Он слышал, как поднимается снизу тело Ле Каго: обессилевшее, поникшее, оно задевало о стенки шахты. Виток за витком, отметка за отметкой, молодые баски вытягивали его наверх, действуя невероятно медленно, стараясь не поранить его, не причинить ему боль. Солнечный свет на метр или два проникал в темное отверстие шахты, и через несколько секунд после того, как на поверхности появились ремни снаряжения Ле Каго, показался и он сам; тело его, привязанное к веревке, свисало, бессильно покачиваясь; лицо казалось пепельно-серым; он был без сознания.
Придя в себя, Ле Каго обнаружил, что лежит на походной кровати в пастушеской “артзайн чола”, а рука его подвешена на импровизированной повязке. Пока молодые баски собирали хворост и разводили костер, Хел присел на край кровати, глядя сверху вниз на лицо друга – дубленое от ветров и непогоды, все еще серое после пережитого потрясения, обросшее густой, ржавой с сединой, бородой.
– Ты можешь сделать глоток вина? – спросил Хел.
– Может ли папа римский быть девственником? – голос Ле Каго был хриплым и слабым. – Сожми для меня мех, Нико. Есть только две вещи, которые человек не может делать одной рукой. И первая из них – пить из xahako.
Поскольку утоление жажды из xahako, сшитого из козлиной шкуры, предполагает координацию движений между руками и ртом, в который льется струя, Николай оказался неловок и немного вина пролилось мимо, брызнув на бороду Беньята.
Ле Каго закашлялся, подавившись неумело поднесенным ему вином.
– Ты самая худшая нянька в мире, Нико. Клянусь проглоченными яйцами Ионы!
Хел улыбнулся.
– А какая вторая вещь, которую не может делать человек одной рукой? – спокойно спросил он.
– Этого я не могу тебе сказать, Нико. Ты еще слишком юн.
На самом деле Николай Хел был старше Ле Каго, хотя и выглядел лет на пятнадцать моложе.
– Уже ночь, Беньят. Утром мы перенесем тебя вниз, в долину, Я найду для тебя ветеринара, и он займется твоей рукой. Доктора лечат только Homo sapiens.
И тут Ле Каго вспомнил:
– Надеюсь, я не слишком покалечил тебя, когда поднялся на поверхность. Но ты заслужил это.
– Я переживу побои, которые ты нанес мне.
– Правильно, – Ле Каго широко улыбнулся. – А ты и вправду простак, друг мой. Неужели ты думал, что я не смогу разгадать твою ребяческую хитрость? Ты хотел разозлить меня, чтобы дать мне силы подняться. Но твоя уловка не сработала, а?
– Да, не сработала. Ум баска слишком тонок и остер для меня.
– Он слишком тонок и остер для всех, кроме Святого Петра, который, кстати, сам был баском, хотя лишь немногие люди знают об этом. Ну так рассказывай! Что там с нашей пещерой, какая она внутри?
– Я не был внизу.
– Не был внизу? Ну да, ведь я не добрался до дна! Мы даже как следует не застолбили ее для себя. Что, если какой-нибудь осел из Испании наткнется на нее и заявит свои права?
– Ладно. Я спущусь туда завтра рано утром.
– Прекрасно. А теперь дай-ка мне еще немного вина. Да смотри, на этот раз держи крепко! Не так, как мальчишка, который писает на сугроб, пытаясь вывести на нем свое имя!
На следующее утро Хел спустился вниз. Путь на всем протяжении веревки был свободен. Он миновал водопад и спустился еще ниже, туда, где шахта выходила в громадную пещеру. Пока Николай висел, вращаясь на веревке, которую парни наверху закрепили зажимами, меняя барабаны, он понял, что они с Ле Каго совершили настоящее открытие. Пещера была так огромна, что свет лампочки на его шлеме не достигал стен, уходя во тьму.
Вскоре Николай был уже на верхушке каменного холма; там он привязал веревку и лямки своего снаряжения к большому валуну, так, чтобы потом легко можно было найти их. Осторожно пробравшись по склону холма между камнями, которые покачивались, сохраняя неустойчивое равновесие, он очутился наконец на дне пещеры, метров на двести ниже верхушки каменного конуса. Николай высек вспышку магния и отвел в сторону руку, так, чтобы свет не ослеплял его. Пещера была огромная – больше самого громадного собора, и мириады проходов, ответвлений и подземных, галерей шли от нее во всех направлениях. Однако подземная река текла по направлению к Франции; значит, ее берега и станут главным маршрутом их исследований, когда они снова вернутся сюда. Несмотря на переполнявшее его естественное любопытство старого спелеолога, Николай не мог позволить себе продолжать исследование без Ле Каго. Это было бы нечестно по отношению к товарищу. Он взобрался на вершину каменного конуса и нашел отвязанную веревку.
