– Ты в самом деле так считаешь?
– Я просто в этом уверен.
– Надо же! Все, ну, абсолютно все оказывается совсем не таким, как я себе воображала!
– Это признак взросления.
Она задумалась.
– Как же мне, интересно, теперь к тебе обращаться?
– А в чем проблема?
– Просто… Непривычно пока называть тебя отцом.
– Так зови по-прежнему Максимом. Тебе понадобится еще немало времени, чтобы свыкнуться с мыслью, что я – твой папа.
– А у меня оно будет? Время на это?
Ее юное лицо стало таким мрачным, что теперь уже он взял ее за руку.
– Будет, конечно. Почему нет?
– Что ты собираешься делать, добравшись до Алекса?
Ему пришлось отвести глаза, чтобы она не прочитала в них чувство вины, которое ему трудно было скрыть.
– Все, конечно, зависит от того, как и когда я смогу его похитить. Но скорее всего буду держать связанным прямо здесь. А тебе придется приносить нам еду и отправить закодированную телеграмму моим друзьям в Женеве с сообщением, что произошло. А потом, когда новость разнесется по свету и окажет желаемый эффект, мы отпустим Орлова.
– А дальше?
– Дальше? Они, конечно, будут искать меня в Лондоне, и мне придется уехать на север. Там тоже есть большие города – Бирмингем, Манчестер, Гулль, – где я смогу легко затеряться. А через несколько недель я попытаюсь добраться до Швейцарии, чтобы потом попасть в Петербург. Именно там мое место, потому что в России начнется революция.
– Значит, я тебя больше никогда не увижу?
«Ты едва ли этого захочешь», – грустно подумал он, но вслух произнес:
– Почему же? Я еще смогу приехать в Англию, а ты – посетить Петербург. Или мы можем назначить встречу, например, в Париже. Кто знает? Если и существует такая штука, как судьба, то, насколько я могу судить, ей угодно, чтобы мы были вместе.
«Как бы мне хотелось самому в это верить, – думал он. – Как бы хотелось!»
– Ты прав, – сказала она, но с таким траурным выражением, что он понял: она тоже ему не верит.
Шарлотта поднялась с пола.
– А теперь я принесу тебе воды, чтобы ты смог помыться.
– Не тревожься понапрасну. Мне доводилось бывать и грязнее, чем сейчас. Это не так важно.
– Но важно для меня. От тебя просто смердит. Я вернусь через пару минут.
И с этими словами Шарлотта вышла.
Уолден никогда в жизни не чувствовал себя за обедом столь отвратительно. Лидия находилась в полной прострации. Шарлотта в споры не вступала, но нервничала сверх всякой меры, роняя вилки и опрокинув на скатерть содержимое своего бокала. Даже Томсон как-то притих. Только сэр Артур Лэнгли пытался оживить застолье, но не получал поддержки. Сам Уолден был поглощен своими мыслями, мучительно пытаясь понять, каким образом Максиму стало известно, что Алекс находится в Уолден-Холле. Его сводило с ума малоприятное подозрение о причастности к этому Лидии. В конце концов, именно Лидия навела Максима на «Савой» и призналась, что «смутно помнила» его по Петербургу. А не могло ли случиться, что преступник каким-то образом подцепил ее на крючок? Она все это лето вела себя довольно странно, выглядела какой-то потерянной. И теперь, когда он впервые за девятнадцать лет сумел взглянуть на жену как бы со стороны, ему пришлось признаться себе, что и в их интимной жизни она проявляла излишнюю сдержанность. Конечно, даме из высшего общества надлежало вести себя именно так, но в то же время он прекрасно знал, что все это лишь светские условности, а на самом деле женщины подвержены тем же любовным безумствам и вожделениям, которые считаются прерогативой исключительно мужского пола. Неужели Лидия до сих пор пылала страстью к кому-то другому, к человеку из своего давнего прошлого? Это объяснило бы многое из того, что еще совсем недавно, как казалось, не нуждалось в объяснениях. Уолден в полной мере ощутил, до чего же это страшно – всмотреться в женщину, бывшую спутницей всей твоей жизни, и вдруг увидеть перед собой совершенную незнакомку.
После обеда сэр Артур вернулся в «Октагон», где устроил подобие штаба. Уолден и Томсон, надев цилиндры, вышли с сигарами на террасу. Как всегда, парк выглядел великолепно в лучах летнего солнца. Из дальней гостиной до них донеслись первые аккорды фортепианного концерта Чайковского – играла Лидия. Уолден погрустнел еще больше. Но звуки музыки вскоре заглушил треск мотоцикла очередного вестового, доставившего сообщение о ходе операции сэру Артуру. До сих пор особо важных новостей не поступало.
Лакей подал им кофе и удалился. Только потом Томсон сказал:
– Мне не хотелось начинать этот разговор в присутствии леди Уолден, но я имею основания полагать, что нам стала известна личность предателя.
