Турист торопился и нервничал, потому что опаздывал. Его утешала мысль, что тот, кто ждет свидания, догадался справиться в морском порту о задержке парохода. Он никак не мог найти такси — не было свободных машин в этот дождливый вечер. В конце концов по совету прохожего сел в автобус и через полчаса приехал в аэропорт.
В зале ожидания на первом этаже в низких темных креслах с изогнутыми металлическими подлокотниками сидели серьезные и унылые авиапассажиры: самолеты не выпускались.
Обойдя зал и не обнаружив того, кто был ему нужен, турист по широкой пологой лестнице поднялся во второй ярус и, окинув взглядом двойной ряд кресел, стоявших спинками друг к другу, сразу увидел его. Лицо было хорошо ему знакомо и в фас и в профиль. Турист уверенно подошел к читавшему книгу человеку и спросил громко, не стесняясь сидящих поблизости:
— Простите, вы не Уткина ждете?
Тот поднял глаза.
— Алексей Иванович? Очень рад. Я уж заждался.
— Да я не виноват. Обстоятельства…
Тульев встал с кресла.
— Все равно спешить некуда. Идемте покурим…
Они спустились вниз, в туалет. Зашли в кабину. Но здесь долго говорить было крайне неудобно: в гулком, выложенном кафелем подвале даже шорох был отчетливо слышен из конца в конец. Непрерывно входили и выходили люди.
— Все спокойно? — шепотом спросил Тульев.
— Да. Давай поменяемся одеждой.
Поменялись костюмами и плащами. Затем Тульев дал своему партнеру билет до Москвы на рейс, который из-за непогоды откладывался на неопределенное время, а от него получил пропуск на туристский пароход. Затем они вышли из туалета и поднялись на второй этаж.
Перед входом в ресторан был просторный холл, одна стена которого, стеклянная сверху донизу, глядела на перрон. Они остановились в углу и прижались лбами к стеклу, будто стараясь рассмотреть мокнущие на бетоне самолеты.
— Почему задержался? — спросил Тульев.
— Опоздали на десять часов.
— Ладно, к делу.
— Ты должен быть у входа в морской порт к одиннадцати. — Уткин посмотрел на свои часы. Это был советский хронометр «Спортивные». — Сейчас восемь, времени хватит. Подойдешь к старшему в группе. Вы друг друга знаете — это Виктор Круг.
— Как же, приятели, — заметил Тульев.
— Чем он тебе насолил?
— Долго рассказывать. Что дальше?
— Наша группа должна была посетить филатовский глазной институт, но из-за опоздания это отменили. Походят по городу, а потом должны ужинать в каком-то ресторане. Так что раньше одиннадцати они в порту не будут, можешь не спешить.
— Уж больно мы с тобой на близнецов не похожи, — с иронией сказал Тульев.
— Не беспокойся. Никто из этих горластых баранов на пароходе меня больше одного раза в лицо не видел. А на паспорте фото твое. Я ни разу на берег не сходил. И вообще сейчас, наверное, пограничники в паспорта не очень-то внимательно вглядываются — погода такая…
— Как меня зовут?
— Карл Шлехтер.
— Кто я такой?
— Художник из Гамбурга.
— Подходяще.
— Послушай, что тут у тебя произошло? — спросил Уткин. — Такую горячку пороли, гнали меня сюда как на пожар.
— Лишние вещи говоришь, — жестко осадил его Тульев. — Ты сюда надолго?
— А это не лишнее?
— Ладно. Квиты.
— Где рация?
— Подробный план у тебя в кармане. Там все описано.
— Трудно здесь?
— Узнаешь сам. Зачем тебя заранее пугать или, наоборот, успокаивать. Прыгнул в воду — плыви, а то утонешь… Скажи лучше, каков порядок прохода на судно.
— Это просто. Сдаешь пограничнику пропуск, получаешь паспорт, и все.
— Когда отваливает посудина?
— В девять утра завтра.
— В советские порты заходит?
— Прямо на Босфор.
— Хорошо.
Помолчали. Тульев, плотно прикусив мундштук папиросы, смотрел на размытые дождем, похожие на обсосанные леденцы разноцветные огни рулежных дорожек и взлетной полосы, редким пунктиром расчертившие раннюю темноту вечера. Уткин не мог уловить по его лицу, о чем он сейчас думает. Казалось бы, человек должен радоваться, а он словно окаменел.
— Долго здесь пробыл? — спросил Уткин совсем тихо.
— Три года.
Уткин посмотрел на погасшую папиросу Тульева.
