Анатолий Чехов - Тропа Кайманова

— Это верно, — глядя прямо в лицо Кайманову, сказал Мордовцев. — На моих руках кровь твоих товарищей, кровь Глафиры Семеновны. Этого, конечно, нельзя простить. Одно могу сказать: был тебе лютым врагом, но подлецом не был, как, к примеру, некоторые твои дружки-сослуживцы...

— Кого вы имеете в виду? — спросил председатель трибунала.

— А вы сами разберитесь. Я написал письмо и послал, чтобы отдали начальнику Кайманова — полковнику Артамонову. Ради приметности мой человек передал его известному тут шоферу — «маленькому армянину»...

«Так вот о чем не успел спросить Астоян! Значит, он передал письмо Ястребилову, а тот уничтожил?»

— Разрешите спросить у подследственного, о чем письмо? — обратился Яков к председателю трибунала. — О том, что я в ауле попал в ловушку? Как было решено у Фаратхана с Клычханом, так все и вышло?

— Письмо о том, что Яков и в пустыне, когда был у нас в крепости Змухшир, оставался Каймановым — врагом для нас, — не задумываясь, ответил Мордовцев. — Мы сохранили жизнь Кайманову. Я полагаю, это дает мне надежду сохранить свою, если учтете искреннее признание.

— А не кажется ли вам, — сказал полковник, — что ваше свидетельство в пользу Кайманова выглядит как услуга за услугу? Объективно выходит, что Кайманов не стал вас искать, когда увидел следы в районе аула Карахар и на Дауганском кладбище. А вы содействовали его побегу из пустыни?

— Считайте как хотите, — ответил Мордовцев. — Он меня не прикрывал, а нашел бы — не пощадил... Только найти непросто: Дауган я, пожалуй, лучше Якова знаю... Да и не чужие мы с ним. Что такого, если б я ему, а он мне в чем помог?.. Люди с возрастом поскладнее начинают друг на друга глядеть...

«Вот оно! Подъехал-таки Флегонт Лукич, — подумал Яков. — Лил слезы, себе яму вырыл и меня туда решил затолкать...»

С улицы поселка, на окраине которого размещалась комендатура, доносились голоса, на которые Яков поначалу не обратил внимания.

С ненавистью, молча разглядывал он Флегонта, ожидая, что тот еще скажет. Сейчас он видел и его невысокий рост, который обычно не замечал, морщинки у висков, хитрость и злобу, скрывавшиеся за безмятежным выражением глаз.

И почувствовал, как мгновенно исчезли струнки благодушия, которые он ощутил было, слушая Флегонта, подводившего итоги своей жизни. Перед ним сидел не раскаявшийся, а все тот же хитрый и расчетливый враг. Яков отчетливо представил его в эсэсовском мундире со свастикой на рукаве, в фуражке с высокой тульей. Уж отвел бы душу Флегонт Лукич на массовых расстрелах, став каким-нибудь маленьким фюрером. Наверняка и сам бы стрелял...

— Кажется, вы не разделяете родственных чувств вашего бывшего отчима? — взглянув на Якова, сказал полковник.

Кайманов резко вскинул голову:

— Я должен отвечать?

— Не надо... Думаю, здесь все ясно...

Гомон на улице стал громче. Десятка полтора мужских голосов дружно взревели, скандируя: «Ёш-ка! Ёш-ка!»

— Это что еще за базар? — удивленно спросил полковник.

— А вот он и есть Ёшка, у него спросите, — улыбаясь, ответил Вартанов.

Все трое подошли к открытому окну. Увидев Кайманова, Барат, руководивший хором, завопил во весь голос:

— Ёшка-а-а-а! Давай кончай дела! Зови своих начальников, выходи скорее! Люди ждут! Шашлык! Плов! Шурпа остынет!..

Барат кричал по-курдски, председатель суда, взглянув на Вартанова, спросил:

— Что за митинг? О чем кричит этот солдат? Кто все это организовал?

