Да, он это передаст, да еще кое-что от себя добавит.
Он встал, достал из бумажника две купюры по сто динаров и сунул их под телефон.
– Это за консультацию, доктор, – сказал Малко. – Всего доброго. – И открыл дверь, прежде чем Шавуль успел что-либо возразить. Последнее, что он увидел с порога, было лицо доктора, сморщенное в благодарной улыбке.
Малко с гнетущим чувством вышел на улицу. В Багдаде таких, как Шавуль, насчитывалось около восьми тысяч. Большинство своих евреев иракцы выслали из страны, конфисковав все имущество, но эту горстку оставили – то ли в качестве заложников, то ли как мишень для погромов на случай, если горожане станут тосковать от безделья.
Задача Малко становилась все более нереальной. В Багдаде он больше никого не знал. Оставшись наедине с собой, он стал вполголоса поносить Теда Хейма самыми нелестными словами.
Живя в атмосфере постоянной лжи, некоторые агенты в конце концов заболевали ею сами и начинали принимать желаемое за действительное. Пройдя долгий путь, сомнительные данные воспринимались ими как неоспоримые факты.
Теперь ему совершенно не хотелось выходить на связь с полковником Абдулом Хакматом. Это могло закончиться полным провалом всей операции. Тогда он мог рассчитывать увидеть Виктора Рубина только на эшафоте площади Аль-Тарир. И хорошо еще, если не рядом с собой.
Он с облегчением окунулся в суматоху Саадун-стрит, не без труда отрешившись от печального мира доктора Шавуля.
* * *
У генерала Латифа Окейли были круглые выпученные глаза, напоминавшие глаза больного крокодила. На верхней губе, как нарисованная, чернела тонкая полоска усов. Говорил он важно, неторопливо и с причмокиванием. Ежедневно генерал проводил больше двенадцати часов в своем кондиционированном кабинете армейской службы безопасности, лично изучая каждое досье и делая на папках микроскопические пометки разноцветными карандашами.
Большая голова, сидящая на худых костлявых плечах, придавала ему несколько комичный вид, но при встрече с ним никто и не думал смеяться: Латиф Окейли был воплощением подозрительности и считался самым опасным человеком в Ираке.
Будучи главой «директората» армейской службы безопасности, он держал в поле зрения всех и каждого, не подчиняясь в то же время никому. У него была лишь одна-единственная слабость: во время официальных визитов он требовал, чтобы его бронированный «мерседес» сопровождали двенадцать мотоциклистов в сверкающих серебристых шлемах.
В послужном списке генерала Окейли было бесчисленное количество произведенных арестов и приведенных в исполнение смертных приговоров. Он не был ни садистом, ни кровожадным маньяком: он лишь хорошо знал свое дело. Правительство наметило ему план по раскрытию государственных преступлений, я что он мог поделать, если нормы плана оказались сильно завышены...
Сейчас генерал неторопливо прихлебывал чай, глядя на досье Малко, лежавшее перед ним на столе. В этот раз – случай поистине небывалый – баасистская контрразведка потрудилась предоставить ему свой отчет о визите Малко к доктору Шавулю.
Генерал задумчиво рассматривал фотографию Малко, приложенную к его заявке на визу. В том, что иностранный журналист попытался встретиться с местным евреем, не было, в общем-то, ничего удивительного. Это, кстати, являлось достаточным основанием для немедленной высылки журналиста из страны, чего и требовали баасисты. Но генерал сказал «нет». По какой-то непонятной причине этот элегантный белокурый иностранец вызывал у него серьезные подозрения. Поскольку он сразу же после приезда отправился к доктору Шавулю, у него наверняка были тесные контакты с евреями за рубежом.
Это делало его безусловно опасным. Генерал Окейли решил, что журналист может явиться звеном длинной цепи... Он взял зеленый карандаш и написал на личном деле Малко: «Выдать журналистское удостоверение. Установить непрерывное наблюдение».
Зная, что большинство его подчиненных бездарны и ленивы, он дважды подчеркнул слово «непрерывное».
Затем Окейли написал короткую записку полковнику Чиркову, багдадскому шефу ГРУ, и сопроводил ее фотографией Малко. Русские время от времени оказывали ему кое-какую помощь не столько ради интересов совместной работы, сколько для того, чтобы лишний раз напомнить о себе.
Зато они располагали такой техникой, о которой генерал Окейли мог только мечтать. Ведь у него не было даже завалящей ЭВМ.
