— Что же вы скажете?
— Вы, Николай Николаевич, сошли с ума. Обратитесь к психиатру.
— Это ничуть не страшнее, чем ваша машинка.
Борков порывисто встал, отшвырнул стул ногой и почти закричал:
— Ах, уже машинка моя?! Не ваша, нет! Моя! — Он стоял над Кокой со сжатыми кулаками.
Переход от полного спокойствия к бурной вспышке был так неожидан, что старик на мгновение растерялся.
— Не волнуйтесь, Володя, — сказал он примирительно. — Я не вкладывал в свои слова никакого особого смысла.
— Это шантаж! — по-прежнему громко выкрикнул Борков. — Вы провокатор! На кого вы работаете, старая сволочь?
Кока вздрогнул как от пощечины.
— Я не заслужил… — начал было он, но Борков не дал договорить.
— Посмотрим! Я сейчас возьму тебя за шиворот и отвезу на Лубянку. — Сказав это, Борков сразу успокоился. — А ну-ка одевайся, дорогой мой вербовщик, я тебя сейчас завербую куда надо.
Кока почувствовал, что наступил решающий момент. Он тоже поднялся и встал перед Борковым.
— Хорошо, мы пойдем. Но вы не учитываете одного важного обстоятельства.
— Не валяйте дурака, — отмахнулся Борков. — Обстоятельства яснее ясного.
— Может быть, нам лучше обсудить все мирно, без крика?
— Одевайтесь! — приказал Борков.
Тогда Кока сел и невозмутимым голосом заговорил монотонно, как будто читал вслух чужую речь:
— Должен предупредить вас о следующем. Мне известно все, что случилось с вами в Брюсселе. Я, конечно, скажу там, куда вы меня собираетесь вести, и о Брюсселе, и о долларах, и о сделанной вами машинке. После этого, надеюсь, ваша судьба будет ненамного слаще моей. Учитывая все это, вы должны понять, что ваше намерение непродуманно, более того — безрассудно.
Борков склонился над Кокой, опершись рукой о спинку его стула.
— При чем здесь Брюссель, старая крыса?
— Я не крыса и не сволочь, — задыхаясь, прошептал Кока. — Ты щенок! Я этого не забуду. Ты еще пожалеешь, что оскорблял меня. На, смотри!
С этими словами Кока вынул из того же кармана, что и деньги, другой пакет — в плотной черной фотографической бумаге — и швырнул его на стол.
Борков развернул пакет, извлек из него пачку фотографий и начал медленно перебирать их.
Кока следил за ним с неприкрытым злорадством, угадывая по выражению лица, какую он карточку рассматривает в данный момент.
Вот он, Борков, сидит с женщиной за столиком в ресторане, они смотрят, улыбаясь, друг на друга с поднятыми бокалами в руках.
Борков и женщина танцуют.
Они же в номере гостиницы. Пьют вино.
Борков крупным планом — пьяное лицо.
На низкой кровати лежит Борков и рядом с ним в постели та же женщина.
Женщина обнимает и целует Боркова.
Борков и женщина. Оба раздетые.
Борков в трусах стоит около кровати и смотрит на дверь, а женщина держит в руках дамские принадлежности.
У кровати стоит растерянный Борков, рядом женщина с растрепанными волосами и двое полицейских в форме.
Борков и Филипп. Борков отсчитывает деньги.
Улица Брюсселя в яркий солнечный день. Метрдотель Филипп и Борков идут по тротуару плечом к плечу. Филипп смотрит прямо в объектив. Борков повернулся к своему спутнику и что-то говорит ему, протягивает большой сверток, который держит в левой руке. Вид у Боркова помятый и растерянный.
Точно такой же кадр, только теперь пакет держит Филипп. Он протягивает Боркову белый маленький конверт, стараясь делать это незаметно. Но жест отлично виден.
И наконец, последнее — репродукция служебного удостоверения Боркова в натуральную величину.
— Та-а-ак… — протянул Борков, сложив фотографии. — Сначала вы всучили мне доллары, а теперь шантажируете Брюсселем. Издалека зашли…
Кока уже окончательно оправился. К нему вернулась прежняя уверенность.
— Не говорите ерунды, — презрительно заметил он. — Не я вас искал, вы сами меня нашли, когда вам понадобилась валюта. Подозревать в предумышленности скорее можно вас, а не меня.
— Откуда же фотографии?
— Это другой вопрос.
— Не считайте меня дурачком. Таких совпадений не бывает. Значит, снабдили долларами, а потом на всякий случай сообщили туда, на Запад, что едет, мол, подходящий субъект. Так, что ли?
Только теперь, после того как Борков высказал свои предположения насчет заранее подготовленного шантажа, у Коки исчезли его собственные подозрения относительно Боркова и этого поразительного совпадения. Он с облегчением почувствовал, что не испытывает больше к Боркову прежнего смутного недоверия.