— Товарищ полковник, вы назначили очную ставку Мордовцева и Кайманова на Даугане, чтобы и местных жителей расспросить. А они, видите, сами к вам пришли. Зовут отметить приезд земляка...

От ворот комендатуры в сопровождении младшего лейтенанта Галиева шел аксакал Али-ага с председателем аулсовета Балакеши и следопытом Амангельды, за ними — Ичан, вернувшийся к работе колхозного чабана.

— К вам делегация, товарищ полковник, — заметил Кайманов. — Старейшина рода с нашей поселковой Советской властью...

— Тоже вас выручать? — покачав головой, спросил председатель трибунала.

— Дома, говорят, и стены помогают...

Только сейчас Яков понял, выходя навстречу Али-ага, Балакеши, Амангельды и Лаллыкхану, насколько дороги ему все эти люди, дорог сам Дауган.

Полковник Артамонов как-то сказал ему: «Твоим именем люди назвали тропу, соединяющую границу с аулами и поселками. Мы должны уметь прокладывать такие тропки к сердцу каждого человека. На это нужен особый талант».

Яков не мог сказать, есть ли у него такой талант. Он не задавался целью кого бы то ни было завоевывать или подчинять себе.

Просто он жил одной жизнью со всеми, одними радостями и бедами и, может быть, только больше других отвечал за все, что здесь происходило. Наверное, именно потому, когда он попал в беду, друзья и товарищи не оставили его. А пришла война — и общая для всех беда стала общей судьбой, объединила самых разных людей в смертельной борьбе с лютым врагом...

Впереди были невиданные в истории сражения за родную землю, новые операции и поиски здесь, на границе, победы и неудачи.

Но главное свершилось. Теперь уже никто не сомневался в окончательной победе, хотя до конца войны было еще далеко...

...У ворот комендатуры раздался сигнал легкового автомобиля. Дверца распахнулась, из «эмки» вышел полковник Артамонов. Едва ответив на доклад оторопевшего от неожиданности младшего лейтенанта Галиева, Аким Спиридонович нетерпеливо спросил:

— Ну как тут Кайманов?.. Где он?.. Ждал я его у себя, но уж раз здесь все старые друзья, решил и я на Дауган приехать...

1973 — 1975 гг.

Яшули — почтительное обращение к старшим (туркм.).

Баджи — сестра, женщина (туркм.).

Яшмак — платок, которым женщины прикрывают рот (туркм.).

Огланжик — мальчики, сынки (туркм.).

Ишан — духовник (туркм.).

Мелек — приусадебный участок, огород (туркм.).

Адаты — обычаи (туркм.).

Кочахчи — контрабандисты, дословно — нелегальщики.

Терьяк — опий.

Терьякеш — курильщик опия.

Хурджин — переметная сума, ковровый мешок.

Xабар — разговор.

Харли — нарезное шомпольное ружье (курд.).

Елек — верхняя женская одежда (туркм.).

Сармак — деньги (курд.).

Гумитраган — местное название кустарника, из млечного сока которого делали авиационный клей.

«Мелиюнне Иран» — в начале сороковых годов профашистская организация в Иране.

Арбаб — господин (араб.).

Кетенэ — домотканый шелк.

Кара-Куш — Черный Беркут.

Дастархан — скатерть или стол с угощением.

Вай — восклицание, выражающее удивление, горе, боль.

Пробачтэ — извините (укр.).

Навколо — вокруг (укр.).

Стрибанэ — прыгнет (укр.).

Трохы — немного (укр.).

Скаженни — бешеные (укр.).

Гарнэсеньку — хорошенькую (укр.).

Будь ласка — пожалуйста (укр.).

Мабудь — наверное (укр.).

Дывысь — гляди, смотри (укр.).

Гукають — зовут (укр.).

Дали — дальше (укр.).

Руих! — тихо (нем.).

Кары-капитан — старый капитан (курд.).

Гулили — граница (курд.).