Он встал и отправился на обед. И только сидя на мягком сиденье «мерседеса», катившего по старому мосту Щуда в центре Багдада, он понял глубинную причину своего беспокойства: взгляд белокурого иностранца был слишком острым, слишком проницательным, чтобы принадлежать простому журналисту.
Сидя в кресле в холле «Багдад-отеля», Малко изнывал от тоски. К счастью, в баре нашлась его любимая водка – «Крепкая», но она не помогла ему избавиться от разочарования после встречи с доктором Шавулем. Малко тщетно ломал себе голову, не находя никакого решения. Было десять часов вечера, и Саадун-стрит уже почти опустела. Это объяснялось легко: висящий на груди автомат заменил в иракской столице дружеское рукопожатие.
Кроме него, в отеле жили только немногочисленные восточноевропейские бизнесмены, да еще группа японских туристов, которые день-деньской лазили по развалинам Ниневии. Ему, похоже, не оставалось ничего другого, как присоединиться к ним. Просидев два часа в коридорах Министерства информации – убогого строения, расположенного на Аль-Иман-Аддам-стрит, в другом конце Багдада, – он стал обладателем иракского журналистского удостоверения, которое не наделяло его ровно никакими правами, разве что избавляло от постоянных полицейских проверок с целью выяснения личности. Чтобы получить этот могущественный документ, ему понадобилось собрать не меньше десятка подписей.
Что же до освобождения Виктора Рубина, то теперь оставалось только отыскать сказочную лампу Алладина и выколдовать из нее полк морской пехоты и несколько танков.
Покинув кресло, Малко стал осматривать достопримечательности первого этажа и вскоре обнаружил комнату с включенным телевизором. Это было лучше, чем ничего. Он вошел и сел неподалеку от другого европейца – энергичного и приветливого на вид человека с короткими седеющими волосами и в квадратных очках без оправы.
Малко стал рассеянно смотреть на иракского телекомментатора. В следующую секунду он вздрогнул: на экране крупным планом появился повешенный. Сначала Малко решил, что это отрывок из какого-нибудь фильма, но затем камера отъехала назад, я показалась площадь Аль-Тарир. Повернувшись в сторону, камера остановилась на группе зевак, которые грозили кулаком висевшим на виселице трупам. Один из любопытствующих, заметив кинооператора, широко улыбнулся в объектив.
Затем на экране появилась девушка, исполняющая танец живота в сопровождении ансамбля народных инструментов. Комментатор сказал еще несколько слов и пропал, состроив зрителям бодрую улыбку. Сосед Малко покачал головой и вполголоса произнес:
– Трэш!
Малко улыбнулся. Это выражение ему частенько приходилось слышать от своего верного мажордома – Элько Кризантема, бывшего наемного убийцы из Стамбула. Это приблизительно означало «иди-ка ты в задницу...» Судя по всему, незнакомец разделял чувства всего цивилизованного мира по отношению к иракским официальным органам. Осмелев, Малко обратился к нему по-турецки, призвав на помощь свои далеко неглубокие познания в этом языке:
– Вы из Турции?
Несмотря на свою европейскую внешность, тот действительно оказался турком и ответил длинной непонятной фразой, решив, что повстречал соотечественника. Малко пояснил, что это не совсем так, и новые знакомые продолжили беседу по-английски.
– Они состряпали телевизионное шоу с повешенными, – объяснил турок, – для тех, кто не смог или не захотел пойти на площадь Аль-Тарир. Показывают его четыре раза в день. Видите – музыкальные номера чередуются с показом виселицы.
Действительно, танцовщицу теперь сменила группа детей, которые смирно проходили перед виселицей в колонну по двое. Группа на несколько секунд остановилась у эшафота, и женщина-"экскурсовод" стала что-то рассказывать детям – видимо, разъясняла, за какие преступления были казнены «шпионы».
– Это учащиеся школ, – прошептал турок.
Камера медленно обвела все четыре виселицы, задерживаясь на табличках, висевших на груди у казненных и содержавших список их преступных деяний. Затем вдруг появилась очаровательная дикторша и представила ансамбль барабанщиков, который специально приехал из Басры, чтобы полюбоваться работой столичного правосудия.
И снова крупным планом – повешенные. На этот раз иракский журналист брал интервью у одного из прохожих.
– Он говорит, что Революционны и трибунал вынес справедливое решение, – перевел турок, – и что в назидание шпионам трупы следует оставить здесь до тех пор, пока они не рассыплются в прах.
