Старик неторопливо пересёк улицу, толкнул дверь под вывеской, вошёл. Он оказался в комнате с чисто выметенным полом, белоснежными стенами и потолком, с аккуратными занавесочками на окнах. В дальнем углу стояли на скамьях два больших медных самовара. Чуть поодаль — прилавок со стеклянным коробом, в котором в прежние времена хранились, вероятно, печенье, сахар и сласти, а теперь, в трудную военную пору, сиротливо лежала жалкая кучка слипшегося зеленого монпансье.
Под стать чайхане был её заведующий — аккуратный старичок в белом фартуке. Мельком взглянув на посетителя, он нацедил стакан чаю, кинул на блюдечко несколько конфеток. Все было сделано быстро, ловко. Седобородый ещё только занимал место у окна, а чай уже стоял на столике.
— Салам алейкум, — сказал посетитель, кивком поблагодарив за чай.
— Алейкум салам. — Чайханщик с достоинством поклонился, смахнул полотенцем крошки со стола и ушёл к себе в угол.
Старик придвинул стакан и принялся за чай. Сделав несколько глотков, достал из кармана газету и углубился в чтение.
Скоро чай был выпит. Посетитель поднял голову и сделал чайханщику знак принести ещё. Когда тот поставил на стол новый стакан, клиент был поглощён чтением. Он взволнованно цокал, качал головой, явно заинтересованный какой-то заметкой. Чайханщик проследил за пальцем, которым старик водил по газетным строкам, усмехнулся.
— Ну, что скажете? — воскликнул он. — Обокрал квартиру, хозяйку чуть не задушил. Хорошо, поймали негодяя. Война, а он, сын собаки, чем занимается! Расстреливать надо таких.
— Да-а, — протянул старик, — поймали. Сейчас много краж. Вот, шёл по улице, встретил знакомого. Рассказывает: вчера в трамвае бумажник у пассажира вытащили.
— Было такое дело, — сказал чайханщик. — Сам видел.
— Сам видел? — недоверчиво переспросил Седобородый.
Чайханщик приподнял на окне занавеску, кивнул на здание милиции.
— Туда вора привели. Вчера там сидел.
— Сидел? А сейчас?…
— Бежал. — Чайханщик вздохнул, скорбно поджал губы. — Бежал, дорогой, как джейран мчался по улице. Ночью это было. Стреляли.
— Попали?
— Какие тут стрелки, дорогой! Всех порядочных на фронт отправили. Здесь калеки остались. Третий сорт.
Чайханщик хотел сказать ещё что-то, но из-за прилавка вылез мальчик.
— Дядя, — сказал мальчик, — почему ты…
— Убирайся! — с неожиданной резкостью прервал его чайханщик. — Убирайся отсюда, сын шакала и гиены!
— Но, дядя! — Мальчик (ему было лет десять) прижал руки к груди, весь подался вперёд. — Я хочу, чтобы…
— Кому я сказал! — Чайханщик, не на шутку рассерженный, замахнулся полотенцем.
Мальчик смолк и растерянно отошёл в сторону. Заведующий чайханой обернулся к посетителю, улыбнулся:
— Так вот, уважаемый гость, и сбежал этот тип. Сбежал и всех оставил в дураках.
Старика охватила тревога. Она была очень смутной, агент не знал ещё, откуда грозит опасность, но отчётливо её ощущал.
Надо было уходить. Он встал, будто отыскивая что-то в кармане.
— Табак, — сказал он в ответ на вопросительный взгляд чайханщика.
— Забыл дома кисет.
Заведующий чайханой вытащил и раскрыл большую жестяную коробку. В ней желтел табак.
— Пожалуйста, джанум, гвардейский табачок, достал сегодня целую пачку.
— Нет, — качнул головой Седобородый, — курю только махорку. Лёгкий табак нутро не принимает. Эй, сынок, — кликнул он мальчика, — за углом, я видел, махорку продавали, сбегай, а?
И он протянул ребёнку деньги. Тот взял их и выбежал на улицу.
Чайханщик и посетитель поговорили ещё минуты две. Потом Седобородый взглянул на часы, заторопился. Объяснив, что опаздывает, он расплатился и вышел. Стараясь не спешить, старик двинулся в ту же сторону куда побежал мальчик.
Вот и угол. Мальчишка должен быть где-то здесь. Так и есть. Седобородый увидел его возвращающимся без покупки.
— Дядя, — сказал мальчик, — я нигде…
— Ничего, ничего, — ласково сказал Седобородый. — Нет махорки — и ладно, потерплю. Деньги оставь себе — в кино сходишь… Ты, кстати, что-то хотел рассказать там, в чайхане?
— Да.
— Так, говори, говори, милый. — Он погладил ребёнка по голове. — Говори, мой хороший.
— Почему это он так… про милицию? — Мальчик нахмурился, стиснул кулачки. — Поймали же вора!
