— Что, ограбил он ее или?..
— Никаких следов насилия. С шеи у нее исчезла нитка зеленых бус, и вроде бы пытался снять кольца с руки, но они слишком туго сидели на пальце.
Ригби помолчал.
— Сами понимаете, мы связались со всеми концами округи на предмет высокого роста мужчин в синих пальто и резиновых сапогах. Но, насколько мне известно, ни у кого из них нет крыльев или семимильных сапог, чтобы перелететь от теплицы на дорогу.
Разговор прервался — младший полицейский внес чай на подносе. Поставив поднос на стол, он покосился на Смайли и решил, что разливать чай — инспектору. Повернул чайник ручкой к Ригби и удалился. Смайли позабавил этот контраст: огромные ручищи полицейского — и чайное ситечко, сервиз, белейшая салфетка на подносе. Ригби разлил чай, выпили молча. Что-то есть в этом Ригби сокрушающе компетентное, подумал Смайли. Сама даже ординарность инспектора и его кабинета как бы подчеркивает спайку Ригби с обществом, им охраняемым. Неказистая мебель, деревянные шкафы, голые стены, дедовский телефон с раздельным наушником, бурый бордюр по стенам и бурая окраска двери, лоснящийся линолеум и слабый запах карболки, пузырчатое пламя газа и календарь от страхового общества «Благоразумие» — все это свидетельства воздержанности и чистых рук, и строгость обстановки действует бодряще, успокаивающе. Ригби продолжал:
— Филдинг подтверждает, конечно, что Роуд возвращался к нему за экзаменационными работами. Время прихода Филдинг подает примерно — одиннадцать тридцать пять. Роуд сразу тут же и ушел, только взял в холле свой портфель с работами — в этом портфеле он учебники носит. Роуд не помнит, встретился ли ему кто-нибудь по дороге. Вроде бы велосипед обогнал, но точно он не помнит. Если верить Роуду, он направился прямо домой. У дверей своих он позвонил. На нем был смокинг, и ключ остался в пиджаке. И жена это знала и звонка ждала. В чем вся и штука. А ночь лунная, и снег выпал, так что хоть иголки собирай. Он позвал жену, ответа нет. Тут он увидел следы ног, уходящие за дом. И не просто следы, а и пятна крови и снег взрытый — ведь ее по снегу волокли в теплицу. Но он не понял, что это кровь. Темнели просто пятна в лунном свете, и, по словам Роуда, он подумал, что это грязная вода капала с крыши. Он пошел по следу кругом дома, уперся в теплицу. Там было темно, он нашарил выключатель, но свет не зажегся.
— А спички?
— Спичек не было у него. Он не курит. Жена не одобряла. Он пошел от дверей в глубь теплицы. Стены ее в основном стеклянные, только от пола глухой кирпич на высоту трех футов. Но крыша черепичная. Луна стояла высоко, и в теплицу почти не доходило света — разве что через внутреннее окно из гостиной, но там горела только настольная лампочка. Так что он шел ощупью, не переставая звать жену. Споткнулся обо что-то, чуть не упал. Встал на колени, руками ощупал, провел по ее телу — мокро. Понял, что это кровь. Что потом, он плохо помнит, но там неподалеку живет старший учитель мистер Д’Арси, вдвоем с сестрой проживают в сотне ярдов дальше по дороге. Д’Арси услыхал крики Роуда, вышел к нему на дорогу. Руки и лицо у Роуда были вымазаны кровью, вид был полностью невменяемый. Д’Арси позвонил в полицию, и в час ночи я прибыл туда. За время службы я всякого навидался, но такой кровищи не видал. Повсюду прямо. Убийца, кто б он ни был, наверняка был сплошь захлестан кровью. Там из теплицы выведен сквозь стенку наружу водопровод. Кран открывали — вероятно, убийца руки мыл. Экспертиза дала следы крови в снегу под краном. Роуд его недавно утеплил, окутал войлоком…
— А отпечатки пальцев? — спросил Смайли. — Что говорят отпечатки?
— Отпечатки пальцев Роуда обнаружены везде. На полу, на стенах, на окнах, на самом трупе. Но имеются и другие отпечатки, не пальцев, а просто кровяные следы — от перчаток, вероятно.
— Следы убийцы?
— Отпечатки пальцев Роуда кое-где наложены поверх следов от перчаток. Так что эти пятна сделаны до Роуда.
Смайли помолчал с минуту.
— Теперь относительно экзаменационных работ, за которыми он возвращался. В самом деле имели они такую важность?
— Да, пожалуй, имели. Более или менее. К полудню в пятницу оценки требовалось уже вручить Д'Арси.
— Но зачем же в таком случае было отдавать эти работы Филдингу?
— Он не отдавал. Днем Роуд сидел на письменных экзаменах, в шесть часов собрал работы. Сложил их в портфель и велел старосте — ученику по фамилии Перкинс — отнести к Филдингу, куда Роуды были званы в гости. Роуд эту неделю еще по церкви дежурил, и у него не оставалось времени зайти к себе домой до Филдинга.
