Но был в Москве один дом, где аресты вызывали не только страх и отчаяние, но и иронию – чувство, которого в столице по отношению к НКВД больше никто не испытывал. Этот дом стоял на улице Горького, неподалеку от Пушкинской площади,[9] в центре города, не более чем в трех четвертях мили от самого Кремля. Нарядное, итальянской постройки здание было щедро украшено мрамором и лепниной, а из западных окон его верхних этажей открывался великолепный вид на соборы Кремля. «Гостиница „Люкс“» – красовалось на медной табличке, уцелевшей с 1917 года. В начале века просторные номера занимала русская и европейская знать, американские предприниматели, германские авантюристы, еврейские торговцы бриллиантами и очень дорогие куртизанки.
Здание приходило в упадок, мрамор осыпался, медь тускнела, стены и потолки покрывались пылью. Но по его захламленным коридорам и пропахшим капустой комнатам бродили те же сны – смелые и прекрасные, – что снились прежним обитателям.
Теперь в «Люксе» поселились совершенно другие постояльцы. Нынче «Люкс» служил неофициальной штаб-квартирой Коминтерна. Коммунистический интернационал, будучи аппаратом ГРУ, являлся в то же время координирующим органом Мировой революции, согласно декрету Владимира Ленина 1919 года.
Здесь жили делегаты съезда партии почти в полном составе. Знаменитые, никому не известные и печально прославленные левые силы Европы; люди, проведшие всю свою жизнь в подполье, в водовороте и вихрях революционных заговоров. Когда революция свершилась, они стали первыми жертвами нового режима. Поэтому частые ночные визиты энкавэдэшников были особенно горьки для здешних обитателей.
О, какие горячие дискуссии вели старые революционеры! Их жизни словно стали сплошным словоизвержением. Они спорили без конца, подобно старым раввинам в иешиве.[10] Что Коба делает? Что он о себе возомнил? Какими теориями он намерен обосновать череду этих убийств? Как согласуется ежовщина с единственным путем к победе социализма? И кого забрали сегодня ночью?
Лишь один человек никогда не участвовал в этих дебатах.
Он не жаловался. Не теоретизировал. Не роптал. Не комментировал законность происходящего или патологию Кобы и его карлика Ежова. Казалось, никакие тайные страхи не имеют над ним власти.
Он никогда не маячил в вестибюле, предпочитая оставаться у себя за закрытыми дверями, и покидал квартиру только для послеобеденного моциона. Тогда он быстрым шагом пересекал вестибюль, сохраняя на лице то высокомерное выражение, которое яснее всяких слов свидетельствовало о его презрении ко всему, что простиралось далее древнего лифта. Он шел, глядя прямо перед собой, не отвечая на приветствия прежних товарищей. Эдакий денди девятнадцатого века: короткие гетры до щиколоток, бархатная домашняя куртка, изрядно поношенная, но отличного кроя, белый шелковый шарф, бобровая шуба. Он вел себя так, будто по особому соглашению с высочайшей властью был неуязвим для ночных визитов сатрапов Кобы.
В своей незаурядной жизни он заслужил немало прозвищ, но только одно из них дожило до этих дней. Сатана Собственной Персоной. Под таким именем его знали не только в гостинице «Люкс» и за кремлевскими стенами, но и в столицах Европы.
Внешность пятидесятидевятилетнего Левицкого соответствовала страшному прозвищу. Несмотря на возраст, он был бодр, лицо оставалось свежим и гладким. Рот, необыкновенно тонкий и в юные годы, теперь казался почти безгубым. В строгих умных глазах горел огонь убеждения. Бородка напоминала ленинскую. А пушистая поросль, экстравагантно обрамляющая лысину, имела цвет перца с солью. Седые и черные волосы, казалось, были четко разделены в соответствии с их судьбой и предназначением. Он был удивительно долговяз. Длинные пальцы рук отличались бледностью и изяществом. И хотя выглядел Левицкий необыкновенно утонченно, будто провел всю жизнь в горних высотах царства культуры, в нем чувствовалась особая суровость. Некий сплав жесткости и неуступчивости.
Сидя за столом, он сжимал в руке шахматную фигурку старинной работы. Пешка. Маленький тихий туповатый солдатик, созданный лишь для того, чтобы погибнуть. В своем смиренном самопожертвовании принимающий смерть как награду. Таково предназначение пешки, в этом смысл и благородство ее существования.
Левицкому вдруг припомнилось имя, которое шепнули ему сегодня вечером во время короткой и якобы случайной встречи в сквере на Пушкинской.
– Я говорю о Читерине, Эммануил Иванович. О вашем старом товарище. Помните, однажды на фронте он спас вам жизнь?