У Седобородого стало сухо во рту. Он побледнел и вынужден был опереться на плечо ребёнка.
— Не убежал? — прошептал он.
— Что вы, дядя! Один лейтенант ка-ак дал из пистолета!…
— Убил?
— В ногу попал. Ранил. Тут другие прибежали, схватили… А я, понимаете, только услышал…
— Хорошо, хорошо, сынок. — Старик вновь ласково провёл рукой по волосам ребёнка. — Я тороплюсь, дел у меня много. Иди и ты.
И он двинулся по улице, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, — так велик был охвативший его страх.
Коротко прозвонил телефон. Полковник Азизов снял трубку. Говорил начальник отделения милиции Широков. Он сообщил о посетителе чайханы, расположенной по соседству с отделением. Чайханщик знал, как надо отвечать тем, кто заинтересовался бы вчерашним происшествием. Но все дело испортил мальчик, племянник чайханщика. Ребёнок вступился за честь милиции, и посетитель, видимо почуяв неладное, успел уйти.
Азизов спросил:
— Старик? Синий костюм, коричневая папаха?
— Старик, но не в костюме, а в светлой тужурке и в фуражке.
— Что предприняли?
— Все приведено в действие, товарищ полковник. Ищем.
Азизов положил трубку.
В кабинет вошёл Семин.
— Закончили обыск, товарищ полковник. Безрезультатно, за исключением этого. — Он положил на стол большой конверт.
Азизов извлёк из него сложенную вчетверо газету, развернул и увидел на полях колонку цифр.
— Думаете, шифровано?
— Возможно.
Полковник позвонил. Вошёл секретарь.
— В лабораторию. — Азизов кивком указал на газету. — В лабораторию и на дешифровку. Попросите, чтобы поторопились.
Секретарь взял конверт с газетой и вышел.
Семин сказал:
— Установлено, что вчера на дом к Щуко приходили.
— После того, как он был арестован?
— Да, тотчас же после этого. Старик. Квартирная хозяйка впустила его в комнату жильца. Он возился там с четверть часа, писал Щуко записку. Но записки не оставил, передумал. Сказал, что зайдёт позже, вечером.
— И не появился?
— Нет. Полагаю, Седобородый.
— Обратите внимание на такую деталь: старик пришёл тотчас же после ареста Щуко. Сразу после ареста. Почему?
— Он мог рассуждать так. Щуко арестован, но допросить его ещё не успели. Следовательно, сейчас не приходится ждать обыска квартиры. Туда можно идти, не рискуя напороться на оперативников.
Азизов согласно кивнул.
— Просто поразительно, как этот Седобородый заинтересован в Щуко,
— пробормотал он. — Вот послушайте.
И Азизов рассказал помощнику об эпизоде в чайхане.
Семин сказал:
— Приходил проверять.
— То-то и оно. — Азизов поморщился, тряхнул головой. — А мы такой возможности не учли. Готовились встретить в доме Щуко, а он появился возле отделения.
Вечером лаборатория прислала заключение. На газете были обнаружены следы пальцев. Их сличили с дактилоскопическими отпечатками арестованного Щуко. Они не сошлись. Лаборатория исследовала записи на полях газеты. Цифры были написаны короткими, отрывистыми движениями пера. Эксперты сличили их с почерком Щуко, но к единому мнению не пришли — материала для графической экспертизы было маловато.
Несколько позже поступили данные от дешифровальщиков. Запись и в самом деле оказалась шифрованной. Её разгадали без особого труда. Текст гласил: «Прибыл благополучно. Жду посыльного с грузом».
— С грузом, — задумчиво повторил Азизов. Внезапно он встал, повысил голос: — А не думаете ли вы, майор, что вся эта история с найденной газетой и шифрованным текстом — чепуха? Да, да — чепуха, и ничего больше. Он-то надеялся, что скушаем и это.
— Он?
— Седобородый.
— Полагаете, газета его?
— Сегодня я вновь внимательно изучил рапорта сотрудников, которые сопровождали Щуко от места, где он приземлился на парашюте, до нашего города. Прочтите на досуге, интересно. Щуко раза три мастерски околпачил офицеров на контрольно-пропускных пунктах. А они народ бывалый, многое видели. И вот сейчас меня хотят уверить в том, что этот опытный агент сунул себе в чемодан газету с шифрованным текстом. Какая чепуха!
— И ведь зашифровано-то не так чтобы очень уж ловко, — задумчиво проговорил Семин. — Это чтобы мы не слишком трудились…
Через день полковник Азизов и майор Семин направились в больницу, где лежал арестованный Щуко.
Войдя в палату, Азизов огляделся. Чистенькая, с ковриком у кровати и тумбочкой, она ничем бы не отличалась от помещений для больных в обычных лечебных учреждениях, если бы не часовой у двери и другой — за окном.