— А где же он переоделся?
— В гардеробной, рядом с преподавательской. Там оборудована раздевалка — главным образом для преподавателей спорта, проживающих не в самом Карне.
— А мальчик, который отнес портфель к Филдингу, что известно о нем?
— Тут я мало что могу добавить. Фамилия — Перкинс. Староста корпуса, что в ведении Филдинга. Филдинг сам опросил Перкинса, показания Роуда подтвердились. Корпусные, знаете, наставники дрожат над своими воспитанниками… не желают, чтобы их допрашивали грубые полисмены. — Ригби слегка помрачнел.
— Так, — после паузы произнес Смайли беспомощно, затем спросил: — А как вы объясняете письмо?
— Тут нам не только ее письмо объяснять. Смайли остро глянул на него.
— Что вы хотите сказать?
— То хочу сказать, — неторопясь проговорил Ригби, — что миссис Роуд и помимо письма порядком начудила в эти последние недели.
— Миссис Роуд была, значит, баптисткой, — продолжал Ригби. — В городе у нас тут целая община. Правду сказать, — прибавил он с вялой усмешкой, — жена моя туда же относится. Недели две назад здешний их священник зашел ко мне. Вечером, где-то в половине седьмого. Я ужедомой подумывал идти. Вошел, сел, где вы сейчас сидите. Он мужчина крупный, видный собой, родом с Севера, откуда и миссис Роуд. Фамилия его Кардью.
— Мистер Кардью, упомянутый в письме?
— Тот самый. Он о Гластонах издавна был наслышан, Гластоны по всему Северу известная семья, и мистер Кардью был предоволен, когда узнал, что Стелла Роуд — дочь мистера Гластона. Миссис Роуд, само собой, посещала молельню аккуратно, а это нашим горожанам нравится. Моей жене очень по сердцу пришлось, скажу вам. Это, пожалуй, первый раз, чтобы из школы кто-нибудь ходил молиться в город. Большинство здешних прихожан люди торговые, ремесленные — местные, одним словом. — Ригби опять усмехнулся. — Нечасто это бывает, чтобы школа и город вместе сходились, так сказать. Не в обычаях Карна такое.
— А как муж миссис Роуд? Тоже баптист?
— Миссис Роуд рассказывала Кардью, что раньше муж был баптистом. Он родился и вырос в Брэнксоме, вся семья его — баптисты. В Брэнксомской молельне они, можно понять, и познакомились — мистер и миссис Роуд. Вы там не бывали ни разу? Отличная церковь, на самой макушке холма, над морем.
Смайли покачал головой — нет, не бывал, — и широко расставленные карие глаза Ригби с момент глядели на него задумчиво. — А зря, — сказал инспектор. — Стоит съездить поглядеть. Так вот, — продолжал он, — по приезде в Карн мистер Роуд перешел в англиканство. Даже и миссис Роуд пытался убедить, В школе у них насчет этого строго. Я все это фактически от жены своей слышал. У меня правило: сплетни распространять не смей, жена полицейского должна себя соблюдать, но это ей сам мистер Кардью говорил.
— Понятно, — сказал Смайли.
— Пришел, значит, Кардью ко мне. Взволнованный, встревоженный. Не знает, что и думать, и хочет поговорить со мной как с другом, а не как с полицейским. Когда начинают с этого, — заметил Ригби с кислым видом, — я уж так и знаю, что ко мне обращаются именно как к полицейскому. Ну и рассказал мне. Днем к нему приходила миссис Роуд. Его не было дома, он ездил в Оукфорд фермершу одну навестить и вернулся только в шестом часу. А до его прихода с гостьей сидела миссис Кардью. Миссис Роуд молчала, прижухла у огня бледная, как полотно. Только мистер Кардью вернулся, тут же миссис Кардью вышла, и Стелла Роуд стала рассказывать ему про мужа. — Ригби сделал паузу. — Сказала, что мистер Роуд собирается ее убить. Когда долгие ночи наступят. У нее это вроде навязчивой идеи: с приходом долгих ночей ее убьют. Сперва Кардью не слишком принял дело всерьез, но потом, подумав, решил сообщить мне. Смайли сощурился на него.
— Кардью ошарашили ее слова. Он подумал, она бредит. Он, видите ли, человек трезвой складки, хотя и священник. Пожалуй, он чуть строговато с ней обошелся. Спросил, откуда в ней такая мерзостная мысль, а она в слезы. Не в истерику причем, а тихо так, про себя как бы заплакала. Он пытался ее успокоить, обещал помочь, чем только сможет, и опять спросил, что подало ей эту мысль. Но она только головой покачала, встала, пошла к дверям и все качала безнадежно головой. Обернулась к нему от дверей, он подумал, она хочет что-то сказать. Но ничего не сказала и ушла.