотрел на генерала.
— А теперь звоните секретарю.
Орлов нажал кнопку звонка на круглом столице с двумя телефонами. Открылась дверь, и на пороге появилась девушка.
— Прошу вас, — сказал генерал, — пригласите сюда майора Заливова, капитана Ермолина, старшего лейтенанта Галимова и лейтенантов Ершова, Запрудского, Гусева и Дроздова…
Девушка ушла, бесшумно закрыв дверь.
— С этими товарищами, Владимир Иванович, вам предстоит работать по данному делу…
У горизонта чистое-чистое солнце, без малейшей облачной вуали, выдерживало прощальную паузу. Орлов мог насчитать десятки, сотни окон, тлевших бронзовым огнем; с высоты моста через Ужиму он смотрел на город и не мог насмотреться. Город вырос, расцвел, разноцветные фасады домов сливались в причудливую мозаику, из которой куском снега выделялся белокаменный Павловский монастырь; шапки зелени густо усеивали городской пейзаж; аромат близких лесов щекотал ноздри, напоминал милое, босоногое детство, годы, промелькнувшие в озорных играх и проступках, учебе, увлечениях, первой влюбленности, первых осмысленно-критических взглядах на жизнь.