Да, Левицкий помнил Читерина. Еще одна благородная пешка.
Разве можно забыть, как ты лежишь в снегу, сброшенный предательницей лошадью, а «максим» поливает пулями все вокруг. Жалящими брызгами они ложатся рядом с тобой. Ты пытаешься зарыться в снег. А колчаковский «батальон смерти» с его восемнадцатидюймовыми штыками надвигается на рысях слева, приканчивая всех попадающихся на пути раненых. И вдруг дюжий Читерин чудом проскальзывает под огнем, сильной рукой хватает тебя и сбрасывает в овраг. Спасает.
– Старые кадры. Коба охотится за ними. Теперь ясно. – Горе в голосе неизвестного звучало почти оперной страстью.
– Мог бы сам о себе позаботиться, – произнес Левицкий, пристально разглядывая кружевной узор заснеженных ветвей на фоне ярко-голубого неба. – Не дитя. Он в Испании?
– Был. Но Коба достал его и в Испании. Читерина арестовали. Говорят, застрелили.
Товарищ вздохнул.
– Он принадлежал к числу лучших. Помните, когда-то вы даже брали его с собой в Англию. Для вдохновения.
– Да, действительно, – пробормотал Левицкий, отметив про себя немалую осведомленность собеседника.
Тот продолжал:
– Лемонтов, тот хитрец.
– Всегда был таков. Поэтому и получил пулю в голову.
– Ничего подобного, вы разве не слышали? Мне как раз сегодня рассказали. Он не погиб, как думали. Сбежал. Можете в это поверить?
И товарищ в безмерном удивлении покачал головой.
Левицкий промолчал. Но мысленно с глубоким вздохом признал, что его жизнь и судьба только что радикальнейшим образом переменились. Он вдыхал воздух мелкими, отрывистыми глотками и чувствовал, как пульсирует в голове поток крови.
Оказалось, выловленное в канале тело – багровое, распухшее, со схваченной сеткой морщин кожей – вовсе не принадлежало Лемонтову. Это была лишь хитро подстроенная ловушка, а в качестве утопленника использован труп никому не известного голландца. Прошел слух, что Лемонтов перекинулся к американцам. Действительно хитер. Ему единственному удалось избежать когтей Кобы. Американцы, те, конечно, не поскупятся, сразу отсыпят ему денег, будет жить-поживать где-нибудь в Голливуде и крутить роман хоть с самой Гретой Гарбо.
«Нет, – тут же оборвал себя Левицкий. – Ему пришлось расплатиться с ними. Информацией. Что и говорить, хитер Лемонтов!»
И теперь, у себя в комнате, Левицкий бесшумно поставил пешку на стол. Резко встал, подошел к буфету, плеснул в бокал коньяку. Выпил, подождал, пока нервы успокоятся, вернулся к столу и снова взял в руки деревянного болванчика. Фигурка была из немецкого шахматного набора, который он получил в награду, выиграв турнир в Карлсбаде в 1901 году. Он повертел в пальцах пешку и крепко сжал ее.
Так скоро.
О, Лемонтов, хитрый вероломный мерзавец!
Левицкий обучал разных ребят. Один был туповатым крестьянином, намертво вцепившимся в возможность выслужиться. Другой – трус, интриган, тряпка. Читерин – всего лишь недалекий фанатик, упорный и усердный. Лемонтов был в своем роде талант. Конечно, еврей. Гибкий, полный замыслов ум, искрящийся интуицией и воодушевлением. Предателем мог оказаться только он.
Если Лемонтов сбежал к американцам, то им уже кое-что известно. И они сообщат кому нужно в Англии. Кое-что об агенте по кличке Ладья. Ладья, мое суденышко, последнее, что оставил себе Левицкий на память о революции, единственное, что даже маньяк Коба не может у него отнять. Его Ладья в самом сердце британского истеблишмента.
Что ж, игра начата. На много лет раньше, чем предполагалось, и на условиях противника. Но значительно хуже то, что вести ее придется в разгар сталинского террора, а значит, с бесшабашной смелостью рубаки. Кто-то в ГРУ догадался о нависшей над «спящей» Ладьей угрозе, а опьяневший от крови НКВД ни о чем не подозревает. И этот кто-то понял, что спасти Ладью может лишь один-единственный человек, агент, когда-то ее завербовавший. Вот тайные пружины, которые привели в действие последнее задание для Сатаны Собственной Персоной.
Спасти Ладью.
Внезапно его охватила жажда деятельности. Он резко поднялся, прошел по вытертому ковру к столу, стоявшему в другом конце его убогой комнаты, и сел перед пустой шахматной доской. Ни одно чувство не отражалось на его сосредоточенном аскетичном лице, когда он глядел на глянцевую разграфленную поверхность.