— Что вы действительно субъект — согласен. Остальное — чепуха, — сказал Кока.
— Кто дал вам фотографии? — снова спросил Борков, но уже тихим усталым голосом.
— Ишь чего захотели! — Кока даже развеселился. Он, кажется, начинал испытывать к Боркову нечто вроде сочувствия. — Вы еще не раздумали вести меня на Лубянку?
— Она от вас не уйдет, — мрачно откликнулся Борков.
— И от вас тоже.
— Наверное. Но я устал с вами разговаривать. Давайте кончать.
— Я с самого начала хотел, чтобы мы договорились побыстрее. Но у вас же амбиция… — Кока будто бы оправдывался. — Мое предложение вы уже слыхали. Слово за вами.
— Что именно интересует вас в моей работе?
— Все, что вам приходится делать.
— Я должен излагать в письменном виде?
— Да.
— И передавать вам?
— Да.
Борков хлопнул ладонью по столу.
— Не пойдет.
— Почему? — удивился Кока.
— С вами я больше общаться не хочу.
— Но почему же?
— Вы валютчик и фальшивомонетчик. Да еще и шпион. Слишком много для одного человека. Вас быстро разоблачат.
Во второй раз Коке представилась возможность оценить рассудительность молодого партнера. И подивиться в душе, как может это редкое для молодых людей качество уживаться у Боркова с легкомыслием.
— Откуда вдруг такая щепетильность? — деланно обиделся он. — Какая вам разница?
— Если я должен кому-то передавать какие-то сведения, то предпочитаю иметь дело с человеком, который не на виду у милиции.
— Что вы, что вы! Я чист, я вне всякой опасности в этом смысле.
— Трудно сказать. Может быть, за вами давно следят. Одним словом, не хочу.
— Но это уж просто каприз. — Кока пожал плечами.
— Как вы не понимаете! — горячо воскликнул Борков. — Это что, игрушки, по-вашему? Или у вас и правда старческий маразм? И так я уже, к сожалению, слишком часто появлялся на вашей орбите.
— Одно с другим совершенно не связано, — заверил Кока.
— Нет, я еще раз говорю: с вами никаких дел.
Если бы записать эту беседу, как записывают на электрокардиограмме биение сердца, получилась бы ломаная линия, то взбирающаяся круто в гору, то стремительно падающая вниз.
Как ни старался Кока, Борков был непреклонен. Дав согласие доставлять интересующие Коку сведения, он категорически отказывался поддерживать с ним впредь какие-нибудь отношения. Кока предложил держать связь через третье лицо (имея в виду Кондрата Акулова), но и этот вариант Боркова не устраивал.
Ситуация еще больше осложнилась, когда к концу разговора Борков, измученный сомнениями, завел речь о том самом, что Кока при встрече со своим шефом на рыбалке называл полномочиями. Он потребовал доказательств, что Кока действительно связан с иностранной разведкой. Старик пробовал возражать: какие же еще нужны доказательства связи, если перед Борковым лежат эти фотографии? Но Борков заупрямился и сказал, что если уж его хотят купить, то пусть покупает сам хозяин, а не перекупщик.
Кока видел, что переубедить Боркова не удастся. Разошлись, договорившись о том, что в ближайшие дни Kока известит Боркова о согласии с его условиями или они расстанутся навсегда.
ГЛАВА 18
Опасения Антиквара
Николай Николаевич, отчитываясь перед шефом о работе с Борковым, был объективен, не преувеличивал свои достижения, но и не умалял их. Он считал — и шеф с этим согласился, — что основное сделано.
Однако, перечисляя причины, по которым Борков отказался сотрудничать с ним, Николай Николаевич, разумеется, опустил валютный мотив.
Антиквару, если он не собирался бросать дело на полпути, оставалось лишь одно — предстать перед Борковым.
Когда были определены дата и место встречи, Кока увиделся с Борковым «для уточнения деталей», как он выразился. Во время короткого разговора Кока трижды повторил убедительную просьбу: Борков, в их общих интересах, ни в коем случае не должен говорить человеку, с которым встретится, что он покупал у Коки доллары. Борков обещал исполнить эту просьбу.
Антиквар не сразу решился на свидание с Борковым. Он колебался, опасаясь прямого контакта с совершенно незнакомой личностью, перед которой ему придется выступать открыто в качестве представителя иностранной разведки. Но соблазн заполучить в свое распоряжение по-настоящему ценного агента победил. Борков — не Николай Николаевич Казин. Тот хоть и ловок, но нигде не работает, не имеет общественного положения. Стариком можно пользоваться как мальчиком на побегушках, и только. А тут человек в расцвете сил, работающий в секретном учреждении и, судя по всему, с отличными данными для скорого продвижения по служебной лестнице.