Через сорок минут он поднялся на поверхность навстречу пробивающимся сквозь утреннюю дымку солнечным лучам, согревавшим gouffre. Передохнув немного, он помог баскским парням разобрать и сложить треножник из алюминиевых трубок и снять тросы, крепившие лебедку. Они подкатили несколько тяжелых валунов и завалили ими отверстие колодца, отчасти ради того, чтобы скрыть его от посторонних глаз, но также и для того, чтобы закрыть дыру, в которую весной могли бы свалиться овцы, перегоняемые на горные пастбища.
Потом они разбросали вокруг камешки и гальку, стараясь уничтожить следы столбиков и опор, поддерживавших лебедку и барабаны, зная, что начатую ими маскировку довершит зима.
Вернувшись в “артзайн чола”, Хел подробно отчитался обо всем Ле Каго, который, несмотря на свою распухшую и пульсировавшую болью руку, весь так и кипел энергией и энтузиазмом.
– Отлично, Нико. Следующим летом мы вернемся сюда. Послушай-ка. Я обдумывал кое-что, пока ты там торчал в этой дыре. Мы должны дать нашей пещере имя, а? Как ты считаешь? И я хочу, чтобы все было по справедливости. В конце концов, ты был первым, кто спустился в нее, хотя, конечно, мы не должны забывать и о том, что именно благодаря моему мужеству и сноровке был пройден последний, самый трудный завал. Таким образом, принимая все это во внимание, я нашел наконец прекрасное название для пашей пещеры.
– Какое же?
– Пещера Ле Каго! Ну как, звучит?
Хел улыбнулся.
– Господь свидетель, это справедливо.
* * *
Все это было год назад. Когда снег сошел с гор, друзья не раз поднимались наверх, совершая в пещеру короткие экспедиции, исследуя ее недра и нанося их на карту. Теперь наконец они были готовы к главному – проникнуть в недра горы еще дальше, пройдя вдоль течения подземной реки.
Больше часа Хел спал, вытянувшись на плоской каменной плите, тогда как Ле Каго проводил время, беседуя сам с собой, то и дело потягивая “Изарру” и соблюдая при этом строгую очередность. Один глоток за себя. Следующий – за Нико.
Когда наконец Хел начал потягиваться, даже в своем усталом, сонном забытьи ощутив жесткость камня, на котором он лежал, Ле Каго прервал свой монолог, подтолкнув друга носком ботинка.
– Хэй! Нико! Ты что, собрался проспать всю свою жизнь? Проснись и посмотри, что ты наделал! Ты вылакал полбутылки “Изарры”, ненасытная твоя утроба!
Хел сел, расправляя затекшие, одеревеневшие члены. Пока он спал, влажный, сырой холод пещеры проник в него, пронизывая до костей. Он потянулся к бутылке с “Изаррой” и обнаружил, что она пуста.
– Я выпил и другую половину, – признался Ле Каго. – Но я сейчас приготовлю тебе чай.
Пока Беньят возился с переносной, работавшей на твердом топливе, плиткой, Хел расстегнул ремни и снял свой облегающий комбинезон из парашютной ткани, специально обшитый вокруг шеи и на запястьях эластичными резиновыми лентами, которые не пропускали воду. Он стянул с себя четыре тонких свитера, которые хорошо сохраняли тепло его тела, и надел вниз сухую фуфайку крупной вязки, затем снова натянул поверх нее влажную одежду. Свитера были из отличной баскской шерсти и, даже намокнув, хорошо согревали. Все это Николай проделал при свете им самим сконструированного устройства – простого соединения десятиваттной электрической лампочки с облепленной воском автомобильной батарейкой, – которое, несмотря на всю свою примитивность, служило великолепно, сдерживая волны тяжелой, разъедающей нервы тьмы, которая наваливалась со всех сторон. Свежая, только что заряженная батарейка могла поставлять электричество для маленькой лампочки непрерывно в течение четырех суток, а в случае необходимости ее можно было отослать наверх, – они расширили узкий, точно бутылочное горлышко, проход и двойной угол, – и перезарядить там от приводимой в движение педалями магнитно-электрической машины, которая заряжала батарейки их телефонов. Хел стащил с ног гетры и сапоги.
– Который час?
Ле Каго как раз протягивал ему оловянную кружку с чаем.
– Не могу тебе сказать.
– Почему?
– Потому что, если я поверну руку, чтобы посмотреть на часы, я пролью твой чай, осел! Возьми чашку!
Ле Каго потряс обожженными пальцами.
– Вот теперь можно взглянуть на часы. Время на дне пещеры Ле Каго – а возможно, и во всем остальном мире – ровно шесть часов тридцать семь минут, чуть больше или чуть меньше.