— Давай мне твое курево — на пароходе советские папиросы тебе ни к чему.
Тульев неожиданно улыбнулся.
— Верно. А я и не подумал.
Он вынул пачку «Казбека». Уткин закурил и сказал:
— У меня в каюте есть американские сигареты.
— Номер каюты какой?
— Семнадцатая, по правому борту. Да Круг тебе покажет, он по соседству.
Еще постояли молча, а затем Тульев резко повернулся.
— Пора. Проводи меня вниз.
У выхода они подождали, пока не пришел автобус из города.
— Ну счастливо, — сказал Тульев. — Твой самолет будет, наверное, утром. Следи. Объявят рейс по радио. Или узнавай в справочном.
— Счастливо, передавай привет нашим.
Они пожали друг другу руки, и Тульев вышел под дождь. Уткин смотрел, как он быстро пересек полоску мокрого асфальта и прыжком вскочил в раскрытую дверь автобуса. Автобус тут же тронулся…
Когда Тульев доехал до центра города, дождь прекратился, и на улицах как-то сразу стало оживленно, будто людям до смерти надоело сидеть в четырех стенах.
Час он убил в кафе на Дерибасовской. Потом пешком отправился в порт. Дорогу спрашивать не было необходимости: до Приморского бульвара его довели пароходные разноголосые гудки, а там уж заблудиться невозможно.
Было еще рано. Тульев остановился на бульваре у парапета и смотрел на раскинувшийся внизу целый город на воде, прислушиваясь, как ворочается и дышит вечный работяга-порт.
Тульев спустился по лестнице, медленно подошел к воротам порта. Было без двадцати одиннадцать. Пришлось побродить, почитать расписания, объявления. В пять минут двенадцатого он издалека услышал громкий женский смех, шарканье ног. К воротам приближалась толпа туристов. По всему было видно, что они неплохо провели время.
Тульев напряженно выглядывал в толпе Виктора Круга. Его не было, и Тульев испугался. Но вдруг донесся голос Круга — он крикнул по-немецки:
— Подождите меня все у входа!
А затем Тульев увидел его. Круг просто отстал, шел позади, как пастух за стадом. Так ему было удобнее заметить Тульева и показать себя. Тульев пристроился в хвост растянувшейся толпы, затем чуть отстал и, повернувшись вполоборота, ждал, когда Круг приблизится.
— С нами бог, — шепнул он, поравнявшись с Тульевым. Он хотел дать понять, что волновался за Тульева. Но это получилось неубедительно.
— С нами бог, — повторил Тульев. Он давно не говорил по-немецки и сейчас услышал себя словно со стороны, как будто тот человек, который полчаса назад стоял у парапета на бульваре, так там и остался и смотрит вслед человеку, удаляющемуся в глубь порта, чтобы сесть на пароход.
— Все гладко? — спросил Круг.
— До сих пор — да. Надо еще подняться на борт.
— Это сойдет, не нервничай.
— Я спокоен. Но глупо будет споткнуться на последней ступеньке.
— Давай догоним их.
Они прибавили шагу. К турбоэлектроходу, на белом боку которого, как сабля, висел трап, подошли веселой гурьбой. Тут же явились пограничники во главе с офицером. Они встали перед трапом. Круг взял список и начал вызывать туристов. Туристы по одному подходили, отдавали пограничникам пропуск, те сличали его с контрольным талоном, внимательно смотрели в паспорт и жестом показывали, что можно подниматься по трапу. Уже человек двадцать прошло через контроль, когда Круг произнес обычным своим бодрым голосом:
— Шлехтер!
Тульев обошел стоявших перед ним двух дам, протянул пограничникам пропуск. Взгляд на контрольный талон, взгляд в паспорт, быстрый взгляд в лицо. Все в порядке.
ГЛАВА 23
Через четыре месяца
Через четыре месяца полковник Владимир Гаврилович Марков получил первое сообщение от Тульева, пришедшее в Москву далеким кружным путем. Дешифрованное и перепечатанное на машинке, оно занимало целых двадцать страниц.
Марков отчеркнул красным карандашом то место, где Тульев писал о приеме, оказанном ему за границей, о своем теперешнем положении:
«Встретить меня центр послал Виктора Круга.
Это был рассчитанный жест, который сразу насторожил.
Круг всегда был соперником и даже открытым врагом моего отца, и, возлагая на него эту миссию, центр давал понять свое отношение ко мне.
На полное доверие рассчитывать не приходилось.
При первом же обстоятельном разговоре (еще на корабле) я спросил у Круга, что с отцом.
Он сказал, что старик умер.