Уолден внутренне сжался.
– Прошлым вечером я допросил Бриджет Каллахан – квартирную хозяйку с Корк-стрит, – продолжал Томсон. – Признаюсь, никакой ценной информации от нее мне получить не удалось. Тем не менее я поручил своим людям произвести у нее тщательный обыск. И нынешним утром они продемонстрировали мне свою находку.
С этими словами он достал из кармана разорванный пополам конверт и подал обе его части Уолдену.
Того поверг в шок один только вид герба Уолден-Холла.
– Вы узнаете почерк? – спросил Томсон.
Уолден перевернул обрывки другой стороной. На месте адреса значилось:
М. Петровский
Корк-стрит, 19
Лондон
– О мой Бог! Только не Шарлотта! – Он готов был разрыдаться.
Томсон хранил молчание.
– Это она привела его сюда, – сказал Уолден. – Моя собственная дочь.
Он уставился на конверт с одним желанием: чтобы тот исчез и никогда не существовал. Но почерк узнавался безошибочно. Он очень походил на его собственный, но в молодости.
– Обратите внимание на штемпель, – сказал Томсон. – Она отправила письмо вскоре по прибытии сюда. Его обработали в местном почтовом отделении.
– Как такое могло случиться? – недоумевал Уолден.
Томсон ничего на это не ответил.
– Максим и был тем мужчиной в твидовой кепке, – догадался Уолден. – Теперь все сходится.
Ему сделалось невыносимо тоскливо. Он был в таком горе, словно только что умер близкий ему человек. Он смотрел на парк, но другими глазами: эти деревья, посаженные отцом пятьдесят лет назад, эта лужайка, за которой ухаживали несколько сотен лет, – все показалось никчемным и никому не нужным. Тихо, как бы размышляя про себя, Уолден сказал:
– Ты борешься за свою страну, а тебе всаживают нож в спину всякие там социалисты и революционеры. Ты отстаиваешь интересы своего класса, но тебе мешают либералы. Ты делаешь все для семьи, но даже здесь тебя подстерегает предательство. Шарлотта! Но почему именно она? Почему?
Он задохнулся, словно ему не хватало воздуха.
– Что за проклятая жизнь, Томсон! Что за проклятая жизнь!
– Мне необходимо побеседовать с ней, – сказал Томсон.
– Мне тоже, – поднялся Уолден. Посмотрел на свою потухшую сигару и отшвырнул ее в сторону. – Пойдемте в дом.
В вестибюле Уолден остановил проходившую мимо горничную.
– Не скажете ли, любезная, где сейчас леди Шарлотта?
– Думаю, у себя в спальне. Пойти и проверить?
– Да. Передайте, что мне необходимо увидеться с ней в ее комнате немедленно.
– Слушаюсь, милорд.
Томсон и Уолден остались ждать в холле. Уолден огляделся – мраморные полы, резная балюстрада лестницы, лепной потолок, безупречно выдержанные пропорции: все это теперь совершенно обесценилось для него. Мимо молча и потупив глаза проскользнул лакей. Вошел мотоциклист, направившись прямиком в «Октагон». Притчард ненадолго появился в холле, чтобы забрать со столика корреспонденцию и доставить на почту, как, вероятно, сделал и в тот день, когда Шарлотта отправила свое предательское письмо Максиму. Горничная вернулась.
– Леди Шарлотта готова принять вас, милорд.
Уолден и Томсон поднялись наверх.
Спальня Шарлотты с окнами, выходившими в парк, располагалась на третьем этаже в центре дома. Комната была залита светом и обставлена самой современной мебелью с нарядной обивкой. «Давненько я сюда не заглядывал», – машинально подумал Уолден.
– У тебя очень злой вид, папа, – сразу заметила Шарлотта.
– Поверь, у меня есть на то серьезная причина, – сказал Уолден. – Мистер Томсон только что сообщил мне ужаснувшую меня новость.
Шарлотта нахмурилась.
– Леди Шарлотта, где Максим? – спросил Томсон без околичностей.
– Откуда мне это знать? – невозмутимо ответила Шарлотта, но заметно побледнела.
– Только не делай, черт возьми, вид, что тебя это не касается! – рявкнул Уолден.
– Как ты смеешь повышать на меня голос!
– Прошу прощения.
– Вероятно, вам лучше довериться мне, милорд, – вмешался Томсон.
– Что ж, пусть будет так. – И Уолден сел у окна, подумав: «Мне же пришлось еще и извиняться!»
К его дочери обратился Томсон:
– Леди Шарлотта! Я – полицейский и располагаю доказательствами вашей причастности к заговору с целью убийства. Поверьте, как и для вашего отца, главной заботой для меня теперь становится не допустить, чтобы это зашло еще дальше, то есть сделать все от нас зависящее, чтобы вы не отправились в тюрьму на весьма длительный срок.